Наталья Бентанга - Принцип Солнца
Жизнь человеческая – лишь миг вечной жизни души. Человек всегда находится между жизнью и смертью, но никогда не бывает готов к тому моменту, когда он должен покинуть этот мир. Люди смертны, Дмитрий, именно поэтому Жизнь так прекрасна… Но и Смерть прекрасна! Там нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Там есть великий покой и великие возможности… После смерти меняются только два понятия – пространство и время. Память и сознание у умершего присутствуют. Небытие также захватывающе, как и Жизнь… А ты, что, боишься Смерти? (Аполлон.)
– Ну, конечно, боюсь! Очень боюсь, – признался Дима.
– Ну, ты же решил быть героем, а герои смерти не бояться… (Аполлон.)
– Да не собирался я быть героем! (Дима.)
– Зачем же ты тогда, не будучи альпинистом, потащился в горы? – удивился Аполлон.
– Пол, потому что я дурак! (Дима.)
– Ну, не настолько же, чтобы не принимать во внимание вероятность, что в горах, да еще зимой, можно разбиться? Ладно, успокойся. Смерть тела не так страшна, как кажется. Смерть тела – “лишь дверь в другую комнату, гораздо более светлую и просторную”, как сказала умница Эль Тат[15]. Ты просто еще не адаптировался к этому “таинственному беспредельному счастью освобожденной от земных забот души…”[16] (Аполлон.)
– Пол!? Я тебя умоляю… Не надо!!! – взмолился Дима.
– Я тебе подготовил специальную литературу. Пока ты находишься между – успеешь прочесть. (Пол.)
– ?! (Дима.)
– Бардо Тедоль – тибетская книга мертвых; Перт Эм Хру – собрание погребальных египетских текстов; книги из средневековой серии “Искусство смерти”… Особенно глубоко тема смерти была проработана в эпоху Средневековья, когда люди тысячами гибли в войнах, умирали от массового голода, эпидемий и антисанитарных условий в городах, и в моду вошли публичные казни и сожжения еретиков… (Аполлон.)
– Пол, я не смогу это читать! Нормальный человек понять это не в состоянии! (Дима.)
– Нормальный западный человек… Дмитрий, скажи мне, какое событие, кроме рождения, столь же значимо для человека, как смерть? А “нормальный западный человек” всеми возможными путями пытается уклониться от нее. “Старение, болезни, смерть воспринимаются современным обществом не как естественные составляющие процесса жизнедеятельности, а как конец света! Как последний трагический аккорд в непрекращающейся битве человека с природой!
Люди боятся болезней. Как только кто-то из родственников заболевает, они сразу же помещают его в специализированное учреждение. В больницах медики днем и ночью “борются” с болезнью, вооружившись современными лекарствами и хирургическими инструментами. Если больному все же удастся вернуться оттуда живым – семья тут же отправит его “долечиваться” в санаторий.
Люди боятся старости, а особенно – немощи. Больных родителей убирают с глаз долой в дома престарелых, чтобы за ними ухаживали специальные сестры милосердия. Ты, задумайся, Дмитрий: милосердие в современном мире – это не черта характера, это чья-то профессиональная обязанность!
Смертельно больного человека определяют в хоспес – специализированное учреждение для умирающих. Ну, а умершим уже займутся служащие морга и похоронного бюро. Индустрия болезни и смерти избавляет родственников от нелицеприятного зрелища смертельных мук. За деньги, конечно, и до поры, до времени.
Кстати, и врачи, и медсестры тоже предпочитают не входить в близкий контакт с больными и умирающими. (Аполлон.)
– Потому что тоже боятся физических страданий и смерти… (Дима.)
– Своей смерти. Отсюда это навязчивое желание облегчить страдания больного, отсрочить наступление конца, любыми средствами продлить жизнь физического тела. А ведь больные люди, а тем более умирающие, остро нуждаются в искренних человеческих контактах… Верно, Дмитрий? (Аполлон.)
– Верно. (Дима.)
– Не должно быть никакого отчаяния, ибо “что значит умереть, как не встать нагим на ветру и растаять на солнце?!”[17] Тем более, кто-то был недоволен жизнью… (Аполлон.)
– Нет, нет, нет! Пол, что ты… (Дима.)
– Ты был счастлив? Каждый прожитый тобою день? – удивился Аполлон.
– Понимаешь, что-то я не доделал на земле… (Дима.)
– Ну, это не удивительно. В твоем подсознании – прошлые жизни; в твоей памяти – незавершенные события вчерашнего дня; в уме – бесконечные опасения и страхи по поводу будущего; в мечтах… эротические фантазии с садо-мазохистским уклоном. Одни иллюзии вокруг! Что тебя радует? Алкоголь и психоделические галлюцинации? Зачем тебе реальная жизнь, если ты проводишь большую часть времени в иных реальностях? Откуда же, черт возьми, возьмется энергия, чтобы сделать не сделанное?!
Но ты не переживай, Дмитрий, главное – ты не исчезнешь полностью; это я тебе обещаю. Внутренние ценности останутся с тобой даже после смерти… (Аполлон.)
– Пол, я тебя умоляю… В последний раз… – прохрипел Дима, ловя ртом воздух.
Бог выдержал паузу и ответил: – В последний, Дмитрий.
Знаешь, почему ты боишься умереть? Потому, что ты так и не познал любовь в своем сердце. “Страх перед смертью – лишь результат неосуществившейся жизни”[18].
– Что это за внутренние ценности? – спросил Дима, когда пришел в себя.
– Это все то, о чем мечтает человек. Свобода от собственных страхов, радость от каждого прожитого дня, внутреннее бесстрашие, знание, творчество, удовлетворенность, осознанность, тишина и любовь. Знаешь, что сказал Ошо о жизни и смерти? “У меня нет никакой цели. Поэтому умри я прямо сейчас, у меня бы даже на секунду не возникло ощущения, что я оставляю что-то недоделанным. Не стоит вопрос о завершении чего-то. Пока я жив – работа делается, когда я умру – она закончится”.
О смерти знают поэты, которые умерли молодыми:
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть”[19].
Без близкого знакомства со смертью невозможно понять философию, религию, мифологию. Невозможно понять ценность жизни. Шкала ценностей, особенно у таких индивидов как ты, меняется после того, как они побывают “по ту сторону”… (Аполлон.)
– У каких индивидов? (Дима.)
– Которые входят в Смерть через “Золотые ворота”[20]… (Аполлон.)
– Но я не страдаю суицидальными наклонностями… (Дима.)
– А я ничего не имею против самоубийств. Эти люди хотя бы не пичкают себя огромным количеством лекарств и обладают храбростью умереть в полном сознании. (Аполлон.)
– А есть средство от страха смерти? (Дима.)
– Ну, а как же: вера в реинкарнацию. (Аполлон.)
– В реинкарнацию верят только на Востоке… (Дима.)
– Вера в реинкарнацию существует не только в индуизме, буддизме и джайнизме, она есть и в космологических системах индейских племен Северной Америки, в философии Платона и в орфическом культе Древней Греции, в раннем христианстве… (Аполлон.)
– В христианстве?! – удивился Дима.
Концепция реинкарнации была осуждена Вторым Константинопольским собором в 553 году. Ориген, один из высокообразованных отцов церкви, считал, что “душа не имеет ни начала, ни конца. Каждая душа является в этот мир, усиленная победами, либо ослабленная поражениями предшествующей жизни. Ее положение в мире подобно ладье, которой предначертан путь к чести или бесчестью; определено прошлыми достоинствами и недостатками. Ее деятельность в этом мире определяет положение в мире грядущем”.
Смерть в незападных культурах не воспринимается как абсолютное уничтожение личности. Она рассматривается как переход или преображение… (Аполлон.)
(Непал, Катманду)
Оле казалось, что все происходит очень и очень медленно. Она не понимала, почему в Лхасу надо лететь через Катманду, если Катманду – это столица Непала, а Лхаса – столица Тибета? Она никак не могла “переключиться” с московского ритма; и уж тем более, не могла взять в толк, зачем набивать рюкзаки ненужным хламом?! В Катманду Александр Ильгизирович и Саша ходили по магазинам и покупали какие-то лыжные палки[21], водонепроницаемые баулы, кислородные баллоны… Чтобы Ольга не мешалась, ее отправили осматривать местные достопримечательности.
Мало того, что экскурсовод целый день показывал дворцы и ступы, которые Олю в настоящий момент совсем не интересовали, он еще притащил ее к какому-то тибетскому ламе за благословением.
– За каким благословением?! – простонала Оля.
Монахи напоили туристов “адской смесью” – тибетским чаем, от которого Ольгу чуть не стошнило. Тибетцы варят чай, добавляя в него лежалое масло, соль и соду: он имеет кофейный цвет и весьма своеобразный вкус.
– Этот чай знаком всем кочевникам Центральной Азии, – ответил экскурсовод на немой Олин вопрос. – Он бодрит и насыщает одновременно…
