Георгий ГУРДЖИЕВ - Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"
И это их перешептывание и их полное понимание друг друга всегда производило во мне это чувство глубокой тронутости.
Дело в том, что моя мать не знала ни слова на том языке, на котором говорила моя жена, а моя жена в свою очередь не понимала ни слова на языке, на котором говорила моя мать.
Несмотря на это они не только очень свободно обменивались мнениями, но они сообщили друг другу в очень короткое время весь своеобразный опыт и всю историю своих жизней.
Из-за общего объекта этой центростремительной любви, очень скоро они сочинили очень своеобразный самостоятельный диалект, состоявший из многих разных языков.
Мои мысли, в то время, как все еще продолжалось во мне переживание упомянутого чувства, незаметно перешли вновь к теме, мучившей меня во все дни этого моего само-вопрошения.
Начав думать об этом вновь, я поднялся, чтобы идти домой, так как уже становилось довольно холодно.
Через несколько шагов, в моих мыслях внезапно появилось, и после небольшого сравнения стало для меня совершенно ясным, следующее:
За все время моей величайшей занятости писанием качество моей работоспособности и ее продуктивность всегда была результатом и зависела от долготы и тяжести констатации моим активным мышлением автоматических - то есть пассивных - переживаний страдания, происходившего во мне, об этих двух, для меня ближайших женщинах.
Потому что уже с самого начала, когда я был физически совершенно беспомощен, я занялся своим писанием, уверенный, без тени сомнения, в безнадежном состоянии их здоровья и в их надвигающихся смертях.
С тех пор начало происходить вот что: как только мое активное мышление относительно вопросов писания слабело хотя бы немного, немедленно все духовные части моего существа начинали ассоциироваться во мне вокруг них.
И так как любая ассоциация, связанная с ними, влекла за собой процесс страдания - то я, чтобы не испытывать этого неприятного процесса, немедленно зарывался в вопросы писания.
Необходимо признаться здесь, что страдания мои были в основном о моей жене.
В этом, как я теперь понимаю, играл большую роль мой, так сказать, «непримиримый протест» против несправедливости случайной и своевольной судьбы.
Горе было в том, что, считаясь многими людьми в то время (и может быть, даже сейчас, я не знаю) единственным человеком на Земле, который мог бы полностью излечить ее от этой болезни, тем не менее, в то время из-за моей собственной болезни я не мог этого сделать.
Самоуверенность, которую я выразил сейчас, может быть, при желании, оправдана и адекватно понята каждым читателем, если он прочтет только одну главу из моих писаний на тему «закона вибраций».
Итак, с бурными чувствами и дикими мыслями выйдя из сада, качаясь как вдребезги пьяный, я каким-то образом добрался до своей комнаты.
Здесь, не раздеваясь, я лег на свою постель и, против всех моих привычек, заснул сразу же и проспал всю ночь.
На следующее утро, как только я проснулся, мне сразу вспомнилось то открытие, которое я констатировал прошлым вечером.
Я начал еще раз вспоминать эти вещи и сравнивать их.
И на этот раз, без всякого сомнения, я снова установил, что за время первых трех лет моего авторства моя работоспособность, так же как и моя продуктивность, в действительности все время напрямую соответствовала долготе и глубине этого, так сказать, «контакта» моего сознания с страданием, происходившим во мне о моей матери и моей жене.
Моя работоспособность в то время была на самом деле феноменальной, потому что я исписал по крайней мере 10 000 килограммов бумаги и затронул почти все вопросы, которые вообще могут возникнуть в человеческом уме.
Установление теперь еще раз, на свежую голову, этого факта смутило меня очень серьезно.
Это серьезно смутило меня потому, что я уже знал и был убежден до этого без всякого сомнения, благодаря моему собственному многообразному опыту, что хотя возможно достичь любой цели, которую ставишь сам себе, это можно сделать исключительно через сознательное страдание.
Объяснить мой случай, однако, такой объективной возможностью было совершенно невозможно.
И это было невозможно объяснить, потому что в этом частном случае я страдал несознательно, когда этот процесс происходил во мне автоматически в соответствии с моим типом и случайной кристаллизацией в нем соответствующих психических факторов.
Интерес, возникший в моем существе в то утро, был такой силы, что «Бытие-жажда», до этого владевшая мной - найти любой ценой выход из моей тяжелой ситуации - полностью исчезла, а ее место заняло непреодолимое желание узнать причину этого факта.
А именно, узнать, почему и каким образом мое страдание в этом случае могло содействовать увеличению моей работоспособности.
Благотворный результат для меня этой «Революции Внутреннего Мира», произошедшей во мне, был тот, что с этого момента я мог свободно, не отдаваясь пристрастным чувствам, снова думать моим привычным образом.
Вся совокупность такого моего мышления привела к тому, что в тот самый вечер, когда я смотрел на детей вокруг Рождественской елки и на их безудержное веселье, вдруг, как бы само собой, во мне возникло убеждение в полной возможности исполнения всех трех задач, необходимых для меня, посредством тех сил, которые появляются от борьбы во внутреннем мире.
А именно, тех сил, которые появляются у каждого человека от непрерывного трения между его сознанием и автоматическими переживаниями его природы.
Я очень хорошо помню, что с появлением этого убеждения все мое существо наполнилось как бы единым, никогда до этого не испытанным, чувством радости.
Одновременно с этим во мне само по себе и без какой-либо манипуляции с моей стороны появилось ощущение, так сказать, «самовоспоминания», также никогда-прежде-не-испытанной силы.
Когда детский праздник закончился, я сразу же вернулся в свою комнату и заперся, конечно, сделав предварительно приготовления к тому, чтобы кофе имелся в достаточном количестве, и начал думать о том, что нужно было делать дальше.
В эту самую ночь после продолжительного сопоставления мыслей я решил следующее:
С самого начала, с 1-го января, начать заново работать над всем тем, что я задумал изложить, посвящая этому только одну половину моего бодрствующего состояния.
И посвящать вторую половину всего времени моего бодрствующего состояния до 23 апреля, моих именин, исключительно исследованию возможных способов работы и формулированию приблизительного плана для дальнейшего последовательного выполнения.
Начиная с 1-го января, я начал работать не весь день, как раньше, но только в определенные часы утра и вечера, посвящая остальное время либо писанию запросов кому-либо из моих друзей, уважаемых мной, или обдумыванию и разрабатыванию в уме различных Деталей общей программы на основе всего, что я уже разъяснил, а также в понятиях физиологических и психологических законов, которые мне известны.
Различные выводы, к которым я пришел во время этих размышлений в последующие две недели, привели меня к тому, что я решил не делать детальной программы для всей моей будущей внешней жизни, но делать такую программу на каждые три месяца.
Один раз в три месяца я должен привести себя в состояние «равновесия-всех-центров», как оно называется, и в этом состоянии, в соответствии с окружающими условиями жизни, существующими на то время, а также теми, которые могли возникнуть в соответствии с теорией вероятностей, составить программу со всеми подробностями на последующие три месяца.
Накануне моих именин, в соответствии со всеми выводами, сделанными мной за это время, а также благодаря одному мудрому совету одного из моих старых друзей, очень уважаемого человека, я наконец решил следующее:
Параллельно с завершением детальной программы, которую я должен составлять каждые три месяца, начиная со дня моих именин, проводить в жизнь неизменно, до окончательного выполнения, три следующих задачи:
Первая: всегда в начале выполнения, а также несколько раз в процессе, стимулировать искусственно в самом себе три следующих импульса:
Для первой цели, то есть для писания, вызывать в самом себе импульс «настойчивости»; для второй, то есть для изучения глубоко-вкоренившихся мелочей общей психики человека — импульс «терпения»; а для третьего, то есть для обновления моего организма - «страдание», происходящее из автоматических переживаний.
Вторая: с кем бы я ни встречался, по делам коммерции или с любой иной целью, с давним или новым знакомым, и с каким бы то ни было его социальным статусом, я должен был немедленно обнаружить его «самую чувствительную мозоль» и «надавить» на нее довольно сильно.
И третья: ни в чем не отказывать моему физическому телу, особенно в отношении еды; и в то же время всегда после удовлетворения себя и во время переваривания стимулировать внутри себя на время не менее пятнадцати минут чувство жалости, думая о других людях, у которых нет средств на то, чтобы иметь такую еду.
