Чарльз Форт - Магия повседневности. Дикие таланты
Но все пошло не так…
В другом месте и в другое время с другим сокровищем произошло нечто заслуживающее внимания, нечто такое, чему позавидовал бы любой волшебник. Местом оказался Дублинский замок. Снаружи днем и ночью на страже стояли полицейские и солдаты. На расстоянии не более пятидесяти ярдов находились штаб-квартиры полиции города Дублин, Королевских ирландских полицейских сил, сыскной полиции Дублина и военного гарнизона. Это случилось как раз во время проводившейся в Дублине Ирландской международной выставки. Десятого июля король Эдуард и королева Александра должны были прибыть с визитом на выставку. В сейфе, находившемся в сокровищнице замка, лежали украшения, которые в официальных случаях надевал вице-король Ирландии. Этими драгоценностями были варварски сваленные в кучу браслеты, кольца и прочие символы, стоимостью 250 тыс. долларов.
И разумеется, они исчезли приблизительно тогда, когда исчез Эскотский кубок: где-то между 11 июня и б июля.
Все расследования ни к чему не привели. За приблизительно двадцать четыре года не удалось выяснить ничего нового. Но вот б сентября 1931 года «Нью-Йорк таймс» на основании депеши, поступившей из Лондона, сообщила о том, что мэрия Дублина получила «любопытное предложение» — вернуть драгоценности «на определенных условиях». Если эти сведения достоверны, то придется признать, что все эти годы драгоценности пребывали в чьих-то жадных руках. Это похоже на шутку.
Меня продолжает беспокоить большая собака, которая сказала: «Доброе утро!» и исчезла в прозрачном, зеленоватом тумане. Меня не устраивает мое собственное объяснение того, почему я в это не верю. Рассматривая кое-что из того, что я допускал как возможное, кажется весьма нелогичным отвергать случай с собакой, которая сказала: «Доброе утро!» Если не считать того, что только пурист или ученый делят все на логичное и нелогичное. В нашем мире сочетаний несочетаемого пора привыкнуть к существованию логично-нелогичного. Все, что считается логичным, где-то с чем-то не согласуется, а все что, считается нелогичным, где-то с чем-то согласуется.
Мне нет нужды беспокоиться о большой собаке, которая сказала: «Доброе утро!» Если, рассмотрев кое-что из того, что было принято мною как возможное, я, будучи непоследовательным, отвергну случай с собакой, тогда я проявлю последовательность в отношении какого-то другого случая, а потребность каждого разума что-нибудь отвергать сочетается с потребностью каждого разума чему-нибудь верить или принимать что-либо как возможное, рассматривать нечто другое как глупое, абсурдное, фальшивое, дурное, аморальное, ужасное — или запретить себе считать все таковое всем таковым. Далеко не всегда нам следует проявлять одинаковое возмущение, испытывать одинаковое потрясение или презрение. Некоторые из нас избирают Иегову или Аллаха для того, чтобы сделать их объектами презрения, или для того, чтобы с их помощью бороться со скукой.
Чтобы определить пределы, с целью создать видимость существования внутри, и чтобы определить отличия, которые создадут видимость существования, каждый разум должен периодически делать исключения.
Я подвожу черту под собакой, которая сказала: «Доброе утро!» и исчезла в прозрачном зеленоватом тумане. Эта собака является символом ложного, условного, необоснованного и алогичного (хотя, разумеется, и обоснованного, и вполне логичного) предела, который каждый должен установить для того, чтобы создать видимость собственного существования.
Меня не одурачишь этой собачьей историей.
6
Консерватизм — наше неприятие. Но я в значительной степени симпатизирую консерваторам. Я ведь и сам часто бываю ленив. В те дни, когда я более всего похож на консерватора, меня хватает только до вечера — к этому времени я слегка выдыхаюсь. Большая часть из того самого возвышенного и благородного, что есть в моем сочинении, была изложена в те моменты, когда я бывал уже мало на что способен. Я могу быть неистовым дикарем (по утрам), но по мере того как теряю энергию, я становлюсь все более возвышенным, все более ленивым и все более консервативным. Если моя предсмертная агония продлится достаточно долго, последней произнесенной мною фразой, скорее всего, будет какая-нибудь банальность. А если нет, тогда я, вероятно, рассмеюсь.
Мне нравится, удобно устроившись, читать вечернюю газету. Но я чувствую внутреннее неудобство, когда наталкиваюсь в вечерней газете на какую-то новую идею или новое предположение. Я испытываю досаду, ничего не понимаю и вынужден приложить некоторое количество умственных усилий — что ж, я это вырежу, обязательно.
Но где же ножницы? Их нет. Есть у кого-нибудь булавка? Ни у кого. Было время, когда ничего не стоило, не вставая с кресла, дотянуться до края ковра и вытащить из него гвоздик. Но теперь у всех только пледы, а не ковры. Ладно, что есть, то есть.
В какой-то газете что-то насчет таинственного срезателя волос. Это новый раздел сведений, впрочем, похищение волос имеет связь с другими загадочными кражами. Где же булавка? В этом случае со срезанием волос нет ничего особенного. Мелкий воришка украл волосы, разумеется, чтобы их продать. Смутные предположения возникают после чтения сообщений о различных проявлениях «черной магии» — но если есть рынок сбыта человеческих волос, мотивы тех, кто их срезает, объяснимы… И все же…
И так я мог продолжать, снова и снова, многие годы, чувствуя себя охотником за новыми идеями, но испытывая комфорт в случае, если эти идеи оказывались пустышками. А днем я ходил по библиотекам, и если случалось так, что все они были закрыты, я находил что-то новое, привлекающее мое внимание, вдруг обнаруживал в себе энергию, необходимую для того, чтобы сделать пометку.
Эти неясные новые идеи, которые ежеминутно возникают и исчезают в голове каждого человека, порой уловить не менее трудно, чем мгновения, в которые они появляются. Это похоже на попытку вонзить булавку в летящую бабочку Идеи бесследно исчезают. Их нельзя развить, потому что никто этого не делает или не может сделать, нельзя записать их и нельзя собрать такие записи. Все мы так или иначе стали бы просвещенными людьми (будь оттого хоть какая-то польза), когда бы не мягкие кресла. Так где же булавка? В дальнейшем я обязательно заведу домашнего дикобраза. Нельзя познать многое, не испытывая неудобств. Как и нельзя познать многое, не создавая неудобств другим.
Два случая с разбитыми окнами парикмахерских и похищенными женскими шиньонами. Вероятно, с целью продать их другим парикмахерам.
Я отнес эти случаи к разряду странных причуд.
Лондонская «Дейли кроникл», 9 июля 1913 года: в Париже арестован состоятельный инженер по имени Лерамжор. «Дома у Лерамжора полиция обнаружила локоны волос 94 женщин».
Я отнес этот случай к другим, связанным с причудами коллекционеров. В июле 1907 года в Оклахома-Сити кто-то коллекционировал уши. Тела трех мужчин — уши отрезаны. В апреле 1913 года коллекционер, известный как Джек-срывающий-туфли, действовал в нью-йоркском метро. Девушка поднималась по ступенькам, ведущим к выходу из метро, заносила ногу над очередной ступенькой, и с нее срывали туфлю…
Это странно и забавно — но есть тут нечто отталкивающее, как отвратительное в прекрасном…
Человек, который в июле 1916 года убил в Нью-Йорке ребенка супругов Коннерс, срезал волосы с головы своей жертвы.
У меня только две записи, в которых сообщается о том, что жертвами срезателей волос стали представители мужского пола. Я полагаю, что раньше преступников соблазняли роскошные бороды. Иначе откуда брали бы необходимый материал производители фальшивых бород? И в том и в другом случае жертвами стали дети. Был случай, когда три цыганки подстерегли мальчика восьми лет от роду и срезали ему волосы. То, что это были цыганки, может навести на мысль, что здесь не обошлось без оккультизма, но это могла быть и простая кража.
А вот случай, изложенный в номере «Пипл» (Лондон) за 23 января 1921 года. Однажды утром жители Гленшамрока, Энченлек, графство Эршир, Шотландия, проснулись и обнаружили, что ночью некий грабитель похитил из их дома множество различных вещей. Они услышали вопли, доносившиеся из спальни молодой женщины, которая была членом этого семейства. Проснувшись, она поняла, что ей обрезали волосы. И какова же суть этого случая? А какова суть случая, изложенного 7 марта 1928 года в «Нью-Йорк сан»? Какой-то старик проник в дом Энджело Наппи, расположенный по адресу штат Нью-Джерси, Ньюарк, улица Гарсайд-стрит, дом 83, и обрезал волосы трем его маленьким дочерям.
В историях о срезателях волос преследованиям подвергаются и пожилые, и молодые представители обоих полов, причем нападения совершаются отнюдь не с целью продажи волос. Если бы Джек-срывающий-туфли занимался торговлей подержанными вещами, он бы срывал у девушек обе туфли.
