Станислав Гроф - За пределами мозга
Близки к этим фобиям страх путешествия в самолете и страх пользования лифтом. Интересно в этой связи, что некоторые случаи морской и воздушной болезней связаны с перинатальной динамикой — они могут исчезать после того, как индивид полностью завершит процесс смерти-возрождения. Существенным элементом здесь по-видимому является умение отказаться от контроля и подчиниться потоку событий, вне зависимости от того, к чему они приведут. Трудности начинаются, когда индивид пытается навязать свой порядок процессу, который лежит вне человеческого контроля.
Страх высоты и мостов (акрофобия) в чистой форме не встречается; он всегда соединен с побуждениями спрыгнуть или выброситься — с башни, из окна, с обрыва или моста. В ощущении падения с одновременным страхом разбиться типично проявляются финальные стадии БПМ-III.[49] Люди, пережившие элементы этой матрицы, часто сообщают об ощущении падения, акробатических прыжков в воду или спуска на парашюте. Компульсивный интерес к тем видам спорта, где есть падения, близко связан с суицидом второго типа — в нем отражается желание растворить во внешнем действии падения чувство неминуемой беды, а также реакция, направленная против существующего страха, и стремление к контролю, который может предотвратить несчастье (рывок кольца парашюта), и к уверенности, что гибели не произойдет (завершение падения в воде). СКО, ответственные за проявление этой грани родовой травмы, включают воспоминания об играх, когда взрослые подбрасывали ребенка в воздух, нечаянные падения в детстве и различные формы гимнастики и акробатики.
При фобии улиц и открытых пространств (агорафобии), которая противоположна клаустрофобии, связь с биологическим рождением проистекает из контраста между субъективным ощущением замкнутости, зажатости и последующим огромным расширением пространства и эмпирической экспансией. Агорафобия, таким образом, относится к самому концу процесса рождения, к моменту появления на свет. ЛСД-испытатели, проживавшие этот момент в своих психоделических сеансах, характерно описывают глубокий страх перед неминуемой катастрофой и гибелью, который связан с этим финальным переходом. Опыт смерти Эго, одно из самых сложных и тяжелых переживаний в трансформативном процессе, психогенетически принадлежит к этой категории. Для уличной фобии также типичны элементы либидозного напряжения, сексуального искушения, амбивалентных чувств относительно возможности промискуитета и озабоченность импульсивными эксгибиционистскими проявлениями. Многие из этих характеристик отражают специфические биографические моменты, связанные с конкретными аспектами родовой травмы самой логикой переживания. Сексуальный компонент рождения уже обсуждался достаточно подробно, а элемент обнажения на виду у всего мира имеет возвышенный смысл как анахроничное напоминание о первом явлении миру обнаженного тела. Если на первом месте стоит страх перехода через улицу, то здесь мощные и опасные силы уличного движения бессознательно отождествляются с родовыми силами. На более поверхностном уровне эта ситуация воспроизводит элементы детской зависимости, когда пересекать улицу без помощи взрослых было запрещено.
Соотношение боязни различных животных (зоофобии) и родовой травмы подробно обсудил и ясно показал О. Ранк в "Травме рождения" (Rank, 1929). Если объектом фобии является большое животное, то важны темы, связанные с возможностью быть проглоченным и инкорпорированным (волк) или с беременностью (корова). Ранее уже отмечалось, что архетипическое переживание начала процесса смерти-возрождения — это ощущения проглоченности и инкорпорированности. В случае мелких животных важным фактором по-видимому является их способность проникать в маленькие отверстия в земле и снова выходить из них (мыши, змеи).
Вдобавок, некоторые животные имеют особое символическое значение для процесса рождения. Так, образы гигантских тарантулов часто появляются в начальной фазе БПМ-II как символы всепожирающей женской стихии. Это, похоже, отражает тот факт, что пауки ловят свободно летающие жертвы в свою паутину, обездвиживают их, опутывают и сковывают, высасывают из них жизнь. Нетрудно увидеть глубокое сходство между такой последовательностью событий и переживанием ребенка в ходе биологического рождения. Связь эта кажется существенной для развития боязни пауков (арахнофобии).
Образы змей, которые на более поверхностном уровне имеют явно фаллическое значение, на перинатальном уровне передают бессознательно обобщенные символы родовой агонии и, следовательно, разрушительного и пожирающего женского начала. Ядовитые гадюки обычно представляют угрозу для жизни и страх смерти, а большие удавы символизируют сдавливание и удушение, сопутствующие рождению. То, что после усмирения и проглатывания жертвы тело удава поразительно раздувается, делает его также символом беременности. Однако, каким бы важным не был перинатальный компонент в развитии фобии змей, змеиная символика простирается глубоко в трансперсональные области, где эти животные играют основополагающую роль во многих архетипических формах, мифических темах и космологиях.
Фобия мелких насекомых может быть легко прослежена до динамики перинатальных матриц. Так, например, пчелы соотносятся с воспроизводством и беременностью из-за их способности переносить пыльцу и оплодотворять растения, а также прокалывать кожу жалом, вызывая вздутие. Мухи из-за влечения к экскрементам и свойства разносить инфекцию связываются со скатологическим аспектом рождения. Как уже указывалось, это имеет тесное отношение к фобии грязи и микроорганизмов, к компульсивному мытью рук.
Поскольку рождение как базовый биологический процесс включает богатый спектр физиологических явлений, не удивительно, что корни многих эмоциональных нарушений с четко выраженными соматическими проявлениями и психосоматических заболеваний прослеживаются до перинатальных матриц. Самые общие и характерные органо-невротические симптомы оказываются производными от физиологических процессов и реакций, составляющих естественную и вполне понятную часть процесса рождения. Эта связь совершенно очевидна и не требует дальнейшего разъяснения в случае различных форм головной боли, особенно «опоясывающей», которую невротики часто описывают как сжатие лба железными обручами.
Легко объяснимы субъективное чувство нехватки кислорода и удушье, обычно переживаемые психиатрическими пациентами при стрессах. Сердцебиение, боль в груди, прилив крови, периферийная ишемия и другие формы сердечно-сосудистых расстройств, мышечное напряжение, тремор и судороги — все это также не представляет трудностей для интерпретации.
Некоторые другие симптомы, связь которых с процессом рождения не так очевидна, отражают, по всей видимости, сложные паттерны активации симпатической и парасимпатической нервной системы на различных стадиях родов. Запоры или спазматические поносы, тошнота и рвота, общее раздражение желудочно-кишечной системы, чрезмерное потение и слюноотделение или сухость во рту и озноб, перемежающийся с жаром, — вот примеры подобного рода симптомов.
Различные наборы вегетативных феноменов появляются во время и после сеансов у людей, уже прошедших фазу смерти-возрождения и столкнувшихся с различными пренатальными переживаниями. Некоторые из этих симптомов сходны с теми, что сопровождают вирусные заболевания (например грипп), — это общая слабость и недомогание, чувство внутреннего холода, чрезмерная нервозность и легкий тремор отдельных мышц и мышечных групп. Другие напоминают похмелье или пищевое отравление — чувство тошноты и отвращения, диспепсия, чрезмерные кишечные газы, общая вегетативная дистония. При такой симптоматике во время сеансов пациенты ощущают характерный плохой вкус во рту, некую смесь металлического или йодистого вкуса и чего-то органического, вроде прокисшего бульона. Весь синдром имеет странное, неуловимое и трудно описуемое качество — по контрасту с гораздо более отчетливыми телесными проявлениями перинатального происхождения. Многие клиенты независимо друг от друга заявляли, что это состояние имеет химическую подоснову. Они связывали его с возмущениями внутриутробного существования, передающимися плоду через химические изменения плацентарной крови. Эти телесные ощущения по-видимому лежат в основе некоторых невротических и пограничных психотических симптомов странной и плохо определяемой природы. В крайней форме они составляют известный тип ипохондрии с психотической интерпретацией.
Имеются надежные клинические свидетельства в литературе по ЛСД, позволяющие предположить, что перинатальные матрицы задействованы и в патогенезе серьезных психосоматических заболеваний — бронхиальной астмы, мигрени, головной боли, псориаза, желудочной язвы, язвенного колита и гипертонии. На то же указывают и материалы моих собственных психоделических исследований, и наблюдения в ходе немедикаментозной эмпирической работы. Первостепенная важность эмоциональных факторов в этих заболеваниях признана всеми и в традиционной медицине. Однако в свете работы с глубинными переживаниями любые психоаналитически ориентированные теории психосоматических заболеваний, объясняющие их только биографическими факторами, безусловно предстают неадекватными и поверхностными. Любой терапевт. применяющий эмпирический подход, не может не обратить внимание на стихийные энергии перинатального происхождения, лежащие в основе психосоматических нарушении.
