Мэнли Холл - Адепты. Эзотерическая традиция Востока
Столь сложная структура неизбежно расширялась и в конце концов поглотила любимых героев, ученых и лидеров культуры, которым отвели различные места в трансцендентальном мире китайской метафизики. Почти каждый почитаемый человек посмертно возводился в какое-нибудь достоинство, дававшее ему право на всенародное поклонение.
Естественно, это поклонение переходило в рамки религии и раздувало пантеон до невероятных размеров. Просвещенные императоры, победоносные генералы, выдающиеся поэты, известные ученые и прославленные предки получали свою долю всеобщего восхищения. Свои божества имелись даже у входных дверей, крепостных валов, стен, подвалов, садов, постоялых дворов, мостов и домашних очагов. В отличие от древнегреческих нимф, дриад и сатиров, большинство из них было не просто воображаемыми созданиями или элементами. Они восходили к живым людям, некогда чем-нибудь прославившимся или достигшим высокого положения и вспоминаемым с восхищением.
Таким образом, китайских иллюминатов можно разделить на три главных класса. Первый составляли добродушные ученые, общавшиеся друг с другом в какой-нибудь излюбленной бамбуковой роще, писавшие поэмы, обсуждавшие политику и спорившие о проблемах логики и разума. Были и странствующие монахи и священнослужители, которые в результате глубокого размышления над содержанием тайных книг и письменных свидетельств своих орденов обрели интуитивные способности и внутреннее видение и понимание, благодаря которым могли исследовать окружавшую их невидимую вселенную. Следовательно, они обладали знанием, как правило, недоступным или недостижимым для профанов. Эти праведники более всего соответствуют западной концепции благочестия и были в должное время и вполне справедливо канонизированы. Третья группа — это великий «полиглот», в основе ее воззрений лежит отчасти инстинктивное желание человека возвеличивать чудесное, отчасти фольклор и легенды, отчасти научно-религиозное убеждение в возможности качественного развития человеческого существа до тех пор, пока оно не выйдет за пределы постижимого и не превратится в создание уже не человеческое, но еще и не вполне божественное. Оно, следовательно, становилось бессмертным Смертным, жившим на границе, соединявшей видимое с невидимым. Все было возможно для такого существа, и все же оно не было изолировано от великого вселенского плана. Оно в большей или меньшей степени указывало путь, по которому должен следовать обычный человек, ибо в каждом человеческом существе есть бессмертный Смертный, вечно старающийся вырваться из земных пределов и жить в более чистой атмосфере небесных сфер. Бессмертные не заменяли великих богов Китая, но жили, внутренне укрепленные плодом древа бессмертия, на склонах небесной горы.
Прежде чем продолжить разговор о даосских бессмертных, следует прерваться и обратить внимание на то, что типичный китайский ученый-философ сочетал весьма рациональные приемы с большими интуитивными способностями к рефлексии[225] и прозрению. Он был не только широкообразованным, но и очень просвещенным человеком. Он чтил традицию, однако часто трактовал ее мистически или символически. Он был идеалистическим реалистом, жившим по строгим моральным и этическим законам. В личной жизни он занимался упражнениями, приличествовавшими индусскому праведнику, но, когда говорил или писал, строго следил за логикой и давал слишком мало пищи для народных суеверий. Однако в глубине души мудрецу хватало мужества признать реальность сил и способностей, не объяснимых известными законами физики. Подобно Платону, он подтверждал существование богов и их управление человеческими делами, но также и допускал, что каждый человек несет ответственность за свою судьбу и должен усердно заниматься исправлением и улучшением собственного характера. Таким образом, можно сказать, что в Китае в одно и то же время существовали искатели истины нескольких типов и, остававшиеся при этом крайне индивидуалистическими, имели много общего в своих взглядах.
Преподобный Обри Мур составил вступительную статью к переводу произведений Чжуан-цзы, подготовленному Гербертом А. Гейлзом. Упоминая о встрече императора Яо с отшельником, преподобный Мур говорит относительно мудрецов: «Однако более великим, чем Яо и отшельник, является божественное существо, которое обитает на таинственной горе в состоянии полного невозмутимого бездействия. Для мудреца жизнь, следовательно, означает смерть всего, что люди считают жизнью, жизнью видимости или репутации, делания или действия, существа или отдельной личности. Мудрец ничего не знает о разнице между субъективным и объективным… мудрец видит множество, исчезающее в Едином, в котором встречаются и сливаются субъективное и объективное, позитивное и негативное, здесь и там, где-то и нигде».
Чжуан-цзы жил в 4-3-м веках до н. э. Долгое время его причисляли к неортодоксальным мыслителям. Его произведения были направлены против того в конфуцианских учениях, что он считал материализмом. Его литературные произведения, главным образом аллегорического характера, долго пользовались расположением интеллектуалов старшего поколения, потерпевших поражение или разочарование в общественной или личной жизни. По Чжуан-цзы, находившемуся под сильным влиянием даосизма, можно судить об отношениях ученых людей его времени к мудрецам. Как раз до наступления метафизического периода в даосизме школа все еще была философской по существу, а более поздние украшения не встретили поддержки. Несколько цитат из книг Чжуан-цзы свидетельствуют об уровне мышления, сравнимом с древнегреческим мировоззрением. Как считает этот эрудированный ученый: «Сказано: «Рождение мудреца есть воля божия; его смерть — всего лишь изменение существования. В покое он разделяет пассивность инь, в действии — энергию ян. Он не будет иметь никакого отношения ни к счастью, ни к несчастью»».
Еще одно утверждение тоже заслуживает упоминания: «Море не отвергает вод, впадающих в него в восточном направлении. Следовательно, оно безмерно велико. Истинный мудрец умещает вселенную в своем сердце. Его благотворное влияние приносит пользу всем по всей империи, невзирая на лица. Родившись без высокого положения, он умирает без титулов. Он не ставит себе в заслугу фактов». Обсуждение темы вновь представлено в виде диалога, и Чжуан-цзы пишет: «Руководство совершенного мудреца, — объяснял Цзи Чже, — заключается в воздействии на сердца людей с тем, чтобы побудить их завершить свое образование, улучшить манеры, усмирить непокорный разум и всем без исключения прилагать усилия ради общего блага. Это воздействие согласуется с естественной склонностью людей, которые поэтому не сознают этого воздействия»[226].
После заката даосского трансцендентализма и его постепенного вырождения в теологическую секту началось решительное возрождение старинной китайской концепции мудреца как обладающего глубокими знаниями советника, мудрого философа и почитаемой личности, обогатившей свой внутренний мир путем переживания и рефлексии. На эту перемену указывает философия Ван Янмина (1473–1529 г.г. н. э.). Он был монистическим[227] идеалистом, утверждающим, что в каждом индивидууме заключена способность к познанию, но он должен высвободить и совершенствовать эту способность путем углубления понимания и постоянного приложения философского принципа к повседневному поведению. Ван писал об истинных мудрецах: «Люди этого типа никогда не перестают стремиться к знаниям. Быть мудрецом на практике значит быть человеком, который в радости от их обретения забывает связанные с этим горести. Люди этого типа никогда не тревожатся. Пожалуй, нет необходимости говорить, что это не зависит от того, преуспел он или нет в своих стремлениях».
Впоследствии он расширил это определение: «Мудреца можно сравнить с небом. Нет такого места, где бы не было неба… Хорошего человека, сохраняющего свою неприступную высоту, можно сравнить с очень высокой горной вершиной. Как бы то ни было, вершина в тысячу футов высотой не может вытянуться и стать высотой десять тысяч футов, а вершина десять тысяч футов высотой не может вытянуться и стать высотой сто тысяч футов. Хороший человек не выставляет себя напоказ и не превозносит себя». Это заявление напоминает приписываемый Мэн-цзы рассказ о человеке, который пытался заставить свою пшеницу расти быстрее, дергая ее каждый день.
В произведениях Вана разбросаны и другие довольно многочисленные упоминания о характере и достижениях истинно мудрого. Ниже приводятся наиболее типичные высказывания.
«Мудрец возвращается в исходное состояние интуитивного познания и таким образом тем более воздерживается от наложения собственных идей.
