Эжен Канселье - Алхимия
Непристойная литература, которой, если верить Роберу Фориссону, завалены полки в Шарлевилле, в последние годы Второй Империи сводилась к одному-единственному тому, впрочем, достаточно характерному. Но и в этом томе самые разные последователи Онана найдут для себя много интересного; ея безобидное название никак не отражает скабрезности содержания, а тем более гравюр, которые приведут их в восторг. Эта книга анонимная, хотя нам и известно, что автор ея — антиквар из Анкарвилля (Hancarville) Пьер-Франсуа Гюг (Pierre-Francois Hugues), озаглавлена:
Памятники частной жизни двенадцати Цезарей в серии гравюр на камне, созданных при их правлении.
Monuments de la vie privée des douze Cesars, d'après une suite de pierres gravées sous leur regne. A Caprées, chez Sabellus, 1780.
V. Rosarii Coitus (editio prima)
Совокупление минералов или проникновение живой и огненной серы в пассивного меркурия.
Мы полагаем, однако, что библиотекарь, он же классный наставник, тем более тогда, в эпоху кринолинов, никоим образом бы не выдал эту фривольную книгу, нарушающую все строгие моральные принципы того времени, чересчур любопытному подростку. Во время нашего краткого посещения лицея нам удалось побеседовать с господином М. Тотом (М. Taute), нынешним хранителем библиотеки, человеком любезным и внимательным к посетителям, который спокойно, но в то же время вдохновенно поведал нам всё, что знал о короткой и трагичной жизни Артура Римбо и его трудах. Другой очаровательный служащий этого достопочтенного заведения, М. Гремилле (М. Grémillet), препроводил нас в музей «прóклятого гения», где нам удалось, воспользовавшись благосклонностью сотрудников и благоприятными условиями для работы, собрать некоторые библиографические данные для нашего исследования.
В частности, мы нашли два старинных труда, именно те самые, которые могли дать пищу для размышлений вдумчивого лицеиста, увлечённого латынью. Юный поэт, столь богато одарённый, вполне мог погружаться именно в эти, преисполненные многими сведениями и капля за каплей источающими премудрость, ин-октаво, трудные даже для профессоров. Оба тома, дополняющие друг друга и содержащие большей частью трактаты по алхимии и древней химии вообще, написаны, по-видимому, не позднее первой четверти XVII столетия, хотя вторая из них и была издана чуть позже. Вот их названия:
«Artis auriferæ, quam Chemiam vocant, Volumina duo; quæ continent Turba Philosophorum, aliosq(ue) antiquiss(imos) auctores… Accessit noviter volumen tertium… Basileæ, Typis Conradi Waldkirchi,i clc Ic cx».
Искусство Златоделания, Химией именуемое, в двух томах, содержащих Собор Философов и иные сочинения древних авторов… Недавно было выпущено добавление в третьем томе… Боль (Bale), Типография Конрада Вальдкирха, 1610.
«Theatrum Chemicum, præcipuos selectorum auctorum tractatus de Chemiæ et Lapidis Philosophici, antiquitate, veritate, jure, præstantia, & operationibus continens… & in sex partes seu volumnia digestum… Argentorati, sumptibus Heredum Eberh(ardi) Zetzneri, M.D.C.LIX».
Химический Театр, заключающий в себе лучшие трактаты по Химии, также и о Камне Философическом, авторов избранных из наиболее древних, влиятельных, высокоумных и трудолюбивых… разделённых на шесть томов или частей… Издано в Страсбурге, на средства наследников Эберхарда Зецнера, 1659.
* * *Да, действительно, сонет о Гласных весьма ярко, чисто по-женски, сивиллически передаёт звуки настойчиво-нелепых стонов-прошений, издаваемых любовниками, более того, звуки оргазма в нём издаваемы различными частями их тел; однако какой же милостью-потрясением оказывается это любовное сновидение для любителей науки (amateurs de science) и возлюбленных поэзии (amoureux de poésie)!
Да, истинный философ, говорящий о чудесных (merveilleuse) формах порождения вовсе не ищет повода для скандала. Так не содержат ли Чётки (Розарий) Философов — le Rosaire des Philosophes, Rosarium Philosophorum (или Великие чётки, le Grand Rosaire) — так эта книга называется, потому что превосходит все другие подобные трактаты, — гравюру на дереве, которая для чистого ока мудреца вовсе не представляется чем-то нечистым? Вот почему мы без всякого сомнения воспроизводим этот образ философского совокупления на жидко-текучем ложе, раскинутом меж крутыми и обнажёнными берегами, над которыми начертана латинская надпись, означающая цель философской операции: Coniunctio sive coitus — la conjunction ou coït, смешение сиречь сношение. Эта иллюстрация содержится в трактате Арислей в видении (Arisleus dans sa vision), и мы без всякого страха перед нечистым ея толкованием приводим и само повествование о кровосмесительной природе супружества двух царственных и пылких любовников, отождествляемых с солнцем и луной:
«Итак, совокупи возлюбленнейшего твоего сына Габрикуса с его сестрой Дóброй (Beya), каковая есть блистательная, сладкая и утончённая девица. Габрикус есть муж (mâle), Дóбра же жена (femelle), отдающая ему всё, что из нея исходит. О, благословенное естество, благословенно делание твое, соделывающее несовершенное совершенным. Посему не избирай того естества, которое ещё не очищено, не благоуханно, не зрело, не чарующе, и, увы, всё ещё земное и естественное. Ибо, если сделаешь иначе, не преуспеешь. Бди и пойми — ничего не будет, если оставить наш камень в одиночестве. Итак, соедини нашего слугу с его благоухающей сестрой, и пусть они породят сына, который не будет растворён в родителях. Но так как Габрикус есть носитель (porteur) Добры, никакое рождение невозможно без Габрикуса. Несомненно, бракосочетание Габрикуса и Добры уже состоялось. Ибо Добра взобралась на Габрикуса и затворилась во чреве его так, что ея вовсе не стало видно. И она с такою любовью обняла Габрикуса, что вобрала в себя собственное естество, разделившись на неделимые частицы»[15].
Приведённый нами вариант (латинский текст дан в сноске) этой известной притчи показывает, сколь лёгок и ясен слог анонимного Розария, обильно цитируемого в Atalanta Fugiens Михаилом Майером вместе с самыми уважаемыми авторами средневековья, в том числе раннего. Сколь же велико было наслаждение, испытанное нами при перечитывании этих строк, написанных густою и сосредоточенною латынью, подверженного — не без некоторого ущерба — влиянию родного языка придворного медика Императора Рудольфа, а также при переводе стихотворных эпиграмм и прозаических толкований этого великолепного сборника! Многозначительные паузы, подобные освежающим зелёным оазисам, тут и там разбросанным в засушливой пустыне… Несомненно, наш алхимик имел столь глубокие познания в латинском языке и его синтаксисе, что многое мы готовы включить в наш словарь в качестве примеров наподобие тех, что извлёк из трудов различных авторов учёнейший Анри Гельцер (Henri Goelzer).
Несомненно, что Михаил Майер, как и большинство медиков и химиков его времени, не имел возможности владеть и пользоваться тремя томами Искусства Златоделания, Химией именуемого, теми самыми, что держал в руках юный Римбо сто пятьдесят лет спустя в Шарлевилле — иначе он, без сомнения, обогатил бы новыми свидетельствами свой герметико-мифологический памятник с глубокомысленным и длинным заглавием и, ставшими знаменитыми, гравюрами на меди работы Яна Теодора де Бри (Jean-Théodore de Bry)[16], изображающими различные обстоятельства Великого Делания.
VI. Atalanta fugiens (титульный лист)
Гравюра изображает сцены из мифа о Аталанте. Слева и внизу — любовные излияния, раздражающие Кибелу, из которых Овидий сделал вывод о порочности естества. Фулканелли утверждал, что, согласно древнейшей греческой версии, заголовок [Atalanta Fugiens, (неистово) Убегающая Аталанта] означает неистовую (fouguluse) любовную игру Гиппомена с его молодой женой в полном соответствии с первой фазой Великого Делания, во время которой сухое жадно впитывает свою влагу (le sec pompe avidement son humide).
* * *Среди сочинений, составляющих Ars aurifera, порой очень небольших по объёму, нет, однако, ни одного, в котором не говорилось бы об обязательном плодотворном гниении (putréfaction), идеально проявляющемся как чёрный цвет, лежащий у истоков всякой философской операции и абсолютно для нас необходимый. Сокрытая тьма, чернота, чернь (sublime noirceur), божественная альфа, безжалостно отвергаемая недостойными, надевшими маску оккультизма в самом унизительном смысле этого слова, сектантами, слугами лжи и искателями мелких выгод, жадными до своей доли разрываемого на куски наследства закланного старика…
А — чёрный полог мух, которым в полдень сладки
Миазмы трупные и воздух воспалённый,
Заливы млечной мглы.
Настойчиво указываем: необходимое для всякого порождения гниение не может совершиться без предварительного распада (разложения, dissolution), которое всегда сопровождается тьмой, сумерками, гиперболически именовавшимися древними как чернь чернее чёрной черни (un noir plus noir que le noir même) — nigrum nigrius nigro. При этом признаками смерти и тления всегда являются не только цвет траура, но ещё и заразные миазмы, которые точнее всех описывал «древнейший философ Артефий»:
