Я. Зуев - Большой план апокалипсиса: Земля на пороге Конца Света
у многих очевидцев действа возникли, как свидетельствует в своей работе А. Матвеева-Леман, прямые аналогии с кошмарными праздниками ацтеков и майя, где абсолютно все вертелось вокруг массовых человеческих жертвоприношений. Потому как именно они составляли соль процесса. И уже вскоре после падения якобинской диктатуры пошли разговоры о жутких, замешенных на крови ритуалах, проведения которых требовало от Максимилиана Робеспьера разбуженное им Верховное Существо, в конце концов полакомившееся своим новоявленным жрецом. Об этом, к слову, писал и уже цитировавшийся мной Иосиф Файви. Вы думаете, он просто так, для красного словца сказал, будто, перед тем как сожрать, Существо своего жреца ослепило?
VI. Цель оправдывает средства…
Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь.
Мф., 7:19
Может быть, я и неправильно действовал, но от чистого сердца! Не мог я этого терпеть! Ведь воруют! И много воруют! Я ведь помочь вам хотел, граждане судьи.
Эмиль Брагинский. «Берегись автомобиля»
Цель моей жизни – помогать страдающим.
Максимилиан Робеспьер
Он предпочитал брать защиту бедняка и часто предлагал ему материальную помощь вместо того, чтоб требовать от него гонорара. Он совершенно не делал из своей профессии доходной статьи, а подчинял ее вопросу справедливости. Вот почему о нем говорили, что он является опорой угнетенных и мстителем за невинность.
Шарлотта Робеспьер. «Воспоминания»
Однако, прежде чем коснуться темы мистики, а ее в личности и драматической судьбе якобинского диктатора действительно хватает, позволю себе заметить следующее. Я не из прихоти поместил в качестве эпиграфа к подглаве строки из столь разнящихся источников, Евангелия от Матфея, написанного Эмилем Брагинским киносценария и частного письма, адресованного председателем Комитета общественного спасения младшей сестре. Давайте начнем с Деточкина. Мотивы, двигавшие персонажем Иннокентия Смоктуновского, лежат на поверхности, не так ли? Его, честного, но слегка наивного человека, а настоящие герои зачастую именно таковы, достали негативные явления, творящиеся повсюду, куда ни глянь. Обращения в компетентные инстанции, к которым он неоднократно прибегал, не дали ровным счетом никаких результатов, ну а апеллировать к совести бессовестных взрослых людей еще безнадежнее, чем взывать к инстанциям. Это понятно. Если не я, то кто, должно быть, сказал себе Деточкин и встал на путь бескорыстного криминала, который, как и следовало ожидать, скоро привел его в зал суда. Конечно, судьи отнеслись к нему вполне лояльно и много не дали, но то были киношные судьи, поставленные в забавную киношную ситуацию. В реальности Деточкину дали бы больше, даже с поправкой на советскую ментальность, при СССР самоуправство не поощрялось. Впрочем, что такого ужасного содеял Деточкин? В конце концов, автомобили – дело наживное. Вот если бы подобный чудак каким-то чудом оказался в кресле председателя якобинского Комитета общественного спасения, дров было бы наломано гораздо больше. Таких чудес не бывает, возразите вы? Прошу меня извинить, это как сказать. В биографии того же Максимилиана Робеспьера, до того как он стал полновластным диктатором, ровным счетом ничего примечательного.
Взгляните сами. Он рано потерял и отца, и мать. Оставшись в семье за старшего, старался, по мере сил, восполнить утрату, заменяя родителей младшим сестрам и брату Огюстену. Лишь благодаря вмешательству деда по материнской линии Жака Карроля сумел получить высшее образование. На студенческой скамье звезд с неба не хватал, правда, отличался прилежанием, из предметов отдавал предпочтение истории и искусствам античного мира, говорят, был от них просто без ума. В юности баловался пером, стихи сочинял, лирические, жалостливые. А потом, бац, и, вторая смена, выражаясь языком героя старого советского сериала «Большая перемена». Что ж это, друзья, получается?
Жил да был себе среднестатистический человек, каких среди нас многие тысячи, складывал трогательные четверостишия о любви и цветах, пока в тридцать один год от роду в нем не заработал некий дублирующий источник питания, инициатор или даже детонатор, когда он принял собственноручно составленную присягу бороться за народное счастье до последнего вздоха. И, кстати, слово свое сдержал, принимая, конечно, в учет тот факт, что и «народ», и уж тем более «народное счастье», категории весьма растяжимые, не правда ли? Кому-то, скажем, за счастье опрокинуть в себя с утречка стакан бормотухи, но разве сие означает, будто следует потакать беспробудному пьянству, а не дать пьяницам и спаивающим их прохвостам как следует по рукам? А как быть, если рук – превеликое множество и они тянутся не к какой-то бутылке портвейна, а к казне, положение новорожденной республики тяжелое, враг буквально стоит у ворот? Если иностранные спецслужбы финансируют оппозицию всех мастей, от роялистской до жирондистской включительно, если вооруженные до зубов экспедиционные корпуса пересекли границы, а государственное регулирование финансовых потоков и цен вместо панацеи обернулось чем-то вроде питательного компоста, породившего такую коррупцию, что только держись. Да тут у кого хочешь нервы сдадут, а о руководителе, который, по словам одного из исследователей короткой якобинской эпохи, «обладал глубинным убеждением, что существует некая изначально установленная и непосредственная связь между ним и народом» 371, и говорить нечего. Помните собственные слова Робеспьера, приведенные мной выше, «я и есть народ» ? Не думаю, будто это был такой пафосный речевой оборот, вряд ли. В ту же степь, к слову, гнет и Хилари Мэнтел, автор любопытной монографии, посвященной личности Максимилиана Робеспьера. По ее мнению, главный «комитетчик» Французской революции «был гораздо больше похож на священника или подвижника, чем на прожженного политикана». Знаете, прочитав в свое время эту фразу, я отчего-то сразу подумал о Джироламо Савонароле, итальянском католическом проповеднике, получившем абсолютную власть во Флоренции вместе с уверенностью, что все его действия – исключительно во благо. Ну и чего было ждать от подобных исторических персонажей, кроме безжалостного террора против всех и вся, кто мешал их миссии служения народу? Правда, Савонарола на первых порах ограничивался одними страстными призывами жить по совести и хоть немного умерить аппетиты. Так и Максимилиан Робеспьер не зарекомендовал себя молчуном. Тоже и увещевал, и совестил, число произнесенных им в Конвенте речей перевалило за девять сотен. И слова у него, как и у Савонаролы, не расходились с делами, оба демонстрировали, как надо, на личном примере. Иначе с каких бы таких пирогов главного комитетчика прозвали бы Неподкупным? За красивые глазки такими эпитетами не награждают.
Конечно, то было не единственное прозвище Робеспьера. Враги величали якобинского диктатора Бешеной Гиеной. Тоже, понятно, недаром. Материальных выгод Робеспьер не искал, любимого Михаилом Горбачевым консенсуса тоже, в соглашения не вступал, головы сек, как бездушный автомат. Хилари Мэнтел, на чью работу я ссылался выше, высказала по этому поводу любопытную догадку. По ее мысли, неслыханная жестокость диктатора как раз и происходила от его панического страха оказаться скомпрометированным в глазах простых французов, что было несложно – революционную верхушку потрясали коррупционные скандалы. Этого Робеспьер опасался куда больше пятен крови недавних соратников на мундире. Стоило кому-то из них поскользнуться, и все, абзац, его окровавленная голова летела в переполненную корзину. Негуманно? Конечно же да. Если дело касалось врагов революции или людей, которых Робеспьер только посчитал таковыми, договориться с ним было уже нельзя. Трудно сказать, испытывал ли он при этом жалость или угрызения совести. Наверное, вряд ли. Думаю, уверенность в своей правоте служила ему прививкой от подобных эмоций. Что делает хирург при виде опухоли? Отбросив колебания, берется за скальпель. Тут было примерно так же. Почитая себя избранным, чья святая миссия состоит в защите обездоленного народа, он, как пишет Хилари Мэнтел, «искренне отождествлял себя с бедняками, с теми, кто терпит нужду и отчаяние», и в этом плане действительно казался многим современникам нелепым и даже юродивым. Только это был юродивый, получивший абсолютную власть…
Впрочем, очевидно, не только этим объясняется тот факт, что Робеспьера, вдобавок к невыразительному слабому голосу имевшего обыкновение усаживаться в парламенте на галерке (в Конвенте ее звали «горой»), обыкновенно слушали разинув рты. Помните, очевидцы уже сообщали нечто подобное, описывая якобинский триумф в июне 1794 г. по случаю провозглашения Культа Верховного Существа. Голос диктатора проникал прямо в мозг, минуя ушные раковины с барабанными перепонками.
