Элифас Леви - История магии
В 1731 году девушка из Тулона, по имени Екатерина Кадьер обвинила своего исповедника иезуита Жирара в совращении к магии. Она была стигматизирована в религиозном экстазе и долгое время считалась святой. Ее история — это ряд похотливых обмороков, тайного самобичевания и непристойных сенсаций. Ее словам не поверили, и отец Жирар избежал наказания; скандал по этому поводу был не менее велик, но шум; возникший из-за него, отдался эхом насмешек; мы уже говорили, что в это время жил Вольтер.
Суеверные люди тогда еще объясняли экстраординарные феномены, вмешательством дьявола и духов; равно абсурдная школа Вольтера со своей стороны, перед лицом всех очевидностей отрицала сами феномены. Одна сторона говорила, что все, что мы не можем объяснить" идет от дьявола, другая отвечала, что вещи, которые мы не можем объяснить, не существуют. Воспроизводя при аналогичных обстоятельствах такие же серии эксцентричных и чудесных фактов, Природа протестует в одном случае против самонадеянного невежества, а в другом против несовершенной науки.
Физические нарушения во все времена сопровождались нервными недугами; слабоумные, эпилептики, каталептики, жертвы истерии имеют необычные способности, являются субъектами заразительных галлюцинаций и вызывают иногда в атмосфере или в окружающих объектах определенные перемещения и беспорядки. Тот, кто галлюцинирует, экстериоризует свои грезы и изводится своей тенью; тело окружается его собственными отражениями, искаженными из-за страданий мозга; субъект видит свое изображение в Астральном Свете; могучие потоки этого света, действуя подобно магниту, смещают и переворачивают мебель; все это происходит как во сне.
Эти феномены, так часто повторяющиеся в наши дни, что стали общераспространенными, нашими отцами приписывались призракам и демонам. Вольтеровская философия сочла более простым отрицать их, третируя очевидцев самых несомненных фактов как слабоумных и идиотов.
Что, например, более убедительно, чем необычные конвульсии на могиле парижского дьякона, или на собраниях экстатиков Сен-Медара? Как объяснить странные побои, требуемые конвульсионариями? Удары, которые тысячами обрушиваются на голову, давление, способное раздавить гиппопотама, раздирания груди железными клещами, даже распинание с помощью гвоздей, вбиваемых в руки и ноги. А сверхчеловеческие искривления и левитации? Последователи Вольтера отказываются видеть здесь что-либо иное, кроме забавы и шалостей; янсениты кричат о чуде, истинные католики вздыхают; наука, которая должна была бы вмешаться, чтобы объяснить фантастическую болезнь, держится в стороне. Тем не менее, именно ее касается то, что было свойственно урсулинкам Лудена, монахиням Лувье, конвульсионариям и американским медиумам. Феномены магнетизма ведут науку к новым открытиям и грядущий химический синтез приведет наших врачей к познанию Астрального Света. Когда универсальная сила уже изучена, что помешает определить силу, число и направление его магнитов? В науке грядет революция и возврат к Трансцендентальной Магии Халдеи.
Много говорилось о пресвитере Сидевии; де Мирвилль, Гужено де Муссо и другие некритично уверовали, что в странных событиях налицо современное откровение дьявола. Но то же самое произошло в 1706 году в Сен-Море, куда ринулся весь Париж. Там слышались стуки в стенах, кровати качались, остальная мебель перемещалась. События достигли апогея, когда хозяин дома, молодой человек двадцати четырех — двадцати пяти лет, особа слабой конституции, впал в глубокий обморок и сообщил, что он слышал духов, говоривших с ним, хотя он никогда не мог повторить единственное слово, которое ему было сказано.
[рисунок отсутствует] Оккультные печати и первоначальные символы египетского ТароЗдесь может последовать история о привидении восемнадцатого века. Простота сообщения доказывает его аутентичность; имеются некоторые характеристики, которые не могут быть подделаны.
Набожный священник из Валонье по имени Безель 7 января 1708 года был приглашен на обед, где по просьбе присутствующих рассказал о появлении одного из его больных друзей двенадцать лет назад. В 1695 году, когда он был юным пятнадцатилетним школьником, он познакомился с двумя мальчиками, сыновьями стряпчего Абакена, тоже школьниками.
"Старший был моего возраста, а другой, Дефонтене, на восемнадцать месяцев моложе; мы вместе прогуливались. Дефонтене был мне большим другом, но более живым, способным и умным был его брат и я знал, что он нравится мне больше. Мы совершали паломничество в монастырь капуцинов в 1696 году, когда он рассказал мне, что прочитал историю о двух друзьях, которые обещали друг другу, что тот из них, кто умрет первым, даст об этом знать тому, кто останется в живых; тот, кто ушел, выполнил свое обещание и рассказал живому удивительные вещи. Дефонтене сказал, что такое обещание надо дать и нам. Однако я не согласился и отклонил его предложение. Прошло несколько месяцев, он настаивал на своем, я сопротивлялся. В августе 1696 года, когда он собирался отправиться продолжить свои занятия в Кайене, он со слезами на глазах так надавил на меня, что я согласился. Он взял два клочка бумаги, с заранее написанным текстом, один из них был подписан его кровью. Там говорилось, что он обещает мне в случае своей смерти сообщить мне об этом. На другой была такая же запись. Я надрезал палец и кровью подписал свое имя. Он был в восторге от того, что его предложение принято, и рассыпался тысячью благодарностей. Через некоторое время братья уехали, расставание для нас было очень печальным. Некоторое время мы переписывались, потом наступило молчание на шесть недель, после чего произошло то, о чем я хотел рассказать. 31 июля 1697 года я буду помнить всегда. Покойный де Сортовий, с которым я жил вместе, и который был всегда исключительно добр ко мне, попросил меня пойти на луг у францисканского монастыря и помочь его людям косить сено. Я не пробыл там и четверти часа, как около половины третьего я внезапно почувствовал головокружение и слабость. Мне пришлось лечь на сено. Примерно через час ощущение слабости прошло; ранее со мной такого не бывало и я решил, что это начало болезни. Не помню, что было далее в тот день, но следующую ночь я спал меньше обычного.
В тот же час на другой день я прогуливался по лугу с де Сен-Симоном, внуком де Сортовия, ему тогда было десять лет. Со мной произошло то же самое, и я присел в тени камня. Затем мы продолжили прогулку; в этот день более ничего не произошло, и следующую ночь я спал хорошо. Наконец, на следующий день, 9 августа, я был на сеновале; в это же время у меня возникли головокружение и слабость, но более серьезные, чем раньше. Я упал в обморок и потерял сознание. Один из слуг увидел меня и спросил, что случилось. Я ответил, что увидел то, во что не могу поверить. Я не могу, однако, восстановить ни вопрос, ни ответ. В памяти осталось, что я видел кого-то обнаженного до пояса, но не узнал его. Я воспользовался лестницей, плотно прижался к ее перекладинам, но когда я увидел своего товарища Дефонтене у основания лестницы, слабость возвратилась ко мне, голова попала между перекладинами и я снова потерял сознание. Я лежал на широком бревне, которое служило скамьей на площади Капуцинов, и не видел ни де Сортовия, ни его слуг, хотя все они присутствовали, но я видел Дефонтене, который стоял у подножья лестницы и знаком предлагал подойти к нему, и я отступил на свое сиденье, как если бы хотел освободить место для него. Те, кто был возле меня и кого я не мог видеть, хотя мои глаза были открыты, видели это движение. Он не ответил, и я поднялся, чтобы подойти. Тогда он приблизился и, держа мою левую руку в своей правой руке, повел меня в тихую улицу. Слуги, думая, что мой обморок прошел и что я иду по каким-то своим делам, возвратились к работе, кроме одного юноши, который сообщил де Сортовию, что я говорю сам с собой. Он подошел ко мне и послушал мои вопросы и ответы, как он потом рассказал мне. Я около трех четвертей часа говорил с Дефонтене, который сказал: "Я обещал, что если я умру прежде тебя, то я приду и скажу тебе об этом. Я был утоплен позавчера в реке у Казни. Это было примерно в это же время, я прогуливался с друзьями; было очень тепло, и мы решили искупаться; мной овладела слабость, и я пошел ко дну. Мой спутник, аббат Мениль-Жан, нырнул, чтобы вытащить меня. Я схватил его за ногу, он мог подумать, что это большая рыба, или он решил быстро всплыть, а я получил удар в грудь, который отбросил меня снова ко дну, где глубина была очень большой.
Дефонтене после этого описал мне все, что было на прогулке и людей, беседовавших с ним. Я боялся узнать спасен ли он, или проклят, был ли он в чистилище, помилован ли я или скоро последую за ним, но он продолжал говорить, как если бы не слышал или не желал разговаривать. Я несколько раз пытался обнять его, но мне казалось, что я обнимаю ничто. Я чувствовал, что он держит мою руку, и когда я пытался отвернуть голову, чтобы не видеть его из-за горя, меня переполнявшего, он сжимал своей рукой мою, как бы показывая, что он видит меня так же хорошо, как слышит. Он казался выше, чем был в последний раз, когда я его видел, и даже выше, чем во время смерти, хотя он и должен был сильно вырасти за полтора года после нашего расставания. Я видел лишь обнаженное тело до пояса, непокрытую голову и белую бумагу в его прекрасных волосах надо лбом. На бумаге я смог прочитать лишь часть надписи, это было слово IN. Его голос не изменился, он не казался ни веселым, ни печальным, а холодным и спокойным. Он просил меня по возвращении брата дать ему послание к отцу и матери. Он просил так же прочитать семь покаянных псалмов, которые произвели на него глубокое впечатление во время епитимьи в прошлое воскресенье, и которые он еще не произносил. Наконец, он снова попросил меня поговорить с его братом и затем удалился, сказав: "Я еще увижу тебя". Это были наши слова прощания после прогулки. Он сказал мне так же, что он утоплен своим братом, который написал послание с сожалением, что оставил его на произвол несчастного случая. Он очень хорошо описал место, где утонул, и дерево на улице де Лувиньи, на котором он вырезал несколько слов. Когда через два года, в компании с ныне покойным шевалье де Гото, одним из тех, кто был с ним в то время, я нашел само место и, посчитав деревья на одной стороне, как определил Дефонтене, я подошел прямо к дереву, на котором нашел надпись. Я узнал так же, что сообщение о семи псалмах было истинным. Его брат сказал мне, что он написал свое послание и упрекает себя за то, что не был с ним.
