Б. Гуггенхайм, Дж. Гуггенхайм - Послания с того света
Тридцатиоднолетняя Дейдра — программист из Вирджинии. Ей был всего двадцать один год, когда она получила жизнеутверждающее послание от бабушки своего друга, которая совершила суицид шестью месяцами ранее после долгой борьбы с раком.
Меня угнетали отношения с Терри. Я начала задаваться вопросами о смысле жизни и понимала, что не способна справиться со своими сбивчивыми мыслями и чувствами.
Я лежала в кровати и думала, что опустилась на самое дно. Мое эмоциональное состояние было ужасно. Я плакала, не переставая, и думала о том, как прекратить свою жизнь. Я просто плакала и плакала до тех пор, пока слезы не иссякли.
Примерно в пять утра в коридоре появился нежно-голубой неясный свет и двинулся в мою комнату. Свет был овальной формы, примерно метр в высоту и сантиметров тридцать в ширину, между ним и полом было около метра.
Я закрыла глаза, и внутри меня заговорила бабушка Терри. Наша беседа походила на те разговоры, которые мы вели, когда она еще была жива.
Она сказала, что наши с Терри семьи не поймут, почему я совершила самоубийство. И что жизнь слишком драгоценна для того, чтобы от нее отказываться. Она заверила меня, что я любима, и по мне действительно будут скучать. Она добавила, что суицид — это не выход. Она сама совершила эту ошибку, но мне не стоит ее повторять.
Она как будто окружала и окутывала меня. Я почувствовала тепло внутри, которого никогда не знала прежде. Она подарила мне внутреннюю силу, и в тот момент я чувствовала, что могу сделать что угодно. Затем свет исчез.
Потеря любовных отношений никогда не является причиной, оправдывающей суицид, несмотря на неимоверную боль, которую мы, возможно, ощущаем. Суицид есть отрицание нашей духовной сущности и цели нашего пребывания здесь. Это полное отрицание будущего и людей, переживаний и уроков, которые нас ждут.
У истории Дейдры есть и другой положительный исход. Она и Терри переступили через свои разногласия и уже десять лет как женаты.
Люди, рассказавшие нам две следующие истории, столкнулись с серьезными трудностями в браке. Из-за этого они и стали видеть в суициде решение своих проблем.
Кэтрин сорок три года, она ювелир во Флориде. Она получила строгий выговор примерно через девятнадцать лет после того, как ее двоюродная бабка Милдред умерла от старости.
Мне было двадцать четыре года, я училась в Лондоне. Я состояла в браке уже два года, когда обнаружила, что муж мне изменяет. Я была опустошена! Я думала о том, стоит ли мне продолжать обучение. Сложившаяся ситуация угнетала меня.
Я спустилась в метро и почувствовала, что дальше жить незачем. Я подумала, что смерть под поездом будет быстрой и легкой. Помню, что придвигалась ближе к краю платформы. Я услышала приближающийся поезд и приготовилась прыгать.
Внезапно кто-то постучал по моему левому плечу и отчетливо произнес: «Подумай о своей матери, девочка!» Голос был строгим и резким. Затем я на мгновение увидела тетю Милдред — ее голову и плечи. Она сдвинула брови и ругала меня.
В то мгновение, когда это произошло, к платформе подошел поезд. Я подумала: «О, Боже, как это глупо!» Я быстро выбежала на улицу и на автобусе доехала домой.
Я чувствовала, что вела себя глупо. Мама только что пережила серьезную операцию, и моя смерть свела бы на нет все усилия врачей. Мне было стыдно за то, что я могла даже помыслить о самоубийстве. Я никогда больше не подумаю об этом, никогда!
Чувства неприятия и одиночества часто появляются после разрыва супружеских отношений и могут вызвать мысли о суициде. Но когда мы переживаем собственное горе, мы редко задумываемся о том, как наша смерть отразится на тех, кто любит нас. В такие моменты наша поглощенность собой может привести к тому, что мы забываем о том, что мы духовные существа, в жизни которых есть цель или миссия.
* * *
Тони — сорокашестилетний бродяга из Флориды. К нему несколько раз приходил отец, когда-то умерший от остановки сердца.
Примерно через два месяца после смерти отца я еще не был разведен, но уже не жил с женой. Все это время я находился в глубокой депрессии и задумывался о самоубийстве.
Депрессия передается в нашей семье из поколения в поколение. Мой дядя совершил самоубийство. Мой отец ушел, до этого — мой дядя, и я решил, что хочу быть с ними. Я думал сделать это с помощью дробовика.
Несколько раз в течение трех месяцев отец звал меня посреди ночи по имени: «Тони! Тони!» Это был его голос.
В такие моменты я чувствовал запах лосьона после бритья «Меннен», которым всегда пользовался отец. Я чувствовал, что он навещает меня, но не мог его увидеть.
Каждый раз, когда он приходил, я успокаивался. Появлялось чувство того, что все хорошо. Отец как будто пытался сказать мне: «Я все еще рядом, если тебе нужна моя помощь».
Эти визиты изменили меня, заставив осознать, каким глупым я был. Отец слегка подтолкнул меня, и, думаю, это все, что было мне нужно. Я продал дробовик и стал стараться совершать больше хороших поступков.
Я вернулся в школу и начал по воскресеньям ходить в церковь. Теперь я активно участвую в жизни прихода и в настоящее время помогаю в работе духовенства с людьми, переживающими горе.
Все мы сострадаем ребенку, чьи родители умерли, но мы можем не обратить внимания на то, что когда родителя теряет взрослый человек, он превращается в такого же оставленного ребенка. Некие различия могут присутствовать, но чувство потери и горе способны заслонить собой все.
Как и Тони, многие люди могут переживать несколько потерь одновременно. В таком случае мы становимся более уязвимыми для отчаяния, которое способно привести нас к мыслям о суициде. Но никогда не следует рассчитывать на то, что ПСК защитит нас от самих себя. Единственной истинной защитой от суицида является непоколебимое решение прожить свою жизнь до ее естественного завершения.
Женщины, рассказавшие нам две следующие истории, незадолго до своих ПСК потеряли мужей.
Двадцатидевятилетняя Бобби — сержант военно-воздушных сил из Вирджинии. Ее муж Скотти до своей смерти от опухоли мозга тоже был сержантом ВВС.
Я тяжело переживала смерть Скотти и крушение всех наших надежд. Мне казалось, что нас обоих обманули. Я чувствовала себя так, будто меня разрезали надвое, и ни одно лекарство на Земле не могло ослабить эту боль. Несколько раз я всерьез задумывалась о суициде, потому что мне было очень больно.
Иногда, когда я плакала не останавливаясь, Скотти утешал меня. Он говорил: «Все в порядке. Поплачь, тебе станет легче». Он нежно заботился обо мне и обычно, успокаиваясь, я чувствовала, как он обнимает меня.
Но когда я начинала думать о суициде, он почти отчитывал меня. Он говорил: «Так ты не решишь проблему! Ты не избавишься от боли!»
Когда мне казалось, что выхода нет, Скотти говорил: «Соберись! Хватит сидеть, ничего не делая, и жалеть себя!»
Я спорила с ним: «Тебе легко говорить, ты мертвый!» Он отвечал: «И что? Ты-то жива! Почему бы тебе не начать вести себя так, как положено тому, кто принадлежит миру живых, а не миру мертвых?»
Скотти всегда считал, что жизнь необходимо прожить. Я думаю, что он приходил ко мне, когда я больше всего в этом нуждалась. Теперь, когда я исцелилась и сама справляюсь со своей жизнью, я могу отпустить его.
Видимо, Скотти смог отличить нормальные проявления горя Бобби от суицидальных эмоций. И он мудро уравновешивал свою нежную заботу суровыми выговорами в зависимости от необходимости.
Глубокое горе — естественный и здоровый процесс, когда мы теряем любимого человека. Но если наши мысли обращаются к саморазрушению, мы должны помнить, что, как сказал Скотти, суицид не решит проблем и не исцелит эмоциональную боль. Лучшим решением будет присоединиться к группе поддержки или получить профессиональную помощь.
Ли живет в Миссисипи. Она овдовела, когда ее муж Ральф умер от сердечного приступа в пятьдесят лет.
Примерно через год после смерти Ральфа я лежала на диване и плакала. Мы несколько раз расставались за тот год, что он умер, и я чувствовала себя виноватой в его смерти. Мне казалось, что мой уход стал причиной его стресса и, возможно, смерти.
Я решила, как сделаю это. Я все спланировала. После смерти Ральфа врач рекомендовал мне принимать транквилизаторы и снотворное. У меня на руках было достаточное количество этих средств.
Но прежде чем совершить этот поступок, я отправилась в похоронное бюро и организовала собственные похороны — вплоть до указаний, кто должен нести гроб, и в какой одежде я должна быть похоронена.
Я уже написала несколько писем: одно подруге, другое — приемной дочери. В этих письмах я просила прощения за самоубийство. Подруге я также сказала о том, что следовало делать с моими животными — собакой и кошкой. Все бумаги лежали на столе позади меня.
У меня было пиво, и я старалась напиться, чтобы осмелиться на самоубийство. Я плакала и всхлипывала, когда услышала голос Ральфа, отчетливо произнесший что-то вроде: «Не стоит этого делать. Не надо! Держись! Все будет хорошо». Затем он сказал, что любит меня.
