Алексей Маслов - Утраченная цивилизация: в поисках потерянного человечества
Мантические тексты, подобные «И цзину», собирались по частям и строились на основе каких-то очень древних первичных высказываний, вероятно, ходивших в устной форме, а затем первоначально записанных вне строгой структуры — просто как набор высказываний. Первичный слой представляли собой медитативные или психосоматические образы, рождавшиеся в момент ритуальной практики, приема галлюциногенов и психосоматических средств, обычно сопровождавших любой ритуал. Образы эти врывались в сознание и, будучи не сопоставимыми ни с какими явлениями «посюсторонней» жизни, были столь необычны, столь запредельны по своему содержанию, что не поддавались логическому осмыслению. Более того, здесь сложно даже говорить про какие-то конкретные образы — скорее, перед человеком представали образоощущения, не имеющие конкретной формы, которые потом подгонялись под нечто знакомое или уже известное, например, «мощный дракон», «сильный ливень», «воля Неба». Итак, первый слой — записи переживаний и ощущений — «образы». Второй слой (обычно — вторая фраза в тексте) — комментарий к образу. В отношении «И цзина» таким «записывателем» образов и комментатором вполне мог выступить Вэнь-ван, образ которого в древней литературе более схож с образом медиума, нежели классического правителя.
Таким образом, «И цзин» распадается на две логически связанные, хотя и неравные по объему части: геометрические изображения и текстовые комментарии к ним. Изображения представляют собой рисунки в три (триграммы) или шесть линий (гексаграммы), каждая из которых соответствует некому явлению в этом мире. 64 гексаграммы описывают целостную картину различных состояний мира. Сами же комментарии также сочетают в себе две части: образную и предсказательную, содержащую в себе знак или знамение.
Покажем это на примере первой гексаграммы «цян» (досл. «мощный», «усиление»), представляющей шесть целых черт. Она трактуется как «сильное действие», и ее сопровождает следующий текст, обычно понимаемый как комментарий к гексаграмме: «Дракон затаился под водой. Он не должен действовать». Здесь первая фраза вызывает к жизни образ затаившегося мощного духа-лун, символа правителя, которого стали позже понимать как «дракон». Вторая фраза содержит в себе конкретное предсказание, которое, как предполагается, могло служить советом правителю царства, например, не начинать военных действий, а переждать.
Первоначально существовали лишь записи «образов» — видений шаманов и магов.
Предсказания или «выводы» из видений были добавлены уже позже. Еще позже и из другой традиции пришли графические рисунки — гексаграммы и триграммы.
Изначальный же текст описывал медитативные видения, образы и рассказывал о жизни и деяниях духов (в описанном выше примере — о духе-лун). Он не содержал гексаграмм, они существовали отдельно и независимо от текста. Собственно, эти образы не нуждались первоначально в комментариях, а представляли собой типичные видения медиумов в тот момент, когда духи вселялись в них и начинали вещать через их физическое тело. А значит, сам текст видения можно перевести следующим образом: «Дух-лун затаился под водой». Видение медиума ценно само по себе, оно не требует комментариев до той поры, пока оно понимается именно как визуализация действий неких духов. Однако как только такое понимание со временем и с переходом к постархаической традиции утрачивается, возникает необходимость в комментариях и трактовках, в результате чего и рождались тексты, подобные «И цзину».
Таким же образом, например, строится и объяснение к 14-й гексаграмме «да ю» или «Великое процветание»: «Небо помогает. Благоприятно. Способствует всему».
Первое — это слепок образа сознания, возникающего в момент медитативной или ритуальной практики. Второй — и вероятно более поздний — попытка осмыслить его в сравнительно логических, знаковых категориях.
Предсказания и гексаграммы начали добавлять к основному тексту в тот момент, когда изначальный смысл видений уже не очевиден, происходит не раньше VIII–V вв.
до н. э. Собственно, это уже относилось не к самой мистической традиции, которая вряд ли записывалась самими медиумами, а к ее рационализации, в конце концов приведшей, с одной стороны, к рождению явления, которое принято называть китайской философией, а с другой стороны, — к народному мистическому даосизму.
Таким образом, «И цзин» оказался не столько пиком мистической культуры Китая, сколько отголоском ее взлета, зафиксированным и в какой-то мере умерщвленным знанием о сакральном. На наш взгляд, центральная часть «канона перемен» относится совсем к другому типу цивилизации и, возможно, к другому народу, существовавшему на Центральной равнине. Во-первых, не прослеживается очевидной преемственности между характером мысли, изложенной в «Чжоу и», и структурой всей дальнейшей китайской культуры. Во-вторых, сам рисуночно-линейный характер письменности или, говоря более обобщенно, передачи информации, не был ни до этого, ни после этого характерен для Китая. Его написали другие — те, кто жил на территории Китая еще до прихода сюда «детей Желтого правителя» — этноса хуася, то есть современных китайцев. Это знание принадлежит тем, кто теперь воспринимается китайцами в качестве «мудрых предков» и которые, как увидим в дальнейшем, были вытеснены в результате столкновений с территории Центральной равнины. Но о них осталось воспоминание — потаенное, мистическое знание, изложенное в том числе и в «И цзине», разгадать до конца которое сегодня уже не под силу никому.
Закодированное знание «И цзина»
«Некитайская» часть истории «И цзина» началась с факта, весьма далекого от востоковедения и тем более от столь специфического его раздела, как исследование древних текстов. В 1962 г. ученые Дж. Уотсон и Ф. Крик получают Нобелевскую премию за открытие ДНК — дезоксирибонуклеиновой кислоты, сделанное ими в 1953 г. Эти же ученые представляют научному миру структурную схему ДНК, молекулу которой упрощенно можно вообразить в виде двойной спирали. Две цепи спирали соединены между собой водородными связями, образуя так называемые комплементарные или дополнительные половины, соотносящиеся друг с другом как позитив и негатив, — прямая аналогия с противоположными началами китайской философии инь и ян.
Именно в ДНК заложена способность организмов к самовоспроизводству, которое основано на репликации нуклеиновых кислот.
Классическое изображение двойной спирали ДНК человека
Труды Дж. Уотсона и Ф. Крика и вместе с ними рентгеноструктурные исследования М. Уилкинса раскрыли структуру ДНК. Она представляет собой длинную цепь повторяющихся последовательностей: сахар — фосфат — сахар — фосфат и т. д.
Существуют четыре базовых элемента или основания: тимин (Т), аденин (А), цитозин (Ц) и гуанин (Г). В двойной спиральной структуре ДНК они пересекаются между собой, вступают в бинарную (т. е. двойную) связь, причем каждый элемент имеет свою, жестко установленную пару. Так, аденин всегда парен тимину, цитозин — гуанину, гуанин — цитозину, тимин — аденину. Таким образом, любая наследственная информация записана языком, содержащим лишь четыре буквы.
Напомним, что молекула ДНК — не плоскостная, но объемная структура, чем-то напоминающая спирально закрученную ленту. В сущности, существуют как бы две «ленты» (принцип «двойной спирали»), идущие параллельно и скрепленные между собой, как мостиками, связями между четырьмя базовыми элементами. Нередко структуру молекулы ДНК несколько ненаучно, но весьма точно сравнивают с застежкой-молнией, зубцы которой и есть четыре базовых элемента. Во время репликации ДНК каждая из двух цепей спирали воспроизводится, достраивая себе «двойника», и таким образом структура, а следовательно, и информация, содержащаяся в новой молекуле, точным образом соответствует родительской или исходной молекуле.
Конечно, то, что мы изложили здесь, — весьма примитивное и неполное описание предельно сложной структуры, до конца не изученной и по сей день. Но для наших дальнейших рассуждений этого вполне достаточно.
Но вернемся к трактату. По существу, «И цзин» представляет собой весьма странный, но достаточно емкий способ передачи информации. Не будем исключать и следующего: то, что для нас может показаться слишком «символичным» и близким к чудовищной головоломке, для составителей «И цзина», для тех, кто использовал его фигуры, было доступно и понятно, они считывали информацию так же легко, как мы читаем обычную книгу. Кстати, можно привести и прямые аналоги подобных запутанных кодов, например, машинные коды, которыми оперирует внутри себя любой компьютер. Фактически это ряд абсолютно непонятных для непосвященного чисел, соответствующих сложнейшим операциям приема и передачи информации по внутренним сетям компьютера.
