Андрей Пржездомский - Тайный код Кёнигсберга
Бывший командир отряда пруссов Глаппо был казнен в 1267 году в присутствии возглавлявших войско тевтонских рыцарей герцога Альбрехта Брауншвейгского, ландграфа Альбрехта Тюрингского, маркграфов Отто фон Бранденбургского и Дитриха фон Мейссенского на холме рядом с кёнигсбергской крепостью. Накануне на вершине холма была сооружена виселица, к которой в день казни были созваны все жители поселения – в основном прибывшие с крестоносцами колонисты-ремесленники и земледельцы, рассчитывающие найти свое счастье под сенью креста вдали от родины. После краткой молитвы, произнесенной епископом на латыни, на шею Глаппо была наброшена веревка, пропущенная через железное кольцо на перекладине, и под вой рыцарских рожков четверо дюжих тевтонов резко дернули ее, завершая ритуал аутодафе[20].
С тех пор холм, где повесили Глаппо, простые жители города стали называть Глаппенбергом – «горой Глаппо». Но это продолжалось недолго. Немецкая история не пожелала сохранить имя героя пруссов. Спустя несколько лет холм был переименован в Оберролльберг[21], а по прошествии столетий также была названа и улица, проложенная по самому его краю.
Улица Коперника, бывшая Оберролльберг
Осколки Кёнигсберга на бывшем холме Глаппенберг
Из книги Лависса «Очерки по истории Пруссии». Москва, 1915 год«Весь этот народ погиб жертвою католической цивилизации, оставив по себе только имя, присвоенное его победителями… Целый народ был уничтожен, чтобы очистить место немецкой колонии».
* * *Тогда, весной шестьдесят седьмого, мы с Володей так и не смогли еще раз попасть в подземелье с таинственным крестом. Сначала мы рассчитывали, что придумаем способ разобрать замурованную арку в самом последнем подвале. Но дни шли, нас захлестывала все новая и новая волна приключений, а ничего путного в голову не приходило. Потом, когда накануне отъезда в Москву мы все-таки решили еще раз спуститься в катакомбы замка, вдруг неожиданно пошел мелкий дождь. Земля, камни, кучи кирпичей и щебня, еще голые кусты – все быстро намокло. Стали появляться лужи. А дождик все не прекращался. Конечно же, лезть в холодное подземелье по скользким и грязным камням уже совсем не хотелось. Чувство досады на непогоду смягчалось надеждой, что когда-нибудь в следующий раз нам все-таки удастся спуститься в эти подземелья. Но судьба еще раз подтвердила правило, что откладывать что-либо «на потом» – бесполезное дело.
На следующий год я приехал в Калининград уже с другим своим школьным товарищем – Виктором. Мы застали замок совершенно разрушенным: башни были взорваны, и их обломки бесформенной грудой возвышались над искореженной каменной террасой. От фасада и мощных контрфорсов остались горы кирпича и нагромождение гигантских глыб, производящих впечатление последствий землетрясения. Планомерное разрушение замка вступило в завершающую стадию.
Никаких провалов или входов в подземелье, естественно, и не могло быть. Взрывы и ковш тяжелого экскаватора сделали свое дело. Да и впоследствии, во время работы экспедиции, которая занималась поисками Янтарной комнаты, раскоп, произведенный в этой части замка, практически не принес никаких результатов. Все было разворочено и перемешано.
Так и осталось в моей памяти ощущение тайны, связанной с глубоким подземельем под западным крылом Королевского замка и мощной каменной стеной с вмурованным в нее тевтонским крестом. Возможно, это память и о Глаппо, героическом предводителе отряда пруссов, павшего от рук крестоносцев более семи столетий назад.
А то место, где был казнен когда-то Глаппо, при желании может увидеть каждый житель и гость Калининграда.
Руины Бургкирхи. 1967 год
Выберите минуту-другую, сойдите на остановке у гостиницы «Калининград», пройдите между ящикоподобным бизнес-центром и «Инвестбанком» наискосок к тому месту, где начинается улица Коперника – узкая, вымощенная старинной брусчаткой. С одной стороны возвышается жилая девятиэтажка из красного и белого кирпича, обращенная фасадом на Московский проспект, а с другой – непрезентабельные, неприглядного вида двух- и трехэтажные домики – осколки старого Кёнигсберга. Скорее всего, рано или поздно эти постройки уступят место более современным сооружениям. А может быть, какой-нибудь толстосумчудак по своей прихоти решит оборудовать здесь апартаменты и возьмется за восстановление и реставрацию этих зданий.
Мне будет жаль, если эта маленькая улочка исчезнет с лица самого западного российского города. Ведь тогда уже ничего не будет напоминать о казненном на этом месте Глаппо, смелом и мужественном воине маленького славянского народа, не вставшего на колени перед завоевателями и оказавшего непреклонное сопротивление слепой силе Тевтонского ордена.
Великий гость бранденбургского курфюрста
Нога неожиданно скользнула по гладкому камню. Судорожно хватаясь руками за выступы в стене, я чувствовал, что постепенно сползаю к краю массивной плиты, нависающей над глубокой ямой. Виктора рядом не было – мы решили обойти развалину с двух сторон, и он, видимо, находился в этот момент по другую сторону руин старой церкви.
Я посмотрел вниз. Внутри все похолодело: прямо подо мной торчали острые пики искореженной ржавой ограды. Пролетя метра четыре, я попаду точно на них. Дурак! Зачем я полез на эту глыбу?! Ведь видел, чувствовал, что это опасно. Понимал, что могу свалиться. Но тяга к приключениям, к неизведанному победила. Авантюра могла закончиться трагически. В оставшихся после войны руинах погибло множество людей, пытавшихся добыть что-либо ценное. А сколько мальчишек, кичащихся своей смелостью, рассталось с жизнью под обрушивающимися стенами!
Прилагая неимоверные усилия, я стал подтягиваться, удерживаясь за выступ карниза и перенося центр тяжести тела немного в сторону. Сил явно не хватало. Надо было переместиться туда, где из стены торчал металлический штырь арматуры. Еще одна попытка, затем еще… Потом сильный рывок – рука не дотянулась до спасительного штыря, и я почувствовал, что падаю вниз. Внутри все оборвалось. Я даже зажмурил глаза.
На карнизе
Автор книги всегда был склонен к экстриму
Мне показалось, что летел я целую вечность. Сильный удар о камни. Острая боль пронзила правую ногу. Я не удержал равновесия и повалился на бок, цепляясь руками за торчащие из развалившейся стены кирпичи.
Осмотревшись, я понял, что мне чудом удалось избежать падения на частокол железной ограды. И вообще, мне сильно повезло. Свалившись со стены, я лишь слегка повредил ногу, разорвал штанину и поцарапал правую руку. Сердце еще стучало в груди, готовое вырваться наружу, но страх прошел. Я понял, что это была совсем не яма, а широкая щель между сохранившейся стеной церкви и ее рухнувшей частью. Выбраться отсюда было довольно легко – достаточно протиснуться в щель и проползти по завалу из кирпичей. Я уже хотел двинуться, но тут мое внимание привлекла надпись на стене церкви. Собственно, это была не просто надпись, а эпитафия на надгробной мраморной плите, вмонтированной в стену.
Полустертой готической вязью было написано:
«Lib… Dies Christi… Johann Jacob Scheries
geb. Anno 1667 von 22 September
gest. Anno 1727 von 28 Marz
Und mivlinui Tim… Lovisa Jacoba Scheries
geb. Anno 1682 von…
gest. Anno 1710 von…»
Кто были эти «страждущие и обремененные», жившие на рубеже XVII–XVIII веков? Почему Иоганн Шерис прожил шестьдесят лет, а Луиза Шерис всего восемнадцать? Вряд ли нам суждено это когда-либо узнать. Иной мир, иная цивилизация, далекое прошлое.
Мы с Виктором в Калининграде. Март 1968 года
Этим стенам почти триста лет
Выбравшись из опасной западни, я буквально столкнулся с Виктором, который уже обошел кирху с другой стороны. Поведав ему о происшествии, я упомянул и о надписи, высказал предположение, что, возможно, погребенные здесь жители Кёнигсберга были достаточно выдающимися людьми, раз их имена увековечены на мраморной плите, прикрепленной к церковной стене. Может быть, они даже сыграли какую-нибудь особую роль в истории города или были участниками каких-то необычных исторических событий.
Но на Виктора это не произвело ни малейшего впечатления. Ему вообще были чужды рассуждения об исторических параллелях и ретроспективные экскурсы. Он был, да и сейчас остается человеком практического мышления, интересующимся точными науками и принимающим только обстоятельно выверенные факты. Всякие допущения и предположения вызывают у него скептическую улыбку. Я же всегда был склонен к глубоким размышлениям и историческим реминисценциям. Мне почему-то казалось, что фамилия Шерис могла быть связана с какими-то неординарными событиями в жизни этого города. Может быть, причиной таких мыслей послужило мое падение, в результате чего я и увидел надпись – так сказать, необычным способом. Во всяком случае, интуиция подсказывала мне, что за эпитафией на мраморной плите в руинах старой кирхи[22] стоит какая-то необычная история. И, как оказалось, я не ошибся…
