Александр Медведев - Золотая нить Дао
Я качнулся в сторону, ухватился двумя руками за стену и начал сползать вниз. Было такое впечатление, что кто-то схватил мои внутренности одной рукой, а мозг – другой и пытается вырвать их из меня, причем мозг стремился вверх, а внутренности падали вниз. Веки налились свинцовой тяжестью. Меня вырвало.
Огромным усилием воли я заставил себя посмотреть на Ли. Как раз в этот момент его тело, как будто выпущенное из катапульты, с силой рванулось вверх, перевернулось вокруг своей оси и ударилось о стену на высоте более двух метров. Ли падал вниз головой, но в первое же мгновение столкновения с землей, непостижимым образом оттолкнувшись плечами от булыжной мостовой, он снова взмыл вверх. Каскад поворотов, прыжков, двойных и тройных сальто слился в моем сознании в один хаотический рисунок, до сих пор пламенем бушующий в моей памяти. Неистовая какофония полетов, казалось, длилась вечно. На самом деле прошло всего несколько секунд. Я уже мог дышать более свободно. Руки дрожали. Лоб покрылся испариной.
Закончивший свои упражнения кореец снова превратился в обыкновенного человека. Приводя меня в чувство, он ногтем больно надавил мне на точку под носом и, резко наклонившись, через одежду сильно укусил мой живот примерно на расстоянии ладони выше пупка.
От резкой боли я пришел в себя и схватил его за уши, пытаясь оттолкнуть от себя его голову. Уши корейца оказались на удивление мягкими. Они растягивались, словно эластичная резина. Это ощущение невероятных ушей после всего увиденного волной ударило мне в мозг. Я захотел о чем-то его спросить, не понимая до конца, о чем именно, но не смог выдавить из себя ни звука.
Грозовая туча с усмешкой взглянул на меня и с сильным акцентом произнес:
– Нет, я не инопланетянин, и не надо на меня так смотреть.
От этих слов, я, казалось, онемел навеки.
Он сказал:
– Посиди, посиди.
Я сидел на асфальте, привалившись спиной к стене и вытянув ноги рядом с лужицей собственной рвоты. Ее резкий запах, подобно нашатырному спирту, приводил меня в сознание, но, как ни странно, он не был мне противен. Я словно находился в другом измерении, где отсутствовали нормальные человеческие реакции и ощущения.
Грозовая туча застыл на корточках напротив меня, опираясь на всю ступню, как это делают заключенные или разведчики, когда они не могут сесть на холодную землю. Он сидел, склонив голову, вытянув и перекрестив руки и опираясь на согнутые колени. Казалось, что он уснул.
Мне до сих пор вспоминается эта сюрреалистическая картина пустынной улицы, залитой лунным светом, стена, застывшая фигура азиата, чувство отрешенности и остановившегося времени.
Не знаю, сколько времени мы просидели молча, пока тишину не нарушило кошачье мяуканье. Две бродячие кошки с воплями выскочили из подворотни, явно что-то не поделив между собой, и разбежались в стороны, предварительно наградив друг друга парочкой оплеух.
Кореец поднял голову, неожиданно мяукнул противным гнусавым голосом и вытянул вперед палец, указывая на одну из кошек. Кошка присела, повернула голову и замерла, глядя на него в каком-то напряженном ожидании. Кореец пошевелил пальцем. Кошка, переставив одну из передних лапок накрест с другой, вдруг опрокинулась на спину, перевернулась, лежа повела головой и попыталась отряхнуться.
Кореец убрал палец. Ошалевшая кошка резко вскочила, помчалась вдоль по улице, метнулась к стене и, разбежавшись, в несколько прыжков перемахнула через нее.
Тогда я даже не понял, что произошло. Я просто тупо созерцал происходящее, и тот факт, что азиат мог влиять на поведение животных, меня ничуть не поразил.
Эта его способность удивила меня чуть позже, когда он начал мимоходом проделывать такие трюки со всеми окружающими животными – собаками, кошками, даже один раз с лошадью. Правда, лошадь он заставлял не кувыркаться, а кивать головой.
Впоследствии Учитель мне объяснил, что секрет этого фокуса заключался в передаче другому существу ощущения движения. Он как бы замещал у кошки или другого животного его ощущения, ментально перенося себя в его тело.
Ли научил меня на определенном уровне проделывать подобные фокусы с людьми. Он объяснил, что людям с их аналогичной системой мышления передавать образы гораздо проще, чем чуждым нам животным.
Прохлада асфальта, на котором я сидел, становилась все более ощутимой. Я чувствовал себя немного лучше, но состояние странного онемения не проходило. Кореец молча подошел ко мне, поднял за рукав и повел по улице. Я понял, что он ведет меня домой, но так и не смог задать вопрос, откуда он знает, где я живу. Он подтолкнул меня под арку перед моим домом и растаял в темноте. Чисто механически я вошел во двор, поднялся по ступенькам крыльца, ступил на деревянную лестницу своего подъезда, поднялся на второй этаж, открыл дверь, вошел, удивленно посмотрел на ужин, оставленный для меня на столе мамой, добрался до своей комнаты, как был в одежде, упал на кровать и мгновенно провалился в сон.
Сочный поток родного русского мата разбудил меня поутру. Моя любимая мама мрачным утесом возвышалась надо мной и громогласно излагала все, что думает по поводу моего пребывания в кровати в перепачканной одежде и ботинках.
– Это же надо быть таким засранцем, как твой папаша, – хорошо поставленным голосом говорила она, – чтобы спать в одежде на чистой постели. Ты даже не снял ботинки. Сколько сил я потратила на твое воспитание. Я учила тебя английскому языку и хорошим манерам. Мне же трудно застилать постель. Я больной человек, а вынуждена ухаживать за такой свиньей, как ты. Это у вас Медведевское, наследственное. Вам бы в свинарнике жить. Твой папа животновод не только по профессии, но и по содержанию...
Я встал и попытался ласково обнять маму, но она отстранилась мощным толчком обеих рук, чуть не опрокинув меня на кровать.
– Посмотри, на кого ты похож, ты должен немедленно вымыться и почиститься, – сказала мама, и только тут я вспомнил то, что случилось со мной этой ночью.
«Как же мне разыскать этого удивительного человека?» – подумал я.
У меня возникло тоскливое ощущение утерянной возможности наконец-то обрести Учителя, равных которому я просто не мог себе представить.
Я поехал в институт. Был теплый осенний день, моя любимая погода. Но я мог думать только о корейце и удивительных событиях прошлой ночи. Я попросил старосту группы отметить в журнале, что я присутствовал на занятиях, а сам направился в институтский парк и там, около могилы Болгарева, знаменитого ученого, начал отрабатывать, вернее, пытаться воспроизвести некоторые элементы техники передвижений и прыжков, увиденных мною вчера.
После занятий в институте у меня была тренировка по дзю-до, потом я позанимался с Мухиным, очень перспективным дзюдоистом и моим другом в лесополосе, отрабатывая элементы техники, показанной мне иностранными студентами.
Около восьми часов вечера я поехал домой. Я был уже почти рядом с домом, когда почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Обернувшись, я увидел улыбающееся лицо корейца.
– Ты думал легко от меня отделаться, дорогой друг? – с акцентом произнес он. – Это тебе так просто не удастся. Если хочешь, мы можем продолжить нашу интересную беседу.
Я почувствовал несказанную радость, которая, слишком явно отразившись на моем лице, вызвала поток подкалываний и насмешек Грозовой тучи.
– Ты напоминаешь мне щенка, слишком долго ожидавшего хозяина взаперти, – сказал он.
Я был так счастлив, что просто не мог обижаться на этого человека, который за один день настолько покорил меня своей открытой, непосредственной и непредсказуемой манерой поведения, что я почти сумел адаптироваться к его шуткам и эксцентричности.
Мы отправились гулять по улицам, прошли по старому городу до кинотеатра «Мир», беседуя о воинских искусствах. На площадке за кинотеатром кореец показал мне элементы прыжков. Я, как мог, пытался их воспроизводить.
Слегка утомившись, мы присели на лавочку у реки, и я снова задал мучивший меня вопрос о том, как убирает со своей дороги препятствия мастер, продвигающийся к цели. Образ пробиваемых голов слишком сильно поразил мое воображение, и я пытался представить, какую специальную технику использовали для этого.
– По правде говоря, мне трудно привыкнуть разговаривать с человеком настолько необразованным, как ты, – сказал кореец. – Я говорил образно, а ты все воспринимаешь буквально. Пробивание головы – это не реальное действие, а определенное мировоззрение, в корне отличное от того, что принято в вашем обществе. Ты должен научиться мыслить гораздо шире и стараться осознать не форму, а суть того, что я говорю, домысливая то, что остается в тени и вслух не произносится.
Знай же, что будо – это жесткое искусство воинов, искусство смертников. Это искусство людей, не умеющих мыслить вне рамок, в которые их поместили, и вне предназначения, ради которого их создали. Люди, идущие по пути будо, не следуют настоящему искусству. Они предназначены для смерти. Это – люди смерти. Выполняя свое предназначение, они могут получить удовольствие от смерти, но это удовольствие они получают только один раз.
