Григорий Климов - Князь мира сего
На оскаленных физиономиях божков засох слой темной грязи. Но именно с самым грязным, самым старым и уродливым идолом Максим обращался бережнее всего и относился к нему с видимым уважением.
– Ты хоть бы его помыл, – посоветовал Борис.
– Нельзя. В этом-то и его ценность.
– Почему?
– Это не грязь, а засохшая кровь. Во время жертвоприношений этих божков мажут кровью.
– Какой – оленьей?
– Да, теперь оленьей. Но этому идолу несколько сот лет, и химический анализ показал, что раньше его мазали человеческой кровью.
– Когда это было?
– Приблизительно в то же самое время, когда в Западной Европе жгли ведьм и колдунов. И один старый шаман рассказал мне одну интересную вещь, которую он слышал от своих предков. Оказывается, в жертву богам приносили человека по выбору шамана и с теми же характерными признаками, по которым средневековая инквизиция определяла ведьм. Самоедские шаманы понятия не имели об инквизициях, но делали то же самое. Разве это не интересно?
– А-а, темные века, – пренебрежительно сказал Борис и взял в руки туземное ожерелье.
– Века эти не такие уж темные, если знать, в чем дело, – возразил уполномоченный советской инквизиции и насмешливо прищурился: – А ожерелье это, между прочим, тоже из человеческих костей.
Школьник брезгливо швырнул необычайное украшение:
– Тьфу, теперь руки мыть надо. Максим невозмутимо пояснил:
– Это была главная регалия одного знаменитого шамана – кости его собственной прапрабабушки, которая тоже была шаманкой. Искусство колдовства часто передастся у них из поколения в поколение. Считается, что в этих костях заложены колдовские силы. С определенной точки зрения это правда.
– Какая ж правда?
– Колдовская… – неизвестно кому подмигнул Максим. – Когда я забрал у него эти кости, шаман так обозлился, что призвал на меня проклятие всех своих предков.
– Ну, раз ты веришь в колдовство, тогда ты должен остерегаться.
– Нет. Потому что я знаю это проклятие. Когда я поговорил с шаманом по душам, он сам убедился, что я колдун посильнее его. По этому поводу он даже устроил специальный праздник с камланием в честь «мудрого красного шамана». Мои профессора сидели у костра в качестве свидетелей и только хлопали глазами. Там я наблюдал шаманские пляски с бубном и припадками. Кстати, эти припадки часто фигурируют в протоколах инквизиции.
– Это что, эпилепсия?
– Нет, по средневековой терминологии – в человека вселился дьявол… Потом я выменял у этого шамана кости всех его остальных предков. – Максим кивнул в сторону кучи ожерелий.
– Зачем они тебе?
– Кое-что проверить… с помощью спектроскопа, – опять уклонился от прямого ответа старший брат. – Знаешь, у тунгусов есть один оригинальный обычай. Проезжего путника угощают вовсю, а потом кладут спать с женой хозяина. Если гость отказывается, то для мужа это великое оскорбление, за это могут даже убить.
– Ну а как ты, воспользовался этими дамочками?
– Нет. Чтобы понравиться гостю, тунгусские дамочки вместо воды моются рыбьим жиром. Можешь себе представить, какая от них вонь.
– Класть собственную жену с чужим дядей – забавный обычай.
– Не забавный, а очень даже умный.
– А если ребенок будет?
– Вот именно этого и хотят.
– Почему?
– Все дело в том, что в этих диких местах бывает один чужой путник раз в три года.
– Ну так что?
– Таким образом умышленно подмешивают свежую кровь. Вот что! Это же рекомендует и современная генетика. А тунгусы дошли до этого жизненным опытом.
– Это уж слишком того… – усомнился школьник. Офицер НКВД, которого шаман признал за коллегу по профессии, загадочно усмехнулся:
– Этот интересный обычай введен шаманами, а им это подсказали бабушкины кости… Понял?
Но Борис ничего не понял. Да его и не интересовали тайны сибирских шаманов, когда на носу экзамены по истории ВКП(б).
В своих изысканиях Максим метался, месяцами упорного труда, не только по всем векам человеческой цивилизации, но и по самым, казалось бы, несоответствующим закоулкам человеческой мысли. Вместе с тем в этом хаосе чувствовалась какая-то определенная, известная только ему одному система. Вскоре после экспедиции к сибирским шаманам Борис обнаружил у него на столе малоизвестную книгу малопопулярного в Советском Союзе психиатра Фрейда под таким названием: «Тотем и табу: аналогии между психической жизнью дикарей и невротиков». И опять штемпель НКВД и пометки красным карандашом.
После Фрейда Максим снова принялся за книги о нечистой силе, на этот раз все более концентрируясь на писаниях католических священников и отцов церкви. Убедившись, что большинство интересующих его книг написаны по-латыни, он занялся латинским языком и через некоторое время достаточно овладел им, чтобы читать со словарем. Теперь у него на столе красовались такие первоисточники по сатановедению:
Acontius, «Sacratagemata Satanae», 1565;
Nicolas Jacquerius, «Flagellum Daemonum Fascinariorum», 1458;
Joannes Vinetus, «Tractatus contra daemonum inuocatores», 1450;
и так далее в таком духе.
Штудируя средневековый трактат «Malleus Maleficarum», изданный неким Шпренгером в 1496 году в городе Нюрнберге, он усиленно черкал красным карандашом, что означало важные места, одобрительно мотал головой и соглашался:
– Да, так и есть… Правильно, товарищ инквизитор! Борька, знаешь, что такое по-латыни малеус малефикарум? Это «Молот ведьм» – руководство, как раскалывать ведьм.
– Ты, мракобес, не мешай мне учить тригонометрию, – звучало из соседней комнаты.
Наставления средневековых охотников за нечистой силой Максим изучал теперь с большим уважением, чем в свое время первоисточники классиков марксизма-ленинизма. Перед сном, ложась в постель, он, чтобы отвлечься и отдохнуть, брал томик стихов Бодлера «Цветы зла», но и здесь опять что-то черкал и ехидно комментировал:
– Ага, тоже хвостом крутит… Сразу видно… Так, так, а у этой его, прости Господи, квартирантки, на груди, значит, черная метка…
– Кого ты там за хвост ловишь? – спрашивал через дверь Борис.
– Дьявола, – отзывался Максим. Младший подтрунивал:
– Когда поймаешь – покажи мне.
– Не только поймаю, но еще на нем и покатаюсь, – невозмутимо отвечал старший.
Он много работал по ночам, часто до самого утра засиживаясь за своим столом, заваленным всякой чертовщиной. Вставал он поздно, с воспаленными глазами, безразлично проглатывал завтрак и сразу же опять принимался за свое занятие, которое теперь было единственным содержанием его жизни. Когда Борис как-то спросил старшего брата, почему тот работает по ночам, Максим криво усмехнулся:
– Так удобнее… В одну смену с чертями…
После самоубийства несчастной Ольги прошел почти год. За все это время Максим ни разу не произнес имя жены, никогда не говорил об обстоятельствах ее смерти или где находится ее могила. Вместе с тем младший брат иногда замечал, как старший под утро беспокойно мечется во сне и сквозь стиснутые зубы шепчет в подушку:
– Оля… Ведь я так любил тебя… Оленька… Неужели ты не могла иначе…
Значит, он не забыл ее. Значит, не зажила рана в его сердце. Иногда Борису казалось, что увлечение Максима средневековой алхимией каким-то образом связано со смертью Ольги. В обрывках слов брата часто проскальзывали темные намеки о каких-то тайнах жизни и смерти. Может быть, уполномоченный НКВД, ища забвения, пытается в глубине веков обрести потерянное счастье, как доктор Фауст, пытается найти философский камень мудрецов, источник жизни и смерти? Или, может быть, с упорством безумца он ищет мифическое средство, чтобы оживить любимого человека?
Почему вдруг Максим с серьезнейшим видом штудирует средневековую мистику, сочинения о спиритизме, медиумах и общении с потусторонним миром? Уж не собирается ли он таким образом вызвать бесплотный призрак своей мертвой красавицы жены? Иногда Борису казалось, что брат страдает навязчивой идеей, что он просто помешался от горя. Но в остальном Максим вел себя совершенно нормально. Да и почему тогда НКВД субсидирует его сумасшедшую работу, предоставляет в его распоряжение профессоров и даже снаряжает специальную экспедицию к шаманам? При чем здесь анализы засохшей крови людей, когда-то принесенных в жертву языческим богам, и спектрограммы шаманских костей?
В физическом кабинете Борис и сам занимался со спектроскопом, делая анализы металлических сплавов. С помощью спектрограммы света звезды, невидимой простым глазом и удаленной от земли на сотни световых лет, можно узнать точный химический состав этой звезды. Но что можно узнать в старых костях шаманской прапрабабушки?
Очередным номером программы следователь по делам нечистой силы ударился в православную веру, вернее в богословие. Он приказал своим помощникам достать ему хоть из-под земли самого лучшего богослова, какой еще остался в живых в Советском Союзе. Сибирь – это склад всяких редкостей. Где-то, чуть поближе, чем шаманы, в одном из сибирский концлагерей разыскали бывшего члена Святейшего Синода и профессора богословия Высшей духовной академии, дряхлого старичка, мирно доживавшего свой век санитаром в концлагерном медпункте. Его вдруг помыли, переодели, посадили на самолет и доставили в Москву.
