Я. Зуев - Большой план апокалипсиса: Земля на пороге Конца Света
Ну а теперь давайте вернемся к Майеру Ротшильду, с ним происходили чудеса аналогичного толка.
Итак, известно, что Майер Амшель, будущий основатель финансовой империи, которую уже при его сыновьях ставили в один ряд с крупнейшими державами того времени, Британией, Францией, Россией, Пруссией и Австрией, родился в семье небогатого менялы Амшеля Мозеза Бауэра, контору которого и украшала красная вывеска, будущий всемирно известный «Roten Schild». Амшель Мозез якобы видел в сыне раввина, но затем, наскребя по сусекам средств, отправил его учиться уму-разуму в Ганновер, где располагался один из банков Оппенгеймеров, будущих алмазных королей. Вероятно, наука от Оппенгеймеров пошла на пользу будущему Ротшильду, поскольку, вернувшись во Франкфурт, он занялся, как с умилением пишут некоторые его биографы, коллекционированием вышедших из обращения монет, выброшенных медалей, старинных рыцарских доспехов и прочей нумизматики, которую подбирал чуть ли не на свалках. Эх, покажите мне такие свалки, я сам там с удовольствием покопаюсь! Так вот, предприимчивый Майер Амшель реставрировал и продавал накопанное барахлишко, складывая в сундучок копеечку к копеечке. По роду занятий ему пришлось мотаться по городам и весям раздробленной на всевозможные княжества и герцогства Германии, из одного конца в другой. Пока, по счастливой случайности, его пути-дороги не пересеклись на почве увлечения нумизматикой с другим завзятым коллекционером древностей, которого звали Вильгельмом IX. Этот самый Вильгельм был по совместительству ландграфом Гессен-Кассельским. Согласно легенде, Майер Амшель презентовал Вильгельму свою коллекцию антиквариата. Пораженный эдакой щедростью ландграф произвел Майера в поставщики двора. Вот после этого-то бартера Амшель и принялся величать себя Ротшильдом, или, как вы догадались, Красным Щитом, как-никак, он ведь протолкался в придворные факторы. Случилось это в 1764 г., Амшелю исполнилось всего двадцать пять.
IX. Институт придворных факторов
Кто такие эти придворные факторы? Ну, грубо говоря, так звали финансистов многочисленных немецких князей, которые, начиная с XV столетия, исполняли для своих титулованных, спесивых и зачастую недалеких хозяев целую кучу полезных и неотложных дел. Например, управляли их имуществом и финансами вплоть до чеканки монет на собственных монетных дворах, снабжали патронов всем необходимым, от предметов роскоши до продуктов питания к столу или, скажем, породистых лошадей. Ссужали деньгами (при необходимости, которая наступала частенько) в обмен на право сбора налогов или всевозможные торговые привилегии, словом, осуществляли, как бы это выразиться, комплексное обслуживание господ, не забывая притом о себе и постепенно обрастая и капиталами, и разветвленными связями по всей Европе и за ее пределами. Германия оставалась раздробленной, факторам это печальное для немцев обстоятельство было только на руку, небольшие войны оказываются очень выгодным ремеслом, особенно если поддерживаешь деловые отношения с интендантами супостата. Первым влиятельным фактором при дворе самого императора Священной Римской империи и испанского короля Карла V Габсбурга историки обыкновенно зовут предпринимателя Якоба Фуггера (1459–1525), прозванного Богачом и делателем коронованных особ. Правда, торгово-ростовщический дом Фуггеров разорился после того, как Испания, проиграв Тридцатилетнюю войну, не выполнила перед ним своих обязательств. Ну так свято место пусто не бывает. С экономической точки зрения произошло обыкновенное перераспределение капиталов.
Вообще говоря, сама Тридцатилетняя война (1618–1648), заключительный кровавый аккорд эпохи катаклизмов, спровоцированных Реформацией, а заодно и первый широкомасштабный общеевропейский конфликт, обернувшийся миллионными жертвами, стала определяющей для института германских факторов. Это и понятно, война принесла за собой неисчислимые бедствия, княжества, разделившиеся по религиозному признаку, сражались друг с другом не на жизнь, а на смерть, так, что погиб каждый третий немец. Промышленность оказалась разрушена, деревни превратились в погосты, кошельки немецких князей опустели, каждая копеечка была на вес золота, естественно, значимость финансистов выросла в разы. Особенно тех, кто знал, откуда добыть хоть немного денег. Понятно, что полезные знакомства и родственники, разбросанные по всей Европе и готовые в трудный момент подставить плечо или подсказать правильное решение, играли в этом процессе далеко не самую последнюю роль.
Среди главных занятий, которыми промышляли придворные факторы немецких князей, Генрих Шнее называет и организацию монетных дворов (благодаря исключительному праву на продажу серебра), и монопольную торговлю. Так, по его словам, к примеру, « все вопросы снабжения Баварии продовольствием находились в руках единственного поставщика, придворного фактора и банкира Арона Элиаса Зелигмана» 332. Опять же, как уже было сказано выше, факторы кредитовали своих патронов, расточительство которых порой не знало границ. Тот же Генрих Шнее описывает, как на свадьбу баварского принца Карла Альбрехта с императорской дочерью Марией-Амалией (1722) было истрачено больше трех миллионов флоринов, при казне, по которой гуляли сквозняки, и впечатляющем государственном долге. Кто же дал взаймы? Дал главный придворный фактор Эммануэля Баварского Ной Самуэл Исаак, сбросившись с придворным фактором из Вены Вольфом Вертгеймером. Ссуду, конечно, выделили не за красивые глаза, а под залог всех государственных рент и доходов. Подобные операции проводились и позднее, уже в эпоху Наполеоновских войн, например, первый фактор австрийского двора Самуэль Оппенгейм брал в залог все доходы империи.
Х. Откуда в «сонной американской лощине» взялся «немецкий всадник без головы»?
Во Франкфурте было слишком мало места для всех нас.
Натан Майер Ротшильд
Конечно, займы как-то требовалось отдавать, причем отдавать с процентами. Известно, какой высокий прибыток приносят банкирам войны. Упоминавшаяся выше Тридцатилетняя война, к большому сожалению, не стала последней, наоборот, так называемый Вестфальский мир, заключенный в ее финале333 и торжественно именуемый порой результатом первого современного дипломатического конгресса, положившего начало новому порядку в Центральной Европе, основанному на концепции государственного суверенитета, на деле лишь закрепил феодальную раздробленность Германии. Ну а где раздробленность, там, естественно, и крысиная возня, и шкурные интересы, локальные конфликты и вмешательство могущественных соседей. «Вестфальский мир, – как писал Генрих Шнее, – предоставил князьям право самим проводить свою внешнюю политику. Каждое государство стремилось приобрести новые земли, чтобы расширить свою страну, повысить ее ранг, добиваясь при этом прежде всего определенных субсидий от крупных держав». А поскольку финансами у князей занимались факторы, упомянутые Шнее субсидии шли через их руки, последнее обстоятельство сделало факторов незаменимыми членами всевозможных дипломатических миссий, и таким образом они вышли на международный уровень. Снова обращаясь к работе Шнее, узнаем, как саксонский курфюрст Август I334 заполучил корону Речи Посполитой стараниями банкира Беренда Лемана, а некий финансист Йост Лимбан поспособствовал коронации бранденбургского курфюрста Фридриха III из династии Гогенцоллернов, ставшего первым прусским королем335. Тоже, очевидно, не даром. Генрих Шнее пишет: «Субсидии, получаемые князьями в XVII, XVIII и в начале XIX в., поступали исключительно через придворных финансистов. Несметное число миллионов талеров стекалось в казну князей, а крупные суммы – просто в карманы правящих министров». И далее: «Только с 1776 по 1814 г. английские субсидии составили в Гессене 19 миллионов 56 тысяч талеров. В 1815 году Арнольд фон Айхталь вместе с отцом Ароном Элиасом произвел английских субсидий в баварскую государственную казну на сумму 608 тысяч 695 фунтов стерлингов, это были финансовые трансакции высокого класса».
За что же могли платить англичане? Ну как же, в первую очередь за войны, в которых участвовали князья. Вроде той же знаменитой Семилетней, которую Черчилль называл Первой мировой. Это когда Фридрих Великий сражался за «английское золото» в Европе с французами, австрияками и русскими, в то время как спонсировавшие смертоубийство британцы захватывали за пределами горящей Европы одну колонию за другой. Немецкие курфюрсты дрались на обоих фронтах, за что им вполне исправно перечислялись гонорары. Я уж не говорю о торговле знаменитыми немецкими наемниками, приобретшей в XVIII столетии такой размах, что она оттеснила на задний план работорговлю. Эхо тех событий звучит и сейчас. Вот смотрим мы с вами, к примеру, великолепный триллер «Сонная лощина» Тима Бартона, где нью-йоркский сыщик-новатор Икабод Крейн (в исполнении блестящего Джонни Деппа) бросает вызов ужасному всаднику без головы – воскрешенному колдовскими чарами гессенскому наемнику (в исполнении не менее блестящего Кристофера Уокена), и невдомек нам, а откуда он взялся, наемник этот? Что он в Сонной лощине позабыл? А вот оттуда и взялся, приплыл на корабле, зафрахтованном каким-нибудь немецким Ротшильдом, который на этом ручки погрел.
