Людмила Шапошникова - Град Светлый
Росла обитель, и росла ее слава. «Преподобный Сергий, — писал крупнейший русский историк Ключевский, — был великим устроителем монастырей, своим смирением, терпеливым вниманием к людским нуждам и слабостям и неослабным трудолюбием он умел не только установить в своей обители образцовый порядок иноческого общежития, но и воспитать в своей братии дух самоотвержения и энергию подвижничества»[25]. Из всех существовавших тогда социальных институтов церковь и монастыри были приближены более всего к народу. И просветитель широкого масштаба, каковым являлся Сергий, мог действовать только через эти средоточия духовной жизни народа. Такова была эпоха, и таковы были ее особенности.
Еще в первых лесных кельях обители Сергия монахи по его настоянию занялись перепиской книг на бересте и на досках. Когда же обитель пошла в гору и появилась возможность приобрести краски, книги расцвечивались узорами и заставками. Алая киноварь и золото составляли их основу. Стали писать иконы, расписывать фресками храмы. Самый великий из иконописцев Андрей Рублев был причастен к этой же обители. Именно он сумел в иконописи воплотить идеи Сергия. Рублев возвысил земного человека до подвижника, святого. В своей всемирно известной «Троице» он выразил взгляды Сергия о мире и согласии. Троица, ее смысл человеческий и духовный, занимала очень важное место во взглядах Сергия. Именно он воплотил идею Троицы в русском православии. Монастырь, им основанный, был назван Свято-Троицким. Сергиев монастырь стал и культурным средоточием московской Руси, и распространителем культуры. Здесь начиналось русское культурное строительство. И главным ее строителем был сам Сергий Радонежский. В конце XIV — начале XV века в русской культуре наступила эпоха подлинного расцвета. И Сергий был ее вдохновителем. «Русская иконопись, — писал П.А.Флоренский, — нить своего предания ведет к иконописной лаврской школе. Русская архитектура на протяжении всех веков делает сюда, в Лавру, лучшие свои вклады, так что Лавра — подлинный исторический музей русской архитектуры. Русская книга, русская литература, вообще русское просветительство, основное свое питание получали всегда от просветительской деятельности, сгущавшейся в Лавре и около Лавры»[26].
Удивительно много и разнообразно работал этот необычный человек. По инициативе Сергия началась монастырская колонизация глухих уголков Московского княжества, освоение огромных земель. Монастыри, оторвавшись от городских стен, смело шагнули в дремучие леса, ненаселенные пространства, к неведомым еще рекам и озерам. В глухих лесах застучал топор, и крестьянская соха поднимала девственные пласты земли. Под стены этих обителей и монастырей к Сергиевым ученикам и продолжателям стекались беглые крестьяне, уходившие из мест, разоренных беспощадным татарским мечом и истощенных произволом московских бояр. Из междуречья Оки и Волги монастыри наступали на глухие, далекие земли, захватывая огромную территорию между реками Костромой и Вычегдой, с одной стороны, и Шексной и Белым озером, с другой. Эта колонизация проходила по разным землям. И по тем, которые уже вошли в Московское великое княжество, и по тем, что просто от него зависели, и по тем, которые войдут в него позже. Монастыри, связанные с Троице-Сергиевой обителью, как бы цементировали слабые места княжества и подпирали уже устоявшиеся. В монастырях не только писали книги на бересте и пергаменте, не только расписывали иконы. В них делалась и политика. И политика эта при Сергии была направлена на одно: собрать воедино земли русские, сплотить ссорящихся меж собой князей и, наконец, освободить эти земли от постылого чужеземного татарского ига. Эта цель для Сергия была самой важной. Ради нее он направлял своих учеников на суровое подвижничество в трудные земли. Ради нее выполнял тяжелые поручения — замирять распри удельных князей. Ласково уговаривал упрямого Олега Рязанского, повышал голос на строптивого князя Нижегородского. Настраивал великого князя Дмитрия на решительные действия.
Он осознанно и целенаправленно готовился к чему-то самому главному в своей жизни. Готовился сам и готовил других. И наступил год 1380-й, когда должно было свершиться это главное. Инок, он провидел его ярче и точней, чем кто-либо из правящих князей. И это его ясное провидение будущей победы было тем, что подвигнуло князя Дмитрия, вкупе с другими русскими князьями, выступить в поход против мамаевых полчищ. Поход зачинался от стен Троице-Сергиевой обители, где Сергий благословил коленопреклоненного князя на ратный подвиг. С этого подвига началась уже иная история русской земли… Там, за туманным рассветом на Непрядве, у донских степей решилась ее судьба. В день субботний на Куликовом поле «посекли христиане полки татарские». Сам Сергий на том поле не был, но послал туда двух своих иноков, Ослябю и Пересвета, чьи имена навсегда вошли в историю этой победной, но и трагической битвы. Удивительно вовремя подоспели и его посланцы с грамотой, «указующей идти вперед», в один из критических моментов похода. Русские войска подошли к Дону и заколебались — переходить его или нет? Ни радио, ни телефона в то время не было. И Сергий мог и не знать и не предвидеть этого колебания. Но он знал и предвидел. Как и многое другое в тот «день субботний на Рождество Богородицы». Еще до возвращения Дмитрия с войском, он отслужил поименный заупокойный молебен по убитым. До появления гонцов объявил о победе русских воинов.
В последние годы жизни он был бессменным игуменом Свято-Троицкого монастыря. Пост этот он принял неохотно, с большими раздумьями. «Желание игуменства, — сказал он, — есть начало и корень властолюбия». Он уступил только настоянию владыки Афанасия. Но это ничего не изменило ни в его обращении с братией, ни в положении его самого. По-прежнему ветха была его одежда, по-прежнему он рубил дрова и таскал воду, по-прежнему приветлив и ровен был с иноками и послушниками. Велика была нравственная сила этого человека, выдержавшего самое страшное — искушение властью. За полгода до смерти он предсказал ее приход с точностью до одного дня. Это, пожалуй, было последнее, что услышали от него. Потом он замолчал. Принял обет молчания. Так он и ушел из жизни, не проронив больше ни одного слова. Это случилось в 1392 году. Его похоронили в деревянной церкви монастыря, а три десятилетия спустя над могилой воздвигли белокаменный Троицкий собор, который стоит и поныне. Мощи преподобного Сергия покоятся в нем в серебряной раке. За всю жизнь у него не было и тысячной доли этого серебра. Не было его и в обители, которую он срубил вместе с другими в глухом лесу на горе Маковец и где самым большим богатством считался человеческий труд и высокий Дух.
Многие годы спустя появятся его изображения на иконах. Церковные иконописцы будут изображать его с неземной, святой отрешенностью в глазах. Однако история донесет до нас другого Сергия Радонежского. Философа и мыслителя, патриота и политика. Строителя русской культуры и русской государственности. Земного неутомимого подвижника и труженика. Проницательного и одаренного, прозревающего будущее. Человека иного облика. Резкие черты, глаза провидца и сильные руки, привыкшие к тяжелому физическому труду. Таким мы видим Сергия на полотнах Николая Константиновича Рериха.
Учение святого Сергия о Троице, об Общем Благе, об общине, о Мире Высшем, о важнейшей роли нравственности и сотрудничества в жизни народа, о необходимости труда как средства духовного достижения установилось на Руси ведущими вехами и оказало решающее влияние на тот высокий полюс духовной жизни страны, без которого не могла состояться в ее пространстве Духовная революция. Созидательная широкая работа этой великой личности на поприще Культуры свидетельствовала о том важнейшем значении, которое придавал святой этой области народного Духа. Известное нам по многим историческим и религиозным источникам общение Сергия с Высшим миром, с которым были связаны пламенные его видения, не было результатом каких-либо ухищрений или изнурительных упражнений. Все это происходило через его сердце. «В познании сердца, — писала Елена Ивановна Рерих, — этого великого и единственного двигателя и мерила духовности, Преподобный опередил многих духовных путников. Именно он нашел силу этого источника и через него приобщился к Миру Огненному; об этом ярко свидетельствуют его пламенные видения»[27].
Вместе с этим Сергий был личностью глубоко национальной, как бы возникшей из самой души русского народа и вознесенной над ним, но удивительным образом сохранившей нити, связывающие его с народом. «Как святой Сергий одинаково велик для всякого. Подвиг его всечеловечен. Но для русского в нем есть как раз и нас волнующее: глубокое созвучие народу, великая типичность — сочетание в одном рассеянных черт русских. Отсюда та особая любовь и поклонение ему в России, безмолвное возведение в народного святого, что навряд ли выпало другому»[28].
