Лаура Джексон - Смерти нет, я знаю! Правдивая история о том, что нас ждет за последней чертой
Джефф – дипломированный психолог, занимающийся так называемой нейротерапией, то есть изучением активности мозговых волн. Он несколько лет преподавал неврологию, нейротерапию и техники осознанности в Миссурийском университете. Кроме того, он руководил оздоровительно-консультативным центром в Колумбии, штат Миссури. Сегодня он читает лекции и ведет частную практику. Его энергия понравилась мне с первого взгляда.
Узнав, что я медиум и экстрасенс, Джефф попросил разрешения исследовать мой мозг, и я согласилась. Мы договорились, когда он привезет в Нью-Йорк свое оборудование. Пасмурным утром в марте 2014 года мы встретились дома у Боба и Фран Гинзбергов на Лонг-Айленде. Джефф расставил свое добро в гостиной, а затем уселся за стол напротив меня, пока его помощники делали записи.
– Я буду просить вас выполнять разные действия. Расслабиться, ни о чем не думать, сидя с закрытыми глазами, а потом с открытыми. Затем вам надо будет провести сеанс ясновидения, а под конец выступить как медиум.
На каждом этапе Джефф намеревался регистрировать электрическую активность различных участков моего мозга. Эти данные позволили бы ему понять, какие именно участки и как функционируют при разных видах моей деятельности, а затем сравнить мой мозг с другим, так сказать, обычным. Метод назывался «количественная электроэнцефалограмма» – статистический анализ электрической активности в коре головного мозга, внешнем слое мозговой ткани.
Джефф помог мне натянуть плотную шапочку для энцефалограммы, из которой торчало двадцать электродов с соединительными лентами. Расположение электродов, как объяснил Джефф, соответствовало Международной Системе «10–20». По мне так шапочка напоминала старомодный резиновый чепчик для плавания, к тому же ужасно тесный – у меня кожа на лице натянулась, как после пластики. Джек подключил соединительные ленты к усилителю, а затем к своему ноутбуку.
– А теперь просто расслабьтесь и ничего не делайте, – попросил он.
С тем же успехом он мог попросить меня задержать дыхание под водой на десять минут. Стоило мне замереть, как почти сразу ко мне начали поступать послания из Потустороннего мира: письма, слова, имена, картинки, образы, истории. Я захлопнула свою «дверь ясновидения» и уставилась на бутылку минеральной воды на столе, изо всех сил стараясь сосредоточиться на ней. Мысленно напевала сначала «Runaround Sue», а потом «This Little Light of Mine» – почему-то именно их. Наконец Джефф сказал, что этот этап исследования закончен. Мне казалось, прошел целый час, а на деле – всего три минуты.
Следующим этапом был обычный разговор. Но мне по-прежнему приходилось отгораживаться от включений с Той Стороны. Мы с Джеффом беседовали о погоде, а меня теребили чей-то дедушка, чья-то мама и еще какая-то фигура, по-моему, ученый или лингвист из девятнадцатого века. У меня сложилось впечатление, что этот последний надеялся пообщаться с Джеффом.
Наконец Джефф попросил меня переключиться на режим ясновидения.
– Медиумом пока не надо, но ясновидеть можете сколько хотите.
Настойчивый дух чьего-то дедушки так и рвался в мое сознание, но я держала дверь крепко. Я изо всех сил сосредоточилась на просачивающихся в голову обрывках информации. И первый же ясный фрагмент относился к Джеффу.
– Вы переезжаете. Я вижу сосны, камин. С камином какие-то неполадки, а деревянные полы вам придется циклевать. А еще скажу, что вам надо получить новый рецепт на очки.
– Но я только что обзавелся новыми очками, – удивленно сказал Джефф.
– Да, но они вам не подходят, – сказала я. – Сделайте другие.
Последовали новые послания для Джеффа.
– Обнимите дочку. У нее впереди непростой период, девочка будет вести себя ершисто. Будьте с ней поласковее. А маме своей передайте, что она не сошла с ума и на днях действительно разговаривала со своей ушедшей матерью, когда принимала душ.
Затем начали поступать послания для других находившихся в комнате людей. Я повернулась к женщине-фотографу и сказала ей, что она переедет из квартиры в дом. Другому члену команды Джеффа требовалось сменить диету. Еще один правильно поступил, что купил более надежную машину. Через некоторое время Джефф сказал, что ясновидческая часть теста выполнена. На сей раз мне показалось, что я говорила минут пять, а выяснилось, что считывание длилось двадцать одну минуту.
Пришел черед для работы медиума. Настырный дедушка наконец получил возможность высказаться.
– Джефф, ваш дедушка проявляется, – сказала я. – Его имя начинается на «Дж», так?
Джефф кивнул.
Тут я услышала имя четко.
– Джузеппе. Он говорит, его зовут Джузеппе.
Джефф обалдел.
– Да, так его звали.
– Он говорит, что ему гораздо лучше там, где он сейчас, потому что с ним его жена.
Тут проявилась бабушка Джеффа, которая недавно завершила свой земной путь.
– Она показывает мне, как выглядела в двадцать восемь лет. И говорит: «Полюбуйтесь на меня. Горячая штучка я была, а?»
Один за другим с Той Стороны приходили ушедшие родственники всех, кто присутствовал в комнате. Сеанс продолжался семь минут, но для меня они промелькнули как одно мгновение. Не успела я оглянуться, а уже Джефф собрал все необходимые данные, и энцефалограмма была закончена.
Вернувшись в Миссури, Джефф обработал полученные данные и позвонил мне сообщить о результатах.
– Итак, – начал Джефф, – первое, что я должен у вас спросить: были ли у вас серьезные черепно-мозговые травмы? Авария, например, или тяжелое сотрясение?
Насколько я знала, никаких черепно-мозговых травм у меня не было.
– Дело вот в чем, – продолжал Джефф, – я прогнал ваши данные через специальную аналитическую программу, и она выдала, что у вас индекс вероятности составляет 97 %. Это означает, что в ваших мозговых волнах есть признаки, почти на 100 % соответствующие признакам человека с черепно-мозговой травмой. То есть некоторые части вашего мозга функционируют ненормально.
Вот оно. Все-таки мозг у меня другой.
Обследование моего мозга позволило Джеффу выделить участки аномальной мозговой активности. По большей части все это было слишком заумно для меня. Например, Джефф сообщил мне, что в области поясной извилины у меня волновая активность дает семь стандартных отклонений от нормальной активности в 4 Гц, а по мнению Джеффа, семь стандартных отклонений – это нечто запредельное. Не стала бы я писать такое в резюме.
Но кое-какие сведения, сообщенные Джеффом, прозвучали для меня вполне осмысленно и наконец-то пролили свет на то, почему я именно такая, какая есть.
Джефф показал мне распечатку графика активности мозговых волн в различных участках моего мозга. Во время сеанса ясновидения в правом заднем отделе мозга на стыке теменной и височной долей у меня возникала повышенная аномальная активность (вторая сверху строка на графике). Вместо ровной серии маленьких волн, означающих нормальную мозговую деятельность, Джефф зафиксировал серию больших, прерывистых волн, – таких, какие обычно бывают на графике мозговой активности спящего или находящегося в коме.
– Напряжение мозговых волн измеряется в микровольтах, и нормальный диапазон значений от нуля до шестидесяти, – объяснил Джефф. – Но у вас активность в некоторых зонах достигает ста пятидесяти микровольт! У нас прибор зашкаливал!
Если показать этот график неврологу, он бы с ходу сказал, что у пациента мозговой спазм. Так что же вызвало аномальную активность у меня в мозгах?
Джефф объяснил, что височно-теменное соединение – это участок мозга, связанный с такими функциями, как хранение свежих воспоминаний, обработка сенсорных впечатлений, извлечение смысла и регуляция эмоций.
Иными словами, эта зона во многом отвечает за чувство собственной личности, своего «я». Например, в состоянии медитации – а данная практика подразумевает расслабление сознания и переход в более спокойный режим его работы – человек, по сути, замедляет эту функцию самоопределения. Проще говоря, дает своему «я» отдохнуть.
Но я-то не медитировала. Я разговаривала.
Джеффа эта аномальная мозговая активность на стыке теменной и височных долей и заинтересовала. Он рассказал, что люди, получившие травму в этой области мозга, как правило, становятся более духовно развитыми, приобретают большую склонность к состраданию и прощению. Они уже не так много думают о самих себе, а вместо этого сосредоточиваются на окружающих. Травма изменяет состояние их сознания, и в этом новом состоянии они проявляют большую эмпатию к окружающим.
Меня не удивило, что мои мозговые волны похожи на те, что присущи особенно сострадательным людям. Ведь вся моя деятельность, по сути, строится на эмпатии, сострадании, причем доведенном до крайней степени, – я практически отключаюсь от своего «я» и пускаю всю силу своего мозга на то, чтобы подключиться к другому человеку.
