Дэн Миллмэн - Путешествие Сократа
— Наверное, это был кто-то другой. Отца Серафима нет на острове. Его ждут только к завтрему.
Когда старец, как и ожидалось, на следующий день вернулся, он первым же делом вызвал Сергея в свою маленькую келью, жестом пригласил его сесть на единственный стул. Казалось, вся фигура монаха светилась мягким, едва заметным сиянием. Пышные белые волосы и окладистая седая борода делали его выше. Прежде Сергею никогда не доводилось встречать людей такой духовной силы. Он был весь охвачен чувством благоговения и духовного трепета.
— Отец Серафим, возвращения которого ты так ждешь, — это я, — мягко сказал старец и улыбнулся. — Но, по-моему, мы уже виделись... в лазарете, не так ли?
Сергей прокашлялся, с трудом справляясь с голосом:
— Да... да, уже виделись. Рад вас снова видеть, отче. Я хочу просить вашего позволения остаться в этом скиту на зиму.
Отец Серафим закрыл глаза, сделал глубокий медленный вдох и оставался в таком состоянии почти минуту. Наконец он открыл глаза и сказал:
— Обычно у нас так не заведено, чтобы миряне надолго оставались в скиту. Но я обдумал твою просьбу.
Можешь оставаться у нас на зиму... возможно, не только на зиму.
Заметив, что Сергей украдкой поглядывает на гроб, старец улыбнулся и сказал:
— Это ложе служит мне постелью, но также напоминанием, что время, отпущенное нам Богом, должно проходить в трудах и молитве, а не в праздности.
Сергей же решил, что это был не самый подходящий момент, чтобы расспрашивать отца Серафима о великих бойцах, которые могли найти приют в этом монастыре.
.28.
Получив разрешение остаться среди насельников уединенного скита, Сергей стал жить одной с ними жизнью, аскетической и созерцательной, питался простой растительной пищей, выполнял свои несложные обязанности в скиту и дальше искал человека, который никак не хотел объявиться первым. Случай продолжить разговор с отцом Серафимом тоже никак не выпадал. Тот часто отлучался из скита, врачуя больных в монастырском лазарете, принимал в монастыре монахов для духовной беседы или молился в уединении. Но даже в те нечастые дни, когда настоятель выходил в общую трапезную, Сергей не смел обратиться к нему с вопросом — так было заведено, чтобы в трапезной читалось Евангелие, и Сергей не смел нарушить тишину. А другой возможности побыть рядом с отцом Серафимом у него просто не было.
В те же редкие случаи, когда его отправляли с поручениями на остров, Сергей продолжал присматриваться к монахам, расспрашивать их о воине, который так умело скрывался — или которого здесь не было вовсе.
Прошло еще шесть недель после их первой беседы с отцом Серафимом, когда неожиданно для себя Сергей застал его в скиту одного. Старец стоял в общей комнате и глядел в окно, за которым открывался заснеженный лес. Сергей неслышно, чтобы не потревожить раздумья старца, подошел к нему. Не решаясь заговорить первым, он посмотрел в окно и тоже застыл в молчании, словно глядя глазами старого монаха на изумрудно-зеленые ели, мелкий кустарник с ярко-красными ягодками, присыпанный белым снегом...
Вздрогнув, он увидел, что монах уже удаляется.
— Отче! Отец Серафим! — окликнул он его, поразившись, как звонко на этот раз звучал его голос.
Старый монах обернулся:
— Да, Сережа?
— Я все хотел спросить вас, да только не знал как. Вы ведь здесь уже довольно давно, правда?
Монах кивнул.
— Что ж, раз так... возможно, какое-то время назад... год или больше... Может, вам встречался на этом острове человек, паломник или монах, который некогда был великим бойцом? Человек, которого можно было назвать Мастером?
Под непонимающим взглядом старого монаха Сергей внезапно почувствовал себя полным глупцом.
— Боец, ты говоришь? Солдат? — наконец переспросил старец. — Я стараюсь не иметь ничего общего с такими людьми.
Извинившись, он поспешил уйти.
После этого разговора Сергей окончательно отчаялся найти на острове того, кого так долго и упорно искал. Тем не менее весь остаток зимы он провел в скиту, прилежно исполняя свои обязанности и стараясь по возможности прислужиться братии. Вместе с ними, как было заведено, дважды в день садился за стол в трапезной, разделяя их нехитрую снедь — хлеб, овсянку, картошку и овощи, иногда рыбу и травяной чай. По праздникам у них бывал настоящий чай или квас, который монахи делали из черных сухарей. Это была простая жизнь, простая и суровая, но как нельзя лучше подходившая для созерцания и тренировок.
В один из таких спокойных дней, размышляя о своей жизни, Сергей вдруг с раскаянием осознал, что он так и не нашел времени написать еще одно письмо своему дяде Владимиру. Упущение тем более непростительное, что все это время дядя так и не знал о его судьбе, ведь Закольев уничтожил ту прощальную записку. Вполне возможно, что и до сего дня он продолжал верить, что его племянник погиб.
Собравшись с мыслями, он решительно взялся за перо:
Уважаемый господин директор!Мне давно следовало отправить вам это письмо с извинениями за то, что я покинул школу без вашего на то согласия. Прошу простить меня и за то, что не нашел времени отписать вам раньше. Я сделал, что счел нужным сделать, и не прошу за это прощения. Примите мою благодарность за теплоту и заботу, которыми вы окружали меня все мои ранние годы. Я буду помнить об этом всегда. И вас также никогда не забуду.
Возвращаю Вам в этом письме карту, которую я, не спросясь, взял из Вашей библиотеки. Она потрепана, это правда, но она сослужила мне добрую службу в свое время. За это «одолжение» Вам тоже спасибо. Касательно же ножа, лопатки, компаса и прочего, что я без спроса взял с собой, обещаю вернуть или заплатить, как только представится такая возможность.
К сегодняшнему дню мне уже исполнилось двадцать три года. За время моих долгих странствий по России меня не раз выручали все те навыки выживания, которым я был обучен в Невской военной школе. Возможно, обстоятельства моего ухода не вызывают у Вас ничего, кроме негодования. Но я хочу, чтобы Вы знали: и воспитанию Вашему, и обучению еще случится послужить некоему высшему благу. Ваше положение директора школы обязывает меня обращаться к Вам с наиболее возможным почтением, но знайте – для меня Вы прежде всего дядя и член семьи. После отца вы были для меня ближе всех. Обещаю всегда хранить память о Вас и поминать Вас в своих молитвах.
Ваш племянник Сергей Сергеевич.
Он сложил лист и запечатал письмо свечным воском, на миг представив себе строгое и внимательное дядино лицо. Сергей больше не ощущал трепета и благоговения перед этим человеком, как тогда, в детстве. Но им на смену пришла глубокая признательность этому человеку, его доброму дядюшке, Владимиру Борисовичу Иванову.
Этим письмом он словно закрыл долг перед какой-то частью своего прошлого. Частью малой — долги куда большие еще ждали своего часа.
Сергеева жизнь этими короткими студеными днями следовала одному и тому же заведенному в скиту распорядку: работа, еда, сон, уединение. Единственное, что он прибавил для себя к этому, были его тренировки, тоже ставшие регулярными. Словно и не было тех лет, что отделяли его от Невской военной школы с ее уставом и ежедневными занятиями. Порой ему даже казалось, будто бы он и не убегал никуда, лишь подрос и сменил одежду. С каждым днем его уныние становилось все глубже.
Прошло уже более трех месяцев с того дня, как Сергей получил прибежище в монастырском скиту. Временами он только качал головой, думая о перипетиях своей судьбы. В свое время он мечтал обрести мир и покой в военной школе, среди людей военных. Теперь он здесь, в самом мирном и покойном месте на земле. Но пришел сюда, чтобы найти своего воина.
Он продолжал тренироваться, хотя и тренировки тоже давно не давали разрядки. Одни и те же движения, одни и те же приемы, никакого развития, никакого продвижения вперед. Холод снаружи, внутри, везде. Сергей не хотел признаваться себе самому: скоро на Ладоге тронется лед и начнется судоходство, а с ним настанет пора покидать монастырь. Покидать ни с чем. Эти бесплодные поиски стоили ему еще одного года его жизни.
Но неожиданно для Сергея судьба его изменилась еще раз.
Почему так случилось, так и осталось для Сергея
загадкой. Возможно, пришло его время. А возможно, ему
улыбнулась удача. Или настроение Мастера изменилось. Но в последний день мая 1897 года, когда Сергей приступил к своему привычному разминочному комплексу, он заметил, что отец Серафим наблюдает за его тренировкой.
Руки монаха были скрещены на широкой груди. Он молча покачал головой, словно желая сказать, что все Сергеевы потуги напрасны — уйдут, словно вода в песок.
