Андрей Ветер - Святой Грааль
Несколько часов пути изменили облик Ван Хеля — он побледнел и сделался мрачнее графа де Парси. Когда к нему подъехал барон де Белен, Ван Хель бросил на него из-под капюшона такой тяжёлый взгляд, то барон счёл за лучшее удалиться, не проронив ни слова. От Ван Хеля исходила почти физически ощутимая всеми злоба. Он настолько не мог совладать с собой, что его жеребцу передалось нервное возбуждение хозяина, и он стал взбрыкивать и испуганно ржать. Понемногу ржание подхватили все лошади, по обозу прокатилась волна тревоги, все начали оглядываться, всматриваться беспокойно в лесную чащу, обращаться друг к другу с пустыми вопросами, стараясь словами заглушить беспричинное волнение.
Робер де Парси угрюмо оглянулся на громко переговаривавшихся всадников и увидел, как Ван Хель внезапно покинул колонну и рысью поехал в лес.
— Что с ним? — рявкнул граф, показав неровные жёлтые зубы.
— Похоже, он не в духе, ваша светлость, — сказал де Белен.
— Он не Христос, чтобы быть в духе, — ворчливо возразил граф. — Верните его.
— Боюсь, что не справлюсь с этим.
— Что?! — по опухшему лицу Робера де Парси прокатилась волна негодования.
— Я видел его глаза, ваша светлость: Ван Хель без колебаний убьёт сейчас любого, кто помешает ему.
— Что с ним такое? Кто же так разозлил его?
— Понятия не имею. Пусть побудет один. Я уверен, что скоро он нагонит нас…
Ощупывая взором мшистые деревья, за которыми скрылся Хель, к графу приблизился епископ Бернард. В седле он чувствовал себя неуверенно, но Робер де Парси настоял на том, чтобы из крепости все выехали непременно верхом. Поглаживая висевший на груди крест, епископ проговорил скрипучим голосом:
— Не беспокойтесь за него, Робер. У этого человека в жилах течёт не кровь, а дьявольское зелье.
— Никто за него не тревожится. — Граф сжал тонкие губы и метнул в епископа хищный взгляд. — И уж я меньше других. Но терпеть не могу такого поведения.
— Я думал, вы успели привыкнуть к поведению Ван Хеля, — сказал де Белен.
— Чересчур вольнолюбив и независим, — вставил епископ.
— Зато в бою ему нет равных, — вставил де Белен.
— Робер, — епископ протянул руку к графу, — нам всем было бы лучше расстаться с этим Ван Хелем. Я боюсь его. В нём живёт Сатана.
Граф отрицательно мотнул головой и жадно посмотрел в ту сторону, где исчез Ван Хель.
— Будем ждать? — спросил барон.
Епископ перекрестился и тронул коня. Граф вздохнул и, властно оглядев проезжавших мимо рыцарей, последовал примеру епископа. Де Белен пока остался на месте. Откинувшись в седле, он поглаживал пальцами рукоятку меча и задумчиво смотрел перед собой. В нескольких шагах ждал слуга.
— Чересчур независим, — повторил де Белен слова епископа. — Никогда не спросит позволения, всё решает сам. Нам никогда не понять его. Но как бы мне хотелось проникнуть в его мысли, его сердце, его душу. О чём он думает сейчас? Что так омрачило его настроение, что его состояние вдруг передалось всем? Ведь всех охватило беспокойство! Я видел, я почувствовал…
Ван Хель заехал довольно далеко, чтобы не видеть никого и чтобы никто не видел его. Спрыгнув, он сразу опустился на колени и положил обе ладони на мягкую траву. Так, застыв и почти не дыша, он сидел, вслушиваясь в пульсировавшие под землёй токи и понемногу входя в общий с ними ритм. Не отрывая ладоней от земли, Ван Хель запрокинул голову и обратил лицо к небу. Кроны могучих деревьев над ним зашумели, задвигались, ветви согнулись и расступились, словно под чьей-то властной рукой, открывая сияющий небосвод, из которого слепящим потоком полилось солнце. Со стороны могло казаться, что Ван Хель находился внутри светящегося столба, освещавшего вокруг неподвижного человека ровный круг на земле и поднимавшегося вертикально вверх между покорно и причудливо раздвинувшимися многовековыми деревьями.
Некоторое время Ван Хель оставался неподвижен, затем медленно опустил голову, и густая листва тут же с громким шелестом вернулась на своё место, погрузив лесную чащу в привычную тень. Ван Хель отнял руки от земли, осторожно потёр ладонью о ладонь, словно проверяя их чувствительность, затем поднёс их к лицу и сделал омывающее движение.
— Теперь всё нормально, — произнёс он, встал и глубоко вздохнул. Повернувшись к своему жеребцу, он спросил: — Ты в порядке?
Тот громко фыркнул и тряхнул головой.
— Замечательно, — сказал Ван Хель. — Можно ехать…
Он выбрался на дорогу в том же месте, где въехал в лес, и увидел барона де Белена.
— Вы поджидаете меня? — спросил он.
— Вы были чем-то расстроены. — Барон внимательно смотрел на Ван Хеля, но не видел в нём и следа недавней мрачности. — Похоже, теперь вы в полном порядке.
— Да, всё хорошо.
* * *Единственным ориентиром графу де Парси служил город Альби на юге Франции. Покойный Фродоар утверждал, что заплутался где-то в его окрестностях, значит, где-то там находились пещеры с таинственным монастырём. Там ли был Грааль, Робер де Парси не знал, но готов был калёным железом вырвать правду из любого монаха, повстречавшегося в районе Альби.
Первый ночлег устроили по-походному, без шатров, спали на земле, около костров, положив под голову свёрнутые плащи.
— Его светлость показывает пример подлинной рыцарской самоотверженности, — пошутил барон де Белен. — Долой роскошь! Да здравствует суровая воинская жизнь! Но уверяю вас, — наклонился он к Ван Хелю, — это настроение продлится не дольше двух дней. Как только выдастся возможность выспаться под надёжной крышей, граф сразу воспользуется этой возможностью. Походная жизнь ему в тягость.
— И всё-таки он отправился искать несуществующий Грааль, — заметил Хель.
Они сидели перед костром, и барон жарил над огнём утку, насадив её на кинжал (провизии в обозе пока хватало, поэтому встречавшиеся на пути деревни могли не бояться графских слуг).
— Граф не хочет участвовать в крестовой экспедиции, — пояснил барон. — До Святой Земли далеко, и тяготы долгих переходов страшат его светлость больше военных действий. Граф предпочитает взирать на сражения со стороны. Но и находиться в стороне от святого дела сейчас нельзя. Поиски Грааля — хороший повод ограничиться экспедицией до южной границы нашей страны. Граф объявил, что поиски таинственной чаши — тот же крестовый поход…
Из-за рощи послышалась тягучая песня. Слова не различались, но голос слышался ясно.
— Поют, — ухмыльнулся де Белен. — Из деревни, что ли, доносится?
— Должно быть, трубадур, — предположил Ван Хель.
— Вам не кажется, что здесь песни звучат чаще, чем у нас? И ночью они кажутся какими-то особенно красивыми.
— Южная луна и южное солнце рождают любовь и песни, — проговорил Ван Хель.
— Однажды мне довелось побывать на севере Дании. Тамошняя луна совершенно не похожа на луну здешнюю, — ответил де Белен, отрывая утиную ногу от жирной тушки.
— Вы обращаете внимание на такие вещи? — удивился Ван Хель, никогда не замечавший за бароном склонности к романтичности.
— Мне нравится всё красивое. А ведь луна красива, не так ли? Красивее солнца.
— Всё красивое… — задумчиво повторил Хель. — А разве есть на свете что-то некрасивое?
— Уродства хватает.
— Уродство — очень субъективная оценка качества. Поверьте, одежда, которую будут носить лет через пятьсот, покажется вам сегодня кошмарной. А жители того времени будут смотреть на наши с вами наряды как на смешные, нелепые и безобразные.
— Почему вы так думаете? — Барон перестал жевать и осторожно поинтересовался: — Разве вы умеете заглядывать в будущее?
Ван Хель молча улыбнулся.
— Вы умеете? — тише, но уже настойчивее спросил де Белен. — Признайтесь мне, откройтесь. Вы не просто умелый воин, мессир. Кто-кто, а уж я-то разбираюсь в людях. Вы знаете больше, чем любой из нас, но умело скрываете ваши знания. Почему?
— За некоторые знания можно угодить на костёр, — почти беззаботно пояснил Хель.
— Вам это не грозит, — убеждённо парировал барон.
— Почему?
— Вы чуете опасность на расстоянии. Вряд ли в мире отыщется ум, способный устроить вам ловушку.
— Ловушку? — небрежно спросил Хель. — Разве кто-то готовит мне западню?
— Каждому из нас кто-то устраивает западню. — Де Белен внимательно посмотрел на частично обглоданную утиную ножку с болтавшимся лоскутом обжаренной кожи. — Жизнь устроена по очень нехитрому принципу — напади или нападут на тебя. В мире зверей это происходит открыто, никто не ищет оправданий своим поступкам. Оправдание одно — голод, борьба за выживание. Человек же придумал тысячи поводов для того, чтобы напасть на соседа, когда в том нет никакой надобности. Нам никто не угрожает, но вся страна снялась с насиженных мест и отправилась в поход, сочинив себе врагов. Сколько крови мы прольём, сколько языков вырвем, сколько деревень спалим дотла! Зачем? Разве наши поля плохо родят? Мы голодаем? Нет, у нас всё в порядке. И всё-таки мы едем убивать… Скажите, мессир Ван Хель, вам не кажется, что Господь что-то перепутал, устраивая этот мир? Не подумайте, что меня грызёт совесть за тысячи невинных жертв, коими усеян мой пройденный путь. Ничего подобного. У меня нет совести. Просто я хочу понять, меня одолевает любопытство.
