Николай Ходаковский - Спираль времени, или Будущее, которое уже было
Алексей Степанович много писал об искажении русской истории западноевропейскими авторами. Он подчеркивал:
«Нет такого далекого племени, нет такого маловажного факта, который не сделался бы… предметом изучения многих германских ученых… Одна только семья человеческая мало… обращала на себя их внимание… — семья славянская. Как скоро дело доходит до славян, ошибки критиков немецких так явны, промахи так смешны, слепота так велика, что не знаешь, чему приписать это странное явление…
В народах, как и в людях, есть страсти, и страсти не совсем благородные. Быть может, в инстинктах германских таится вражда, не признанная ими самими, вражда, основанная на страхе будущего или на воспоминаниях прошедшего, на обидах, нанесенных или претерпленных в старые, незапамятные годы. Как бы то ни было, — продолжает Хомяков, — почти невозможно объяснить упорное молчание запада обо всем том, что носит на себе печать славянства». Он отмечает, что «о произвольно причисленных к германскому корню народах» ученые писали и пишут несметные тома; а венды (Славяне по гипотезе А. Т. Фоменко.) как будто не бывали. Венды уже при Геродоте населяют прекрасные берега Адриатики… Венды вскоре после него уже встречаются грекам на холодных берегах Балтики… венды (генеты) занимают живописные скаты Лигурийских Альпов.
Венды борются с кесарем на бурных волнах Атлантики, — и такой странный факт не обращает на себя ничьего внимания… И это не рассеянные племена, без связи и сношений между собой, а цепь неразрывная, обхватывающая половину Европы.
Между поморьем балтийских вендов и вендами иллирийскими — венды Великие… Потом вудины русские, потом венды австрийские (Vindobona)».
Хомяков перечисляет десятки примеров следов славянского племени вендов, до сих пор рассыпанных по всей Западной Европе. Он много говорит о следах славянского завоевания в Западной Европе. Он приводит свои собственные любопытные наблюдения над народами Западной Европы. Они ценны как личные наблюдения ученого-энциклопедиста, русского аристократа, знавшего все европейские языки, интересовавшегося историей народов и способного поэтому заметить то, что ускользало от взгляда многих. Для нас его мнение есть некое историческое свидетельство, отражающее взгляд определенной части аристократического русского сословия, сегодня уже ушедшего в прошлое.
Хомяков, говоря о России, пишет: «Рабство (весьма недавно введенное государственной властью) не внушило владельцам презрения к своим невольникам-землепашцам… Выслужившийся крестьянин уравнивается не только законом, но и обычаем, и святынею всеобщего мнения, с потомками основателя самого государства. В той же земле (в России) невольники — не землепашцы, а слуги — внушают чувство иное. Этих различий нет в законе… но они существуют для верного наблюдателя. Земледелец (на Руси) был искони помещику родным, кровным братом, а предок слуги — военнопленный. Оттого земледелец называется крестьянином, а слуга — холопом. В этом государстве (то есть в России) нет следов завоевания».
Противопоставляя России Западную Европу, Хомяков продолжает: «В другой стране, тому пятьдесят лет, гордый франк еще называет порабощенного vilian, roturier и пр. Не было случая, не было добродетели, не было заслуг, которые бы уравняли выслужившегося разночинца с аристократом. Не было рабства, не было даже угнетения законного. Но в обычаях, во мнениях, в чувствах были глубокая ненависть и неизгладимое презрение. След завоевания был явен и горяч… Это тонкости, так как этого всего нет ни в грамматиках, ни в лексиконах, ни в статистиках».
Таким образом, Хомяков прямо утверждает, что, согласно его личным наблюдениям, на Руси еще в XIX веке не было забыто о кровном родстве русской аристократии и русского крестьянства. А холопы на Руси, то есть прислуга, по свидетельству Хомякова, составляли отдельное сословие, не имевшее ничего общего с крестьянами. И отношение к нему на Руси было совсем другим — как к потомкам военнопленных, как к рабам. А в Западной Европе, утверждает Хомяков на примере Франции, между аристократией и всем остальным местным населением существовала непреодолимая пропасть. Согласно его наблюдениям, французские аристократы относились ко всем остальным французам как к когда-то покоренному местному населению. И, в представлении французской аристократии того времени, эта пропасть между аристократией и «туземцами» не исчезала, даже если простой француз, то есть не аристократ, оказывался волею судеб уравненным с аристократом на общественной лестнице. Хомяков объясняет это тем, что западноевропейская аристократия — это потомки завоевателей, пришедших в Европу извне (То есть, по гипотезе А. Т. Фоменко, славянских завоевателей XIV века н. э.), в то время как на Руси русская аристократия выделилась из самого русского общества, то есть из русского крестьянства. В этом коренное отличие русского общества того времени от западноевропейского.
Следует отметить прекрасное соответствие наблюдения Хомякова с реконструкцией истории А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского. В далеком туманном прошлом XIV века н. э. Русь-Орда завоевывает многие области Западной Европы. Схлынув, волна завоевания оставила здесь потомков славянских и тюркских завоевателей. Они — то, вероятно, и стали предками западноевропейской аристократии.
Между завоевателями и завоеванными долго сохранялась пропасть. Со временем завоеватели смешались с местным населением, но эта пропасть сохранялась вплоть до XIX века. А на Руси такой пропасти не было, поскольку Русь никто не завоевывал. Сословие же русских холопов, свидетельствует Хомяков, было изолированным сословием потомков вывезенных из завоеванных стран слуг — военнопленных.
Сегодня это мнение Хомякова, наверное, покажется необычным, но он был не одинок в таких воззрениях.
Другой представитель дворянского направления в исторической науке — Иван Никитич Болтин. Он отвергает ложное мнение француза Леклерка о дикости и невежестве древних славян.
На основе летописных данных он доказывает несостоятельность искажающего действительность представления Леклерка о полном варварстве Киевской Руси.
Набирает силу и буржуазное направление в исторической науке. Это работы С. Е. Десницкова, М. Д. Чулкова, В. В. Крестинина, И. И. Голикова и др.
Ярким представителем исторической науки конца XVIII — первой половины XIX века был Н. М. Карамзин. Являясь официальным историографом, он большую часть жизни посвятил созданию «Истории государства Российского». В последние годы жизни наметился переход Карамзина от западничества к национализму. Карамзин в «Записке „О древней и новой России“» обвинил Петра в том, что он «уничтожил россиян в собственном их сердце», «захотел сделать Россию Голландией» и что в результате его деятельности русские люди «стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России».
В «Вестнике Европы» Н. М. Карамзин публикует статью «Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице», где сетует: «Мы не имеем порядочной истории, славные и великие дела предков нам мало известны».
В 1802 году в том же журнале Н. М. Карамзин публикует другую историческую статью — «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств». В ней прямо говорится, что России пора иметь красноречивых историков, которые могли бы восславить знаменитых предков наших. «Должно приучать россиян к уважению собственного», — призывает автор.
Основным источником для изучения истории для Карамзина служили летописи. Он старался критически подходить к «Повести временных лет» и пришел к выводу: «Нестор позволял себе угадывать — в хронологии, названии мест, брал из сказок, но не выдумывал». Анализируя работу Шлецера над «Повестью временных лет», Карамзин отмечал, «что Шлецер не знал некоторых важнейших летописных списков, что ему очень повредило предвзятое отношение к славянским народам — порок столь типичный для ученых немцев».
Говоря о России, в предисловии к своему сочинению Карамзин писал: «Взглянем на пространство сей единственной державы; мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею…» Далее он продолжает: «Не надобно быть русским, надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостью и мужеством снискал господство над девятою частью мира, открыл страны, никому дотоле не известные, внеся их в общую систему географии, истории, и просветил божественную верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего».
В начале XVIII века идет активный процесс собирания и издания источников как на Западе, так и в России. Как отмечает профессор О. М. Медушевская, «руководимые историками-архивистами, в большинстве своем медиевистами, архивы становились исследовательскими центрами исторической науки. Так, Фр. Бонаине реформировал архивы Тосканы и хранилища государственных архивов во Флоренции, Пизе, Сиенне, Лукке, бельгийский историк и архивист Л. П. Гашар (1800–1885) — архивы Бельгии, английский историк и архивист Ф. Палграф (1788–1861) — архивы Великобритании».
