Кристофер Найт - Масонский Завет. Наследие Хирама
Долина Енном к юго-западу от городской стены Иерусалима была местом жертвоприношения детей Молоху. Позднее здесь была городская свалка. Ассоциация этого места с детьми, пожираемыми пламенем, привела к тому, что его назвали геенной огненной, местом мучения грешников. На этой основе возникла концепция вечного огня преисподней.
По нашим предыдущим исследованиям мы знали, что дискуссия о небесах и аде характерна, в частности, для литературы, посвященной Еноху, которая полна идей о небесном обиталище, уготованном праведным после смерти, и о местопребывании грешников до Судного дня, после чего их отправят в геенну огненную[160]. Обиталище праведников известно как рай, персидское слово, означающее парк или сад, картина небес представляет собой описание возрожденного Эдема. Противоположность рая — геенна огненная, местом которой считается долина Енном в силу ассоциации с жертвоприношениями Молоху[161].
Дальнейшее изучение обычая жертвоприношения детей показывает, что он был связан со священными дубами, ритуальным сексом и культом мертвых — что весьма далеко от того, что большинство людей ассоциируют с евреями и их избранным Богом. Доктор Остерли и доктор Робинсон в своем капитальном исследовании происхождения еврейской религии анализируют влияние этих трех положений, поэтому мы решили взглянуть на их главные открытия.
Деревья считались священными, поскольку люди думали, что они живые или дом бога. Они качались, шелестели на ветру, и потому казались жилищем второстепенных божеств:
Причина и следствие, в нашем понимании, не распознавались, никому в голову не приходило, что ветви шевелятся под воздействием силы ветра. То были деяния духа, но здесь следует принять во внимание, что различие между материей и духом, которое для нас столь очевидно, не было известно людям на первых этапах развития цивилизации[162].
Римский историк Плиний Старший, упоминая о такой практике римских времен, сказал:
По древнему ритуалу, простой народ посвящает наиболее высокое дерево богу. Они поклоняются роще и самому молчанию в ней не менее страстно, чем мы поклоняемся образу, сияющему золотом и слоновой костью.
Остерли и Робинсон указывают также, что на ранних стадиях развития иудаизма стоячий камень считали представляющим сексуальную функцию местных богов:
Семитский маззебот (колонна или поставленный на попа камень) считался мужским, а плоский камень — женским[163].
Стоячие камни составляли основу святилищ, они очень часто встречаются в Северном Ханаане. Далее Остерли и Робинсон пишут, как культ Яхве был привнесен в позднейшую сексуальную практику этих святилищ:
В восьмом веке (до нашей эры) мы слышим о жалобах, приносимых Амосом и предложенных Осией, о неравноправии в северных святилищах. Яхве молились как богу плодородия в ипостаси быка, и это само по себе предполагает наличие сексуального элемента в культе[164].
О поклонении евреев быку впервые упоминается в Исходе (22), где говорится, что народ, обеспокоенный долгим отсутствием Моисея, переплавил свои золотые украшения, сделав золотого тельца. Остерли и Робинсон полагают, что эта история была необходима для оправдания ритуального секса, принятого в святилищах культа быка в таких местах, как Ветель и Дан:
Вероятно, мы имеем здесь дело с пережитками культа быка, связанными с горой Хорив, сохранившимися в Северном Израиле. Знаменательно, что Илия, для которого домом Яхве была гора Хорив, не протестовал, насколько, нам известно, против культа быка[165].
Есть также явные доказательства ранних еврейских верований в то, что некоторые святые люди могут разговаривать с мертвыми и узнавать их секреты. Снова цитата из Ос- терли и Робинсона:
Елисей представлен как человек, способный воскресить мертвого с помощью довольно сложного ритуала (2-я Книга Царств, 4:32–35). Возможно, это было проявлением имитационной магии, во всяком случае, такое позволяет предположить сам ритуал: Елисей, живой человек, ложился на мертвого мальчика, уста к устам, глаза к его глазам, ладони к ладоням — поскольку Елисей есть человек живой, живым должен был стать и мальчик[166].
В Ветхом Завете много раз упоминается о запрете просить совета у мертвых. Но что-то запрещается, если это делается.
Первые упоминания о том, что у мертвых просили совета, можно найти в Первой Книге Царств, 28:3–25. После смерти Самуила царь Саул обеспокоен, что не может одолеть филистимлян. Саул решает просить совета у Самуила и для этого отправляется к волшебнице в Аэндор, чтобы с помощью ее магии задать вопрос мертвому пророку. Остерли и Робинсон так комментируют значение этого эпизода:
Никто не может отрицать, что этот рассказ является важной иллюстрацией веры ранних израильтян, связанной с покойниками. Они продолжают жить, они помнят, они предвидят, они могут вернуться из своей новой обители, в каком-то смысле они могут вернуться в мир[167].
Эта особенность, нечасто упоминаемая в отношении ранних израильтян, была хорошо известна кельтам, наследникам мышления культуры Рифленой Керамики на Британских островах. Они тоже поклонялись дубам, общались со своими предками и практиковали ритуальный секс. В Книге Пророка Исайи (57:3–13) есть воззвание, записанное после Плена вавилонского, ориентировочно во времена второго Иерусалимского храма, где звучит жалоба на практику такого рода. Воззвание перевела на английский язык профессор Сюзан Акерман, изучавшая дальневосточные и иудейские верования. Перевод отличается замечательным использованием каламбуров, которые были потеряны в первоначальном варианте перевода[168]. (Здесь отрывок взят из текста православной Библии. — Прим. пер.)
Но приблизьтесь сюда вы, сыновья чародейки, семя прелюбодея и блудницы!
Над кем вы глумитесь? Против кого расширяете рот, высовываете язык? не дети ли вы преступления, семя лжи,
Разжигаемые похотию к идолам под каждым ветвистым деревом, закалающие детей при ручьях, между расселинами скал?
В гладких камнях ручьев доля твоя; они, они жребий твой; им ты делаешь возлияние и приносишь жертвы: могу ли Я быть доволен этим?
На высокой и выдающейся горе ты ставишь ложе твое, и туда восходишь приносить жертву.
За дверью также и за косяками ставишь памяти твои; ибо, отвратившись от Меня, ты обнажаешься и восходишь; распространяешь ложе твое и договариваешься с теми из них, с которыми любишь лежать, высматриваешь место.
Ты ходила также к царю с благовонною мастью, и умножала масти твои, и далеко посылала послов твоих, и унижалась до преисподней.
От долгого пути твоего утомлялась, но не говорила: «надежда потеряна!»; все еще находила живость в руке твоей, и потому не чувствовала ослабления.
Кого же ты испугалась и устрашилась, что сделалась неверной и Меня перестала помнить и хранить в твоем сердце? Не оттого ли, что Я молчал, и притом долго, ты перестала бояться Меня?
Я покажу правду твою и дела твои — и они будут не в пользу тебе.
Когда ты будешь вопить, спасет ли тебя сборище твое? — всех их унесет ветер, развеет дуновение; а надеющийся на Меня наследует землю и будет владеть святою горою Моею.
Здесь профессор Акерман усматривает намек на сексуальные сношения под деревом теребинт (дубом), а также на храмовой горе в Иерусалиме. Это соответствует тому, что нам известно о культуре Рифленой Керамики и позднее о кельтах на Британских островах.
Акерман подтверждает, что в причитании говорится совершенно точно о том, где совершается сексуальное действо: «На горе высокой и величественной ты поставил свое ложе». Термин «гора высокая и величественная» в Библии на еврейском языке может относиться, по ее словам, только к горе Сион, к возвышению, на котором стоит Иерусалимский храм[169].
Таким образом, святое сексуальное действо, упомянутое в некоторых строфах этого отрывка, должно было происходить на храмовой горе. Этот факт подтверждается игрой слов в тексте: для обозначения ложа использовано еврейское слово «мишкаб», всего на одну букву отличающееся от слова, обозначающего храм, — «мишкан». Акерман полагает, что описание жертвоприношения на «ложе» подтверждает факт намеренного использования каламбура «ложе-храм».
