Альберто Виллолдо - Город Солнца
Но водитель автобуса слышал мои объяснения и успокоил меня тем, что у него есть приятель на пограничном пункте и при наличии пятидесяти долларов все будет в порядке.
К несчастью, его приятель как раз в этот день отсутствовал, мне пришлось договариваться с угрюмым пограничником; в накрахмаленном хаки, солнечных авиационных очках и с намащенными бриллиантином волосами, он выглядел как Эрни Ковач. За восемьдесят пять долларов мне удалось добыть salvосопducto, разрешение на пересечение границы. Через пятьдесят ярдов боливийские коллеги изучили этот документ вдоль и поперек и потребовали еще пятьдесят долларов за сорокавосьмичасовое пребывание в их стране.
Возвращение в Перу становилось проблематичным. Мы прибыли в Копакабану под вечер. Город расположен на маленьком мысу, нацеленном на Остров Солнца, и дышит заброшенностью и белизной. Полуостров Копакабана — одно из самых древних мест на территории Америки, остановка на пути паломничества во всеми забытую Мекку Западного полушария. Под терракотовой почвой в пластах скальных пород и глины погребены другие города и загадочные культуры, существовавшие еще до древней культуры тиагуанакос, которую унаследовали инки. Копакабана является священным местом, преддверием тайны, Эль Мединой Мекки. Важен не город сам по себе, а место, которое он занимает, и роль, которую он выполняет. Бетонные и саманные строения внушают чувство непостоянства, как будто их строили с уверенностью, что в один прекрасный день все будет разрушено. Поэтому здания и муниципальные службы функциональны, но не эстетичны: строения угловатые, окна квадратные, стены везде осыпаются. Этот город уверен в своей смерти и осознает свою длящуюся веками недолговечность. В этой уверенности есть что-то жуткое.
Мы поднялись по крутой, вымощенной булыжником, улице к zоса1о, городскому скверу перед собором — Базиликой де Копакабана, миновали выкрашенные в пастельные тона дома и открытые двери магазинов, торгующих шляпами, орехами, конфетами, мукой, кукурузой, вином, пивом и газированной водой.
Прокаленный прямыми и отраженными лучами горячего белого солнца, собор стоит с выражением открытого и бесстыдного пренебрежения к спокойному смирению этого места. Это аванпост католицизма на бесполезном плацдарме в двух шагах от места рождения доколумбового язычества. Внутри собора, как бы в отместку за неудачное место, позолоченный алтарь демонстрирует невероятное смешение стилей: классического, барокко и несочетаемых первобытных лейтмотивов. Его богатство неуместно и отвлекает взгляд излишними деталями. Соединение христианства с языческой символикой и практикой в Копакабане представляет собой золотое дно для антропологов, социологов, этнографов. Это заброшенное на край света святилище католицизма дышит безнадежностью среди людей, чья религия обращается за вдохновением к Солнцу и Земле.
Базилика стоит на месте святыни инков, а возможно, и тиагуанако. Мы с Антонио спустились в холодные катакомбы под алтарем Девы Копакабана, где ряды восковых свечей освещали черные сырые камни, и зажгли свечку на помин души моего отца.
Мы поужинали в баре ресторана гостиницы и спустились по улице на берег, так как Антонио страстно хотел увидеть закат солнца. Справа бухта заканчивалась длинной каменной пристанью или дамбой, возле которой были пришвартованы рыбацкие лодки — тридцатифутовые посудины, выкрашенные в ярко-красный или голубой цвет.
Слева бухта загибалась к скудной эвкалиптовой роще у основания вулканоподобной горы красного цвета с неправильными террасами. Берег был усыпан скатившимися к воде круглыми, гладкими и шероховатыми камнями, хаотично разбросанными по утрамбованному песку. Озеро протянулось до горизонта, то тут, то там разорванного отдельными островами, а справа, в четырех милях от полуострова, виднелся Остров Солнца. Легкий бриз колебал прозрачный воздух, и еле заметная рябь пробегала местами по темно-серой поверхности озера, в котором отражалось багровое небо. Подобно закату на море, весь горизонт пылал и вода искрилась оранжевым светом. Мы не могли оторвать взгляд от линии, где встречались вода и небо, чтобы не пропустить зыбкий миг перехода от дня к ночи, который здесь кажется неземным, как закат на планете, рожденной в воображении писателя-фантаста. Такой ландшафт могли бы создать Берне или По, или Г. Уэллс — это беззвучное море и выжженную солнцем землю, где воздух мерцает, а небеса окрашены простыми красками: красной, желтой, зеленой и голубой.
Именно там и тогда я осознал грандиозность и неизбежность нашего путешествия с Антонио. Это не было результатом исследования самосознания ради того, чтобы удовлетворить свое профессиональное любопытство. Я был умышленно втянут еще в чью-то драму и не уверен, что достоин этой роли или желал этого. Смерть отца, хотя и тяжелая, была неизбежна, даже желательна, как освобождение от потерявшего жизненную силу тела и ради близости между нами. Отец присутствовал при моем рождении, а я — при его смерти.
Расставание с Антонио — если он действительно собирается это сделать, и не важно, какое мистическое объяснение или какие извинения от бы выдвинул — стало бы бременем, которое я не хочу взваливать на себя.
Пусть свидетелем его самопожертвования будет другой, более подходящий человек, поскольку я не хочу, чтобы Антонио покидал меня.
В тот момент, когда я собирался что-то сказать, Солнце скрылось за горизонтом, и мое намерение исчезло вместе с ним. Подобно уверенным широким мазкам кисти художника на холсте, небо было раскрашено красным, желтым, зеленым и голубым цветами; они не переходили из оттенка в оттенок, как цвета радуги, а ложились четкими полосами один за другим.
Именно тогда мое воображение определило, что происходит в воздухе. Я понял, что воздух гудит, вибрирует с такой частотой, что если бы мы могли услышать эти вибрации, то они бы звучали, как устойчивое эхо, бесконечное крещендо, отражающееся in saecula sаесulоrum.
Мы оставались на берегу в течение часа и наблюдали за невероятным небом до полной темноты. Я решил последовать за Антонио везде, куда бы он ни направился.
Я не стану отговаривать его отказаться от своей цели, чего бы мне это ни стоило. У меня достаточно средств, чтобы вернуться самому и доставить, если потребуется, его тело обратно в Перу его народу.
Мы еще долго наслаждались закатом Солнца и приходом ночи. Затем пробрались между камнями к дамбе; там Антонио договорился о нашей предутренней поездке на Остров Солнца. По вымощенной булыжником улице мы поднялись к гостинице и разошлись по комнатам. Я завел будильник ручных часов на полтретьего, улегся одетым в постель, укрылся всем, что было на моей и соседней койке, и через минуту заснул. Я был разбужен спустя мгновение. Тонкое пикание будильника в прохладной чистой темноте комнаты напоминало предупредительный сигнал перед взрывом. В панике я вскочил, наощупь выключил будильник и глубоко вдохнул холодный, обжигающий легкие воздух.
Кто-то постучал в дверь. На пороге стоял свежий и жизнерадостный Антонио. Он вручил мне бутылку родниковой воды и горсть поджаренных семян kiwichа. Было три часа утра, и поверхность озера напоминала стекло, которое разрезал нос нашей моторной лодки. Капитан предложил мне серое шерстяное пончо.
Холодный воздух обжигал лицо; я представлял себе, как мы выглядим с высоты, куда, отражаясь от поверхности, высоким жалобным воем долетает звук подвесного мотора, а волна от носа лодки образует длинную узкую букву V, направленную углом к Острову Солнца.
Я плохо помню, как, окоченевший от холода, брел, спотыкаясь в темноте, от гостиницы к пристани, но воздух, вода и мальчишеское ожидание приключения подействовали возбуждающе. Я наконец полностью проснулся и блаженно прислушивался к голосу Антонио, который объяснял капитану достоинства жареных семян кiwichа.
Я повернулся, скрестил руки на планшире лодки и лег на них подбородком. Я ощущаю вибрацию мотора, прислушиваюсь к плеску волн, разбегающихся от носа лодки, вглядываюсь в чернильную темень бездонного озера. Антонио перебрался ко мне.
— Мы можем идти быстрее? — спросил я.
— Он отказывается, — ответил Антонио. — Он использует двигатель на одну треть мощности, бережет его от износа. — Скупость капитана вызвала у него улыбку. — Он боится. Нужно было нанять индейца аймара с Острова Солнца. Они не боятся ни воды, ни острова ночью. — Он указал глазами на капитана. — Этот тоже аймара, но с материка, и к тому же суеверен. Ничего, скоро рассвет, все будет в порядке.
Через час мы были уже в двадцати ярдах от берега и прислушивались к звукам нашего мотора, которые отражались от крутых вертикальных скал юго-восточной части острова.
Мы высадились в небольшой бухте и пришвартовались к каменному пирсу, который делил бухту пополам. Лодка находилась у причала ровно столько, сколько необходимо было для выгрузки. Антонио шепнул что-то капитану посудины, и мы пошли по узкому пирсу, приблизились к роще деревьев, вероятно эвкалиптов, и свернули направо вдоль береговой линии.
