Альберт Пайк - Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 1
В исполнение естественных последствий наших неправедных действий нельзя вмешаться, от них невозможно спастись, их нельзя смягчить; Господь не встанет между причиной и следствием, и в этом смысле не существует отпущения грехов. От действия, которое нанесло удар нашей душе, можно отвернуться, в нем можно раскаяться, но удар уже нанесен. Ущерб от этого удара можно уменьшить последующими действиями, это пятно можно вывести, пусть только более суровыми страданиями и более ожесточенной борьбой, но сила и твердость души, которые могли помочь ей подняться на еще большую нравственную высоту, в этом случае бывают израсходованы на восполнение утраченного. Нужно глубоко осознавать четкую границу между теми, кто решил закончить творить зло, и теми, кто уже сотворил добро.
Наверняка более пристально следят за своими поступками, в которых они тоже гораздо осторожнее, те, кто верит, что эти поступки влекут за собой целую череду естественных последствий, если, правда, при этом не было постороннего вмешательства, чем те, кто полагает, что раскаяние и прощение способны в любой точке прервать цепь последствий. Естественно, мы бы творили значительно меньше зла, если бы в наших душах родилось и укоренилось убеждение, что все сделанное сделано необратимо и что даже Всемогущество Господа не может заставить что-либо уже совершенное «развершиться», что каждое наше действие должно принести положенные ему в соответствии с вечными и неизменными законами Природы плоды; эта истина должна быть навечно запечатлена на скрижалях Вселенной.
Если вы поступили дурно по отношению к другому человеку, вы можете сожалеть, раскаиваться и четко решить для себя никогда не повторять такого проступка в будущем. Вы можете также, насколько это возможно, возместить ущерб. Это хорошо. Сторона, которой вами был нанесен ущерб, может простить вас, в том смысле, который предлагает человеческий язык; но дело сделано, и все силы Природы, даже если они пожелают встать на вашу сторону, не смогут изменить однажды совершенное; последствия для тела, последствия для души, пусть даже никто их и не замечает, уже имеют место, они уже записаны в анналах прошлого и обречены на то, чтобы бесконечно отзываться эхом в настоящем и будущем.
Раскаяние в совершенном зле приносит, как и любое действие, свои плоды; эти плоды – в очищении сердца и исправлении будущего, но никак не в изменении прошлого. Совершение дурного поступка – необратимое действие; однако оно не лишает душу возможности поступать хорошо в будущем. Его последствия неуничтожимы, но оно не обязывает человека следовать в будущем тем же курсом. Совершенные зло и несправедливость, пусть и непоправимые, должны вызывать не отчаяние, но желание приложить больше усилий, чем ранее. Раскаяние тоже не теряет своего значения, но для улучшения будущего, а не исправления прошлого.
Даже колебания воздуха, однажды вызванные человеческим голосом, не перестают существовать после того, как дают начало звукам. Быстрое затухание этих сигналов вскоре делает их неслышимыми для человеческого уха. Но возбужденные ими звуковые волны пересекают необъятные пространства суши и мирового океана, и менее чем за двадцать часов каждый атом атмосферы перенимает их измененное движение, начало которому было положено тем минимальным действием примитивной силы, которое было передано ему по миллионам мельчайших канальцев и которое будет влиять на все его развитие в течение всего его будущего существования. Воздух – это бесконечно огромная библиотека, на страницах книг которой навечно запечатлевается все, что человек когда-либо проговорил или даже просто прошептал. Именно там, в изменяющихся, но безошибочно распознаваемых знаках, смешанные с самыми ранними, равно как и с самыми поздними словесными проявлениями смертной души, хранятся невыполненные клятвы, несдержанные обещания; все мельчайшие частицы одновременно находятся в непрестанном движении, – свидетели изменчивой воли человека. Господь читает эти книги, в то время как мы этого не можем сделать.
Таким образом, земля, воздух и мировой океан – вечные свидетели всего творимого нами. Ни одно движение, вызванное естественными причинами или человеческой деятельностью, не забывается. След каждого киля, когда-либо бороздившего поверхность океана, навсегда остается в памяти всех частиц любого происхождения, которые впоследствии могут занять его место. Каждый преступник по закону Всевышнего навечно и неотвратимо прикован к своему преступлению, поскольку каждый атом его смертной оболочки, несмотря на все изменения, которые могут претерпеть ее отдельные частицы, сохранит, невзирая на все возможные пертурбации, некоторое движение, порожденное тем самым мускульным усилием, посредством которого было совершено само преступление.
Что если наши возможности влиять на будущую жизнь простерлись бы вширь настолько, чтобы дать нам силу воспринимать и прослеживать последствия наших праздных слов и плохих деяний, а также делать наше сожаление и раскаяние такими же вечными, как и сами эти последствия? На возвышенный разум не может быть наложено наказание тяжелее, чем наблюдать в действии и совокупности порождаемых одно другим последствий то, причиной чему послужило его собственное действие несколько веков назад.
Масонство по его учению ставит своей целью удержать людей от совершения несправедливостей и неправедных и злонамеренных действий. Хотя оно и не намеревается узурпировать место, принадлежащее религии, все равно его нравственный кодекс зиждется на иных принципах, нежели светское законодательство; оно порицает и наказывает также и проступки, которые ненаказуемы по этому законодательству и не порицаются общественным мнением. По масонским законам жульничество и мошенничество в торговле, в юриспруденции, в политике считаются не достойнее простой кражи; откровенная ложь – не честнее уголовно наказуемого подлога; клевета – не утонченнее кражи со взломом; соблазнение невинности – не менее отвратительным, чем убийство.
Особенно же оно порицает те порочные деяния, в которых преступник понуждает участвовать других. Он может сожалеть; он может – пусть и после изнурительной борьбы – вновь ступить на путь добродетели; его дух может снова обрести чистоту, пусть и через лишения, непременно сопровождающие усилия, направленные на обновление; но более слабое человеческое существо, которое он увлек на путь порока, на которое он возложил часть своей вины, но которому он не в состоянии отдать часть своего раскаяния и исправления, чей путь вниз (первый шаг которого был сделан под его руководством) он не в состоянии пресечь, но вынужден постоянно наблюдать, – на какое отпущение грехов может он здесь рассчитывать? В этом его постоянное, его неизбежное наказание, которого не снимет никакое раскаяние и никакая милость каких бы то ни было сил.
Давайте также будем справедливы в суждениях о мотивах действий других людей. Мы в действительности мало что знаем о том, что выгодно и что невыгодно другим людям. Никогда нельзя утверждать, что, например, тот человек лучше этого, и тем более, что этот человек очень хорош или наоборот, очень плох как таковой. Зачастую даже самые низменные из людей умирают, оставляя по себе славу кристально честных. Вряд ли среди нас есть хоть один человек, который за свою жизнь хоть один раз не находился бы на грани совершения преступления. Каждый из нас, оглянувшись с содроганием, может вспомнить те моменты, когда стоял на скользком склоне, нависающем над пропастью греха; когда – будь искушение хоть чуть сильнее или действуй оно чуть дольше, прижми нас чуть покрепче нужда или выпей мы чуть больше вина, помутняющего рассудок, лишающего нас возможности здравого суждения и выдвигающего на первый план наши низменные страсти, – мы поскользнулись и неизбежно пали бы, чтобы никогда более не восстать.
Мы можем, наверное, сказать: «Этот человек солгал, украл, совершил подлог, растратил доверенные ему деньги, а тот человек, напротив, прожил жизнь с чистыми руками». Но мы не можем утверждать, что первый из этих людей не боролся, пусть и безуспешно, против искушений, под влиянием которых второй из них пал бы без борьбы, встреться они на его жизненном пути. Мы можем утверждать, у кого наиболее чистые руки перед лицом Рода Человеческого; но никак не можем мы утверждать, кто обладает наиболее чистой душой пред лицом нашего Господа. Мы можем утверждать: «Вот этот человек совершил прелюбодеяние; а вот тот человек прожил жизнь, не совершив этого греха». Но мы не можем утверждать, происходила ли невинность первого из этих людей от холодности его сердца, от отсутствия мотива, от присутствия страха или от недостаточности искушения; не можем мы утверждать и того, что падению второго предшествовала неописуемая внутренняя борьба между всепобеждающей страстью и всесдерживающим осознанием будущего раскаяния. Щедрость, равно как и скупость, могут быть уступками природному темпераменту; и в глазах Господа долгая и щедрая жизнь одного человека, которая стоила ему немногих усилий и редких настоящих жертв, соответственно, немного прибавила к его добродетели и стоит меньшего, нежели всего несколько редких щедрых поступков, на которые чувство долга и сострадания вынудило кого-то другого, по природе своей сдержанного и скупого. Даже в жизни, полной греха, позора и падений, может быть больше заслуг, больше самоотверженных усилий и самых достойных стихийных проявлений нравственного величия, нежели в жизни, которая всегда казалась нам самой что ни на есть праведной.
