Бхагаван Раджниш (Ошо) - Свобода от прошлого
Сегодня, кстати, я получил вопрос от одного человека. Его беспокоит, что утром и вечером, приветствуя вас или прощаясь, я складываю руки в намастэ и кланяюсь божественному внутри вас… ему не дает покоя то, что некоторые люди – в глубокой любви и глубоком доверии – склоняются передо мной и касаются лбом пола.
Он спрашивает меня: «Разве это правильно, когда один человек кланяется другому?» И его беспокойство растет, потому что таких людей становится все больше. Но я никого не прошу мне кланяться, и никто не просит: каждый свободен решать за себя. Но в этом суждении виден прежний человек: склониться можно перед Богом, но не перед человеком. Вот какой здесь подтекст.
Кажется, люди слушают меня, но до них долетают только слова – смысл теряется где-то по дороге. Можно поклониться дереву, горе, закату, рассвету, полной луне, звездной ночи; и поклон значит только выражение благодарности. И никакой Бог здесь ни при чем. Можно поклониться человеку, поклониться ребенку… или даже мне: человеку совершенно обычному – без всяких притязаний на роль пророка или спасителя, посланника Бога или божественной инкарнации.
Но о чем беспокоиться? Ведь его никто не просит кланяться. Никто не вмешивается в его жизнь; никто его ни к чему не принуждает. Никто не заставляет этих людей кланяться.
Никого за это не награждают, никому не обещают за это награды. Он видит только одну сторону и не сознает своей слепоты: он не видит, что, почитая божественное у вас внутри, я складываю руки в намастэ. Это он упускает из виду полностью. Тут у него нет никаких возражений; его эго удовлетворено. Но когда люди выражают благодарность, выражают радость и экстаз, они не теряют себя. Они не лишаются своей индивидуальности, они не теряют самоуважения. Это опыт, как нельзя более исполненный достоинства и изящества духа.
Бунтарь почитает собственную независимость, но также и независимость всякого другого. Он почитает собственную божественность и божественность всей вселенной. Вся вселенная для него – храм, вот почему он покинул маленькие храмы, созданные людьми. Вся вселенная для него – священное писание, вот почему он оставил все священные писания, написанные людьми. Но не из высокомерия – из скромности и ради чистоты поиска. Бунтарь невинен, как ребенок.
Вторым его измерением будет: не жить в прошлом, которого больше нет, и не жить в будущем, которого еще нет, но жить в настоящем, с такой бдительностью и с таким сознанием, какие сохранять в его силах. Другими словами: сознательно жить в моменте. Обычно мы живем как сомнамбулы, как люди, которые ходят во сне. Бунтарь старается жить жизнью осознанности. Осознанность – его религия, осознанность – его философия, осознанность – его образ жизни.
Его третье измерение состоит в том, что он не стремится подчинять себе других. Он не обуреваем жаждой власти, потому что это самое уродливое, что только есть в этом мире. Жажда власти губит человечество, не дает ему быть более творческой, более красивой, более здоровой, более благотворной средой. И именно эта жажда власти по большому счету вызывает конфликты, соревнование, зависть и в конце концов ведет к войнам.
Жажда власти лежит в основе всех войн. Если посмотреть на историю человечества… вся история человечества состоит исключительно из истории войн, истории того, как один человек убивал другого. Причины меняются, но люди убивают друг друга по-прежнему. Кажется, причины служат только предлогом. Реальный факт в том, что человек любит убивать.
В одной из басен Эзопа – а его басни, такие простые и полные глубокого смысла, принадлежат к величайшим притчам мира – маленький ягненок пьет из кристально-чистого горного ручья. Приходит огромный лев, и, естественно, ягненок привлекает его внимание: уже время завтракать. Но нужен какой-то предлог, и он говорит ягненку:
– Ты мутишь воду в ручье. Разве ты не знаешь, что я царь зверей?
– Знаю, – отвечает бедный ягненок, – но, о царь зверей, ты стоишь выше меня по течению. Я ниже по течению, и даже если я грязню воду своим питьем, она течет сверху вниз; она не течет к тебе. Это ты мутишь воду, которую я пью. Так что твоя логика неверна.
Лев понял его правоту и очень рассердился. Он сказал:
– Ты не уважаешь старших. Тебе хватило дерзости начать со мной спорить.
– Я не спорил, – сказал бедный ягненок, – я только указал факты. Ты же сам видишь, как течет вода.
Лев на мгновение замолчал, потом сказал:
– Теперь я припоминаю. Ты принадлежишь к очень некультурной, невоспитанной семье. Твой отец вчера оскорбил меня.
– Наверное, это был кто-то другой, – сказал бедный ягненок, – потому что моего отца уже три месяца как нет в живых, и тебе ли этого не знать, ведь он угодил тебе в брюхо! Его нет в живых. Ты съел его на обед. Как же он мог проявить к тебе неуважение? Он мертв!
Это было уже слишком. Лев бросился на ягненка, схватил его и сказал:
– У тебя дурные манеры, ты не знаешь этикета, ты не умеешь себя вести!
– Все дело только в том, что ты хочешь позавтракать. Возьми и съешь меня; не нужно никаких предлогов.
С помощью таких простых иносказаний Эзоп творил чудеса. Он так много сказал о человеке.
Почему же, возвращаясь к разговору, беспокоится Индивар? Потому что его собственное сердце не знает любви, его собственное сердце не знает доверия, его собственное сердце сухо. Он не знает радости слез. Видя, как других переполняют радость и благодарность, он чувствует себя неполноценным. И правильно чувствует! Чтобы скрыть свою неполноценность, он изобретает всякого рода логику – что кланяться унизительно, что так не должно быть, что люди подражают друг другу. Но кто дал тебе право опекать других людей? Кто возложил на тебя эту ответственность? Ты ответствен только за самого себя.
Бунтарь живет жизнью полной, тотальной свободы; он никому не позволяет вмешиваться в свою жизнь и не вмешивается ни в чью жизнь сам. Я никого ни о чем не просил. Если с людьми что-то происходит, я не могу им мешать, потому что это значило бы вмешиваться в их жизнь, это значило бы им диктовать.
Несколько дней назад мы назвали прекрасный фонтан в честь Джидду Кришнамурти. Я получил несколько писем от последователей Кришнамурти, в которых говорится, как он сказал перед смертью: «Не воздвигайте мне памятников».
Меня эти письма рассмешили, потому что некоторые из их авторов хорошо мне знакомы. Они следуют учению Кришнамурти сорок или пятьдесят лет; они ему ровесники. Но из их писем ясно, что они так и не смогли его понять. Джидду Кришнамурти всю жизнь говорил: «Не следуйте моим словам!» И если он говорит: «Не воздвигайте памятников, когда я умру», – не следуйте его словам! Воздвигайте памятники! Вот простой вывод, если вы понимаете Кришнамурти.
Джидду Кришнамурти никогда и никого не принимал в последователи, а эти люди пишут письма, называя себя последователями Кришнамурти. Почти семьдесят лет он только и делал, что отказывался; он говорил: «У меня нет последователей». Если его послушать, почитать, посмотреть его интервью – эти люди так и не исправили своего заблуждения: они считают себя последователями Джидду Кришнамурти. Это их дело; у меня нет возражений. Это касается только их и Кришнамурти.
Но это только одно!.. Много ли они вынесли из учения Кришнамурти? Только одно – не ставить памятников? Многое ли из его учения они воплотили в жизнь за семьдесят лет? Я их знаю: ровным счетом ничего. Они не следуют даже главной идее Кришнамурти, который говорил: «У меня нет последователей». Они ни в чем ему не следуют.
Но это очень удобно – не строить памятников; как нельзя более удобно и утешительно, особенно для индийцев… И особенно если учесть, сколько можно сэкономить денег! «Этот бедняга сам сказал, что так будет лучше; так что мы можем всем говорить, что не смеем нарушить его воли». Но когда и в чем еще вы следовали его воле?
Бунтарь просто живет в моменте, в осознанности, без стремления к превосходству, будь то в жизни или в смерти. Он вполне свободен от жажды власти.
Он первооткрыватель в науке души – он ученый. Его религия не ищет Бога, потому что, если начинать с Бога, это значит, что некое верование уже принято, а если вы принимаете верование, ваш поиск загрязнен с самого начала.
Бунтарь входит в свой внутренний мир с непредвзятым взглядом, без всяких предварительных идей о том, что он ищет. Он неустанно оттачивает свой разум. Он углубляет свое молчание, он углубляет свою медитацию, чтобы все скрытое внутри него стало явным, – но у него нет предварительных идей о том, что он ищет.
Он по своей природе агностик. Это слово полезно помнить, потому что оно описывает одно из его основных качеств. Есть теисты, верующие в Бога, есть атеисты, неверующие в Бога, и есть агностики, которые просто говорят: «Мы еще не знаем. Мы будем искать; исследование покажет. Мы ничего не можем сказать, пока не исследуем свое существо до самых дальних пределов». Он начинает с «я не знаю». Вот почему я говорю, что он очень похож на маленького ребенка – он невинен.
