Олег Шишкин - Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж
«Великое Братство Азии» — самая могучая организация на Востоке. Его центры находятся не только в Монголии, но и в Сиккиме, Непале, Ладакхе и Афганистане, где некоторые главы общин секты исмаилитов посвящены в его тайну.
Члены этого братства присутствуют в ближайшем окружении главных жрецов Тибета — Далай-ламы и Таши-ламы. Кроме того, братство находится в прямом диалоге с еврейскими хасидами, русскими сектантами — кержаками и голбешниками, проживающими в Западном Китае. Далее следуют бенгальские мистики-террористы из «Белого лотоса» и китайские «Общество старшего брата» и «Красные пики».
Многие в Британской Индии знают о существовании просоветской подпольной организации «Ассоциация борцов за признание Западного Тибета». Колониальные власти считают ее за серп, молот и прялку в гербе порождением Коминтерна. Но мало кому известно, что это всего лишь одно из детищ «Великого Братства Азии».
Обладая такой колоссальной мощью, «Единое Трудовое Братство» и «Великое Братство Азии» всерьез заинтересованы в успехе посольства «Всемирного Союза Западных Буддистов» и будут способствовать тому, чтобы оно достигло Лхасы и вело там переговоры с Далай-ламой. Причем реально представляя, что Далай-лама будет вынужден считаться с их силой, тайные общества предлагают Рерихам идти в запретный для европейцев Тибет открыто, не скрываясь, и стать первой делегацией белых буддистов, которая достигнет столицы горной страны. На экспедицию станет работать вся техническая и интеллектуальная мощь обществ — это будет что-то невиданное.
Рябинин был поражен услышанным. Но лишь позднее, прибыв в Ургу, он понял — Лихтман не знал всей правды. Она принадлежала только Рериху.
3Двадцать восьмого февраля 1927 года в Министерство иностранных дел Монголии поступила Вербальная нота из полномочного представительства СССР. Ее текст звучал как руководство к действию:
«Полномочное представительство Союза ССР просит почтенное Министерство иностранных дел не отказать в любезности в выдаче охранной грамоты академику Рериху Николаю Константиновичу, с супругой и сыном Юрием Николаевичем Рерихом, на право беспрепятственного перехода границы Монгольской Народной Республики в пограничном пункте Юм-Бейсе и провоза без досмотра всего имущества художественно-археологической экспедиции Н. К. Рериха, в том числе экспедиционного оружия и валюты в размере 25 000 мексиканских долларов, необходимых для продолжения работы экспедиции за пределами Монгольской Народной Республики.
Отдел Дальнего Востока Н.К.И.Д.
13/4-1927»[151].
Народный комиссариат иностранных дел в пространном документе не указывал ни гражданство Рерихов, ни причину своих забот, ни конечный пункт путешествия. Он просто просил «не отказать в любезности» и не досматривать «всего имущества». Подобного рода просьбы и раньше поступали в Монгольский МИД из СССР. Но во всех остальных случаях они касались только дипломатов. На языке протокола подобный документ был не чем иным, как заявлением НКИД о дипломатической неприкосновенности своего сотрудника и о придании ему дипломатического иммунитета. Впрочем, в Москве зря беспокоились о судьбе художника. В Урге он нашел самый горячий прием.
Охрана каравана была собрана из граждан Монголии: бурят и монголов. Они были военнообязанными и «были освобождены от службы ввиду их отправки с миссией»[152]. Целыми днями этих монгол муштровал Юрий Рерих, проводя с ними многочасовые занятия, где изучались приемы боя и отражение атак противника. Так создавалось и крепло ополчение Шамбалы. Знаком его стал — акдорже, древний мистический символ. «Все служащие прикрепили маленькие значки акдорже на шапки и такими ополченцами ходят по Улан-Батор-хото»[153], — с удовлетворением записывал Рерих в свой дневник. Помимо мобилизованных, Хаян Хирва, как начальник ГВО, предложил каравану двух надежных людей— ламу Ламаджана и монгольского красноармейца Даву Церемнилова.
Здесь же членами каравана стали несколько граждан СССР— бурятских буддистов, возглавлявшихся доверенным лицом Агвана Доржиева, ламой ленинградского дацана Малоновым. Этот монах вез в Лхасу секретное послание от своего патрона и его рекомендательное письмо о Рерихе.
По плану экспедиция вначале должна была пересечь территорию Монголии и китайскую провинцию Ганьсу на автомобилях. Далее уже в пределах границы Большого Тибета, население которого лишь номинально подчинялось Далай-ламе, предполагалось встать базовым лагерем. За время стоянки намечалось закупить провиант и вьючных животных для дальнейшего следования в Лхасу, так как дороги в горах в это время года для автомобилей непроходимы. Заведующим транспортом миссии стал врач из Харбина Портнягин Павел Константинович, молодой человек, прекрасно знавший степь и нравы местных жителей. В дальнейшем на нем лежала миссия связного, посылавшего сообщения о ходе экспедиции в Торгпредство СССР в Урге, имевшие приписку для «Я. Г Б.», то есть Якову Григорьевичу Блюмкину.
Среди множества забот Рериха в Урге особое место занимали книги «Община» и «Основы буддизма». Последняя была написана его женой. Они должны были выйти в местной монгольской печатне.
Ургинская типография находилась за Народным университетом имени Я. Г Блюмкина. Прежде чем пройти в нее, Яков Григорьевич устроил Рериху экскурсию по учебному заведению. Почти у каждого кабинета висел его портрет с короткой справкой о нем — выпиской из первой советской энциклопедии.
«Как фотография? — спрашивал резидент. — Ничего? Сам вешал. Они не додумались. С трудом осваивают азбуку классовой борьбы».
Типография представляла собой небольшой мрачный барак. Одна из его комнат была отдана под отделы, во всех остальных находились машины. Столы здесь были завалены протоколами съездов, бланками, удостоверениями. Возле новенькой машины обсервер-пресс, работавшей от электродвигателя я привезенной только что из Берлина, шныряли трое печатников. Главным был сердитый русский, отдававший какие-то неразборчивые команды. Двое остальных — китаец и монгол — юрко бегали с высунутыми языками вокруг типографского станка, создавая иллюзию какой-то адской работы.
«Литографы у нас в основном из монахов, ламы» — сказал Рериху начальник обсервер-пресса.
Николай Константинович наугад взял несколько несброшюрованных листов из печатавшейся здесь «Общины» и прочитал, поглаживая бородку: «Монолитность мышления бесстрашия создавала Ленину ореол и справа и слева. Даже в болезни не покинуло его твердое мышление. Его сознание как в пещеру сосредоточилось, и вместо недовольства и жалоб он удивительно использовал последнее время. И много молчаливой эманации воли посвятил на укрепление дела. Даже последний вздох он послал народу.
Видя несовершенство России, можно многое принять ради Ленина, ибо не было другого, кто ради общего блага мог бы принять большую тяготу. Не по близости, но по справедливости он даже помог делу Будды»[154].
— Что, хорошо вышло? — не унимался начальник обсервер-пресса.
Но Рерих не ответил. Он рассматривал литографию со своей картины «Будда Всепобеждающий», выполненную типографским ламой. Николай Константинович уже собирался уходить, как вдруг взгляд его задержался на еще одной странице — странице с приветом друзьям из «Единого Трудового Братства». Это была обычная строчка: «Чуткость аппарата В. Б. позволяет читать волны неосторожных мыслей мира»[155].
В «Общине» Рерих изложил принципы построения государства, основанного на элементах коммунизма и «очищенного» Николаем Константиновичем буддизма. Образ этого идеального во всех отношениях мира должен был, по мысли автора, вдохновить его новых знакомых из «Единого Трудового Братства» и «Великого Братства Азии». Выход книги и путешествие в Лхасу к Далай-ламе Николай Константинович рассматривал как два равноценных этапа паломничества, паломничества под флагом Америки и «Всемирного Союза Западных Буддистов».
Тибет был закрыт для европейцев. Только паломники, отправлявшиеся помолиться святыням буддизма, могли получить пропуск в загадочную страну. Для этого они обращались к тибетскому консулу Лобсангу Чолдену, находившемуся в Урге, и он выдавал специальный документ. Все богомольцы, приходившие в консульство, были либо монголами, либо тувинцами, либо бурятами, калмыками и алтайцами. Каково же было удивление тибетского дипломата, когда в ноябре 1926 года в миссии появились европейцы и — больше того — русские. Правда, посетители называли себя американцами. Один из них прекрасно говорил по-тибетски, но не на лхасском диалекте, а на том, что свойствен уроженцам Сиккима. Оба европейца были родственниками— отец и сын. Тот, что постарше, назвался художником, младший — ученым. Посетители просили выдать им разрешение на переход тибетской границы как буддистам-паломникам.
