Рик Джароу - В поисках священного. Паломничество по святым землям
Великие пирамиды
Египет все свои усилия тратил на то, чтобы удержать правительство, которое так и норовило развалиться на части. Повсюду рядом с фотографиями убиенного Анвара Садата были расклеены фотографии нового президента. Солдаты со штыками стояли за мешками с песком, провожая ничего не выражающим взглядом толпы идущих мимо людей. Таков был Каир в эти дни.
Но никто, казалось, этого не замечал: женщины с закрытыми лицами, торговцы одеждой, водители и бродяги – все они жили в каком-то ином измерении, и его не касались новостные выпуски и политические преобразования. Грязные дороги с их нищими обитателями держались на отдалении от Шератонов и Хилтонов. Внимательный взор увидит в Каире два разных Египта.
Другой Египет был полной противоположностью современной своей ипостаси. Память о нем была практически потеряна, и выглядел он почти так же абсурдно, как лазерное шоу на вершине пирамид. Именно этот Египет я искал, и я не был одинок в этом. Прорвавшись через плотные ряды уличных торговцев, пытавшихся всучить мне «восточный парфюм», я сумел найти маленькую комнату. Затем я отправился на улицы старого города и посетил несколько коптских церквей, окруженных городской суетой, шумом и животными. Меня сопровождал молодой немец по имени Андреас – он то и дело вытаскивал меня из церквей обратно на улицу. «Ты должен увидеть Бога среди мусора», – говорил он.
На следующий день я сел в переполненный автобус и отправился в Гизу. За отелями, световыми шоу, заваленными мусором улицами и погонщиками верблюдов, на угловатом горизонте пустыни стали вырисовываться величественные и устрашающие силуэты пирамид. Солнце стояло в зените, и каменные башни отбрасывали на рябой песок длинные тени. Их присутствие мгновенно захватило мой ум.
Пирамиды в Гизе
Я уже видел пирамиды раньше. Однажды у меня был стыковочный рейс в Каире, и вместо того, чтобы ждать всю ночь в отеле, я взял такси и поехал к пирамидам. Ночь я провел в песчаных дюнах. Погонщики верблюдов предлагали за умеренную плату поднять меня на стену. Когда я вежливо отказал им, они предложили мне гашиш. Отказа они не принимали в принципе, и всю ночь вертелись поблизости, наблюдая, как я медитирую, пытаясь пробудить в сознании образы Атлантиды. В общем, для них я был очередным ненормальным иностранцем.
Дома друзья-целители много рассказывали мне о пирамидах. От них я узнал, что необходимо сорвать особые эфирные печати, прежде чем входить в палаты фараона, они же поведали мне об особом значении каждой из стен, обращенных к четырем сторонам света. Я охотно верил во все это, и все же за многочисленными спекуляциями по поводу былой славы оставалось нечто более таинственное, внушающее трепет. И это чувство опять возникло, когда я вновь оказался здесь.
Каменные головоломки посреди пустыни, геометрические тайны неизвестных эпох, пирамиды несокрушимо возвышались над океаном песка. Всю ночь я пролежал на песке, наблюдая мерцания и вспышки, улавливая очертания Атлантиды и отчетливое ощущение воды. Но ворота были заперты. Час еще не настал. Древняя цивилизация была погребена под толщей песка времени.
Я вошел внутрь пирамиды Хеопса и медленной поступью направился по узкому проходу к палате фараона. Здесь явно ощущалось присутствие стражи, охраняющей древнюю тайну, все еще не доступную мне. Я оказался внутри большой пустой комнаты, выложенной массивным серым камнем. В конце палаты, у западной стены, стоял открытый саркофаг. Кроме меня здесь было еще несколько туристов, включая двух молодых людей с широко распахнутыми глазами – они что-то еле слышно напевали и слушали, как звук возвращается к ним многократно усиленным эхом. Дышалось здесь тяжело, воздух был сильно разрежен. Я отошел в дальний угол погруженного во мрак зала, сел на холодный каменный пол и начал медитировать. Энергия этого места моментально настраивала любого.
В ощущении непрерывного присутствия иного сознание мое расширилось. Внимания едва касались проявления внешнего мира. Я, конечно, слышал объявления смотрителей о том, что пирамида закрывается и нужно уходить, но все мое существо было приковано к ее центру, и я оставался в неподвижном спокойствии. Где-то в глубине сознания все же мелькала мысль о том, что в нужный момент я вернусь в обычное состояние и уйду. Но еще глубже залегала уверенность, что я никогда не уйду отсюда.
Я до сих пор точно не знаю, как это случилось. Я неподвижно сидел и слышал, как за спиной чей-то голос сообщал посетителям, что пирамиду вот-вот закроют на ночь. В определенный момент я поднялся и отошел к небольшому углублению в стене, ведущему вверх. Двери уже закрыли, здесь было тихо и спокойно.
Я вернулся в палату фараона и принял исходную позицию. Тишину нарушил резкий, внезапный шум. Я вздрогнул и открыл глаза, но не увидел ровным счетом ничего. Свет погас. Пирамида была закрыта. Стало так темно, что я не видел даже собственного носа. Внезапный страх заставил меня ощупывать тьму перед собой – мне почудилось, что я ослеп, потому что не видел даже своих рук. Света не было. Я начал тереть глаза, и лишь когда возникли естественные световые пятна, страх слепоты начал отступать.
Я понял, что остался здесь на всю ночь. Осторожно откидываясь назад в надежде опереться на стену, я наткнулся на какой-то предмет. Дальнейшее исследование показало, что это мой рюкзак. Я нашел завязки и открыл клапан, достав из него одеяло и какую-то одежду. Похлопав по боковым карманам, я нашел спичный коробок и зажег одну спичку. Подергивающийся свет ее пламени был для меня успокаивающим подтверждением того, что я действительно не ослеп. Я огляделся и узнал палату фараона. У меня осталось всего две спички, и я решил сохранить их, когда первая погасла.
Спертый воздух стеснял дыхание. Я попытался сделать несколько глубоких вдохов. Это не принесло облегчения, и меня вновь охватил страх. В уме с безумной скоростью закрутились мысли. Я все это затеял сознательно и получил то, что хотел. Пути назад не было, и во мне стало нарастать чувство свершившейся роковой ошибки. Страх сковывал тело.
Я прислонился к стене и принял устойчивое положение для медитации. И тогда пришло осознание своего уединения во всей его полноте. Толстые стены не пропускали внутрь ни единого звука. Ни лучика света. Не было видно абсолютно ничего. И дышать становилось все труднее и труднее. Возможно, двери палаты фараона были закрыты так плотно, что сюда не проникал даже воздух. Но я пытался медитировать.
В тотальной тьме и абсолютном одиночестве щупальца страха обретали силу, обвивая мое подсознание и тело. Сначала меня привела в ужас нехватка воздуха, но это было только начало. Страх становился таким сильным, что сдавливал живот, словно туго затянутый ремень. И страх этот был мне знаком, я знал его очень-очень давно. Он был так стар, так тщательно и глубоко зарыт, что я совсем позабыл его. До этого момента.
Сначала меня охватил ужас смерти. По мере его нарастания я все больше убеждался в том, что больше никогда не выйду наружу. Во всяком случае, живым. Скорее всего, умру здесь от удушья. Возможно, некая сущность, издревле обитающая здесь, прикончит меня в этой тьме. Кто об этом узнает? Ведь никто не в курсе, что я здесь. А сколько незаконченных дел осталось в моей жизни? Что будет с моими друзьями, семьей? Пока мысли тонули в этих переживаниях, в глубине моего существа возникал еще более сильный, более животрепещущий страх. Это был идеальный, фундаментальный ужас. Я полностью утратил чувство себя, потерял все внутренние ориентиры – словно был растянут между двумя мирами, и слабое дуновение ветра могло разорвать меня в клочья.
Я долго не сталкивался с этим страхом. Может, лет десять назад во время неудачного наркотического опыта я встречался с ним, но только в этот момент я осознал, что он всегда существовал внутри меня. Я увидел себя пересекающим роковую линию, разделяющую необратимое безумие и полное освобождение. В лабиринте ужаса я наткнулся на воспоминание о двадцатипятилетнем человеке из Вриндавана, которого забрали в психиатрическую лечебницу сразу после того, как он провел ночь в склепе Нити Бандха, находившимся под запретом. Он замыкал длинную вереницу помешательств и смертей, связанных с проникновением в этот склеп. Через несколько дней этот человек умер. Я увидел себя, скрученного и искаженного гримасой безумства, на койке какой-то психиатрической клиники под наблюдением бородатых людей в очках и белых халатах. Я чувствовал, как демоны с кривыми лицами просачиваются сквозь стены, оглашая внутреннее пространство пронзительным животным смехом, раскаты которого накатывались на меня волнами панической дрожи.
Я был в ловушке, взаперти. Но я не имел права потерять над собой контроль. Тогда меня заживо сожрали бы, четвертовали, замучили пытками. Я зажег вторую спичку. Ее огонек убедил меня, что я все еще могу видеть. Оглядывая зловещую палату, я попытался прийти в себя. Оставалась только одна спичка. Вряд ли ее пламени хватило бы, чтобы найти выход отсюда. Я был вынужден принять этот неутешительный факт. Мое паломничество, вся моя жизнь – они привели меня сюда, в это темное замкнутое пространство, наполненное моим глубинным страхом. Он был ядром моей жизни. Я постарался настроиться на глубокую медитацию и не сдаваться.
