Станислав Гроф - Области человеческого бессознательного: данные исследований ЛСД
Одним из заслуживающих внимания наблюдений является релевантность БПМ-III для понимания феномена, являющегося частью сатанинской мессы и ритуалов черного шабаша. В этой связи секс (обычно в форме групповой оргии) комбинируется с крайними садомазохистскими элементами, включая человеческую или животную жертву, ритуальную дефлорацию и психологические или физические пытки. Часто акцент делается на биологические материалы, такие, как кровь, менструальные выделения, выкидыши или внутренности. Окружение, как правило, мрачное и ужасное, а атмосфера в целом изобилует богохульством, ужасом и смертью. Странная смесь секса, смерти и скатологии — довольно обычное явление, как свидетельствуют примеры совершения сексуальных актов среди внутренностей выпотрошенных животных или на кладбище в открытой могиле. Комбинация извращенного секса, садомазохизма, скатологии и акцента на смерти с элементами богохульства, обратного религиозного символизма и квазирелигиозной атмосферы являются характеристикой БПМ-III. Субъекты, настроенные на эту матрицу, часто сообщают о переживаниях участия в Вальпургиевой ночи, в черной мессе или в сатанинской сексуальной практике. В результате это ведет к глубокому пониманию психологии инквизиторов и охотников за ведьмами. Эти переживания, очевидно, предполагают далеко идущее сходство между состоянием ума у людей, действительно практикующих черную магию, ну их фанатичных преследователей. Поведение представителей обеих этих групп выдает влияние третьей перинатальной матрицы.
В ЛCД-сеансах элементы, типичные для БПМ-III, часто перемешаны с образами, взятыми из известных полотен или произведений различных писателей и философов. Особенно часты ссылки на тематически связанные с этими явлениями картины реалистов и сюрреалистов, на наброски дьявольских военных машин Леонардо да Винчи и его причудливые человеческие карикатуры, а также на мир тучных и чувственных мифологических фигур Рубенса, предающихся обильным пирам и вакхическим оргиям. Многие из работ Винсента ван Гога также содержат смягченные элементы «вулканического экстаза». Они представлены на его холстах в виде высоких кипарисов, стремящихся к сияющему солнцу, полей созревшего хлеба и общей атмосферой, исполненной динамических вибраций. Готика особенно отвечает третьей перинатальной матрице — как мужественными, возвышенными формами своей архитектуры, которые явно отражают интенсивное духовное стремление, так и стройными аскетическими фигурами Эль Грека, которые кажутся устремленными в небо. Также часто упоминаются призраки из Чистилища, представленные Данте Алигьери в его «Божественной комедии», эзотерический символизм второго тома «Фауста» Гете, некоторые рассказы Эдгара По и главные темы опер Рихарда Вагнера «Тангейзер», «Парсифаль» и «Кольцо нибелунга». В этом отношении переживание «вулканического экстаза», очевидно, связано с концепцией Фридриха Ницше о дионисийской стихии в человеке. Ссылки на знаменитые приключенческие средневековые романы, так же как и на научно-фантастическую литературу, настолько многочисленны в этом контексте, что детальное их рассмотрение вывело бы нас за пределы настоящего обсуждения.
Переживания БПМ-III часто сопровождаются удивительным проникновением в человеческую природу, общество и культуру. Они проливают новый свет на феномены насилия, войны и революции, на психологию секса, на различные аспекты мировых религий и на течения в искусстве. В этой связи испытуемый начинает тщательно изучать ту систему ценностей, которая до этого времени преобладала в его жизни. Он пересматривает разумность сложных схем власти в сравнении с простым и спокойным существованием, важность любви и межличностных отношений в противовес профессиональным амбициям, ставящим своей целью общественное положение, славу и собственность, и стремление к случайным и беспорядочным сексуальным связям вместо культивирования одного осмысленного отношения любви. Именно в контексте этой перинатальной матрицы иерархия ценностей явно претерпевает наиболее глубокую трансформацию и перестройку.
Типичный набор телесных проявлений, обычно сопровождающих БПМ-III, явно подтверждает связь этой матрицы с биологической родовой травмой. Сюда нужно включить ощущение очень сильного давления на голову и на все тело, чувство удушья и сжатия, мучительные боли в различных частях организма, серьезные сердечные нарушения, перемежающиеся приступы жара и холода, чрезмерную потливость, тошноту и резкую рвоту, бурление в кишечнике, позывы к мочеиспусканию, сопровождаемые трудностями управления сфинктером, и общее мышечное напряжение, разряжаемое путем различных подергиваний, дрожи, судорог и сложных скручивающих движений.
В качестве матрицы памяти БПМ-III может быть связана с воспоминаниями о военных атаках и революциях, с охотой на диких животных, рискованными автогонками, прыжками с парашютом и нырянием с вышки, боксерскими боями и единоборством с сильным противником. Другой типичной группой воспоминаний, всплывающих в этом контексте, являются переживания, связанные с посещением ночных клубов, со всевозможными развлекательными атракционами, пьянками и беспорядочным сексом, красочными карнавалами и другими мероприятиями, носящими чувственный характер. Первичные сцены детства, включающие садистскую интерпретацию сексуальных отношений и переживания совращения, взрослыми, а также изнасилование явно принадлежат к той же самой категории. Часто отмечается и тот факт, что женщина, оживляющая в памяти свое собственное рождение, обычно на более поверхностном уровне снова переживает и рождение своих детей. И то и другое переживание обычно всплывают одновременно, так что эти женщины не могут определить, рожают ли они или рождаются сами.
Что касается фрейдовских эрогенных зон, БПМ-III связана с такого рода активностью, которая ведет к внезапному облегчению и релаксации, которые наступают после длительного напряжения. На оральном уровне это акт жевания и глотания (а также прекращение неприятных ощущений в желудке после рвоты); на анальном и уретральном — это процесс дефекации и уринации после продолжительной задержки. На генитальном уровне мы можем обнаружить удивительные параллели между этой матрицей и первой стадией сексуального оргазма, а также процессом родов. Статоакустический эротизм, вроде интенсивного раскачивания и прыжков у детей, гимнастика и акробатика также явно связаны с БПМ-III.
По крайней мере некоторая часть агрессии во всех эрогенных зонах может быть объяснена через БПМ-III. Оральную агрессию со стискиванием жевательных мышц возможно проследить вплоть до фрустрации переживаний ребенка в родовом канале, где его челюсти сжимаются внешним давлением. Можно продемонстрировать и существование тесной взаимосвязи между этой матрицей и анальной, уретральной и фаллической агрессией. Рефлекторная уринация — и даже дефекация — как у матери, так и у ребенка во время родов явно предполагает глубокую вовлеченность этих функций. Комбинация либидозных чувств и болезненных телесных ощущений с крайней агрессивностью в этой фазе, очевидно, является главным корнем более поздних мазохистских и садистских наклонностей.
Хотя феноменология БПМ-III слишком сложна и разветвлена для того, чтобы полностью проявиться в одном ЛСД-сеансе, следующий отчет о сеансе обучения клинического психолога и психотерапевта будет содержать достаточное количество существенных характеристик данной перинатальной матрицы, что позволяет использовать его в качестве хорошего примера в этом контексте.
Первое, что всплыло во время сеанса, — это чувство важности отношений с Джоан (сотрудницей по психотерапии), сильная и какая-то странная любовь к ней. Я почувствовал, что большая часть этой любви ощущается как единство с ней, и у меня возникло состояние ожидания чего-то очень значительного и пугающего. Скоро выяснилось, что это родовое переживание, а Стэн и Джоан — мои родители. Я знал, впрочем, что это не биологические, а новые родители, приведшие меня к переживанию второго рождения; знал, что Джоан дала мне это рождение. Но единство с ней вело к тому, что я тоже дал ей рождение и что мы фактически родили друг друга.
У меня возникло сильное чувство, что я коснулся одного из основополагающих космических процессов. Но оставалась странная проблема: я — мужчина и, следовательно, никогда не смогу дать биологическое рождение ребенку, однако, каким-то образом я нарушал цикл. Затем это чувство исчезло, и ко мне пришло переживание какого-то древнего женского архетипа — архетипа Рожающей Матери. Довольно долго роль матери была мне как-то яснее, чем роль ребенка. Я чувствовал себя заполненным своим ребенком, который одновременно был и мной и Джоан. Я пребывал в абсолютной фрустрации из-за своей неспособности родить, открыться и отпустить. Я был матерью без вагины, матерью без родового канала, матерью, не знающей, как позволить жизни, бившейся внутри меня, появиться на свет. Я мучительно боролся за то, чтобы найти способ отпустить, дать выйти, родить, но так и не добился успеха.
