Велимир - Дар шаманизма - дар волхования
Они не замечали, и их разум возмутился бы, если кто-то сказал, что на деле они поклоняются не Христу, а языческому Роду, которого так же звали Богом. Для них было недопустимо наличие двух верховных богов, не являющихся одним и тем же.
Так прошли столетия. Плиты из дубовых стали каменными. С чтением Библии образ Саваофа мало-помалу вытеснил образ Рода. А значение символики частично забылось, частично стало вызывать подозрение. И плиты резать прекратили. Ни историческое резюме всего этого таково, что были на Руси места, где по недоумению христианство подменило язычество без глубокого конфликта.
Так деды из нави растолковали мне значение и историю Можайских плит. И это поучение. Этим вопросом я невзначай озадачил себя, и он то и оказался спрошенным у нави первым.
Ответ показался исчерпывающим. Ответ без слов, но навьей мыслью, безусловно доброжелательной, но не персонифицированной. Хотя и видел я конкретных дедов, не знаю, кто мне отвечал.
Получив ответ и поблагодарив дедов, дождались мы возвращения Кандраша, и полетели обратно, и опустились у костра в ночи, где я осознал себя и перестал стучать за ненадобностью. Тут же исполнил обещанное - положил в костер духам моим пряников и полил вином. Пригласил всех поименно на трапезу к огню и столу, и мы поели и выпили.
61. Отдыхаю, прихожу в себя. Людмила берет бубен и просит принять участие в ее камлании, дабы оно было совместным. Она хочет обратиться к местным берегиням и призывает их. Я ввожу себя в состояние русальных игрищ. Несколько поздновато, можно сказать последний день, когда и русалок то можно еще провожать. Но тут такое за последние пятьсот лет наверняка первый раз происходит. Поэтому можно не думать о датах. Ну, вперед, пляшем. Духов своих не вызываю, глаз не закрываю. Пляшу и приглашаю дев с поймы.
Кто-то наполнил пространство белым, как случается это с яблоней или с вишней в период цветения. Людмила, стучит в бубен, говорит, что берегини пришли, что они охраняют нашу лодку на берегу. Я все это тоже знаю и вожу за руки белых дев. Их много, но им не тесно. Они плывут через деревья и не задевают их. Единственное - облетают костры, вероятно боятся пламени. Костры сушат влагу, а им нельзя высыхать досуха. Странно. Вилам нельзя мокнуть, ибо они тогда тяжелы и не танцуют, а эти наоборот... Какое бархатное развлечение! Как насыщенно красное вино, когда смотришь через стекло на костер. Надо всех их хоть немножко да угостить. Увлекся, и упустил Людмилу из поля внимания.
По окончании Людмила рассказала, что к ней поднялись трое: мать в белом, девочка и еще третья берегиня, которую она хорошо не рассмотрела. Девочка легко и просто подошла к ней и подарила колосок. Взрослые и серьезные - долго не подходили, но потом пригласили ее к себе вниз на луга, где они танцевали вместе. Берегини назвали свои имена, которые Людмила решила мне не говорить. Сказали они ей и ее истинное имя, которое она вполне справедливо, сообщать мне тоже не стала. Она побывала на дне прозрачной и полноводной реки, где двигаться было так же свободно как и на воздухе. Потом берегини проводили ее обратно на гору. В качестве подарка они передали ей какую-то мысль или состояние души, которое запало в Людмилу, но не раскрылась сразу, а разворачивалось потом в течение многих дней, доставляя радость. Через несколько дней, именно этот дар берегинь и заставлял ее думать, что пережитое было не просто игрой воспаленного воображения, а чем-то большим, действительным прикосновением к миру благих духов.
62. Снова беру бубен. Что-то тянет вниз. Там, внизу я бывал и ранее, но всякий раз нижний мир оказывался иным. Это не будет перемещением в горизонтальном пространстве, как я двигался полтора часа назад. Нечто иное. Навь посылает мысль, что она не показалась мне в своей сути. Посмотрим - что за суть? Стучу, опять вызываю духов. На этот раз перед глазами тьма.
Идем вниз, на северо-запад по тропинке, которая проходит прямо через нашу стоянку. Лесная тьма. Вот мы совсем внизу, чуть подолее тропу пересекает ручей. Кондрат говорит, что здесь надо отвернуть камень. Дед что-то сомневается. Он всегда благоразумен. Отворачиваю камень. Под камнем дыра. Кондрат говорит, что это путь навный. Вниз от дыры уходит гранитный гребень. Пролезать на него не удобно, особенно всем разом. Протиснулись. Гребень чуть виден. Верхний свод земли сразу неограниченно расширился вверх. Ниже вода, у нее нет берегов. Она скорее ощущается, чем видится. Море, но без приливов и волн. Ветра нет. Воздух абсолютно неподвижен. Идем. Гребень плавно понижается, подводя к воде. На конце гребня какой-то черный силуэт. Это живое существо, чем-то напоминающее бегемота, часть тела которого в воде. Мы остановились, и он зарычал. Сказал, что он Ящер, и что для движения в навь должен я залезть в его пасть. После этого он раскрыл пасть. Запаха из нее не было, но была в ней глубочайшая тьма.
Я останавливаюсь в нерешительности. Известно, что влезание в пасть зверя есть знахарская инициация. А тут что предлагается? Лезь - рычит пасть. Ищу глазами Кандраша, впиваюсь. Он отчаянно мотает головой и хочет, чтобы я этот его жест увидел. А пасть приближается.
Покажи глаза, требую я от пасти. Покажи мне глаза! Пасть немного прикрылась и стали видны выпученные, напряженные от внутреннего давления глаза. Поразительна была пустота этих глаз. В них было абсолютное бесстрастие. Эти глаза едва ли когда-то выражали хоть какие-то временные переживания. Они запечатлели лишь одно единственное действие, которое бесконечно повторяется, потому абсолютно бессмысленно и ничем не предотвратимо. В них покой без течения времени. В них невозможность выбора. В них отрицание всякого знания. Лишь вечная пустота и небытие были сродни этим глазам.
Это был лишь миг, но он поразил меня. Интуиция мгновенно подсказала, что в эту пасть можно сдать все, что угодно. Но пасть эта бездонна, и это будет лишь проволочкой времени. Вот для таких случаев и надо таскать с собой всякую всячину. Иные шаманы вешают на себя десятки килограммов железа, и оно бы сейчас пригодилось. Есть нож, но не идти же с ним на этого зверя! Да и не платить ему дань добром. На, на, бери! Вспомнил все, что есть во мне больного. Сам себя осмотрел - пустой, не из чего почитай и не состою, но что, каких инородных зверей в себе во тьме нащупал - слизняков, мерзких букашек, гадов, что меня глодают: теперь-то всех их хорошо видно. Кричу резко - вот, на, держи в свою пасть! И пошвырял в нее с себя всяких паразитов, которыми облип яко летучий мышь. Их выдирал - себя драл, больно.
И как пасть на время прикрылась, так и двинулись мы быстро по гребню назад к дыре. Кандрат тут дар речи вновь обрел. Рассказывает, что тот никакой не Ящер вовсе, что много на себя берет, а что он простой Глот из нави, каковых не мало, но в пасти его можно кануть бесследно.
Вышли мы на верх, и камень привалили. Опустился на землю весь в ознобе. Говорю - вольготно же мне в навь ходить! Людмила присела ко мне и начала обнимать и греть, дабы вернуть к реальности. Хорошая ученица.
Успокоился и лег неподвижно, глаза закрыв, но не долго пролежал. Шевелится кто-то на склоне, куда огонь костра не доходит. Себя сразу не показывает. Потом видно, что тело без головы.
Вот те на! В своем мире у костра, а и тут нежить прет. Страх в разных мирах обладает разным качеством. Тут боишься иначе, чем там. Нашел палочку. Постучал ею в бубен, да и швырнул в безголового. Исчез. Поднялся. Гляжу: через костер в ветвях сидит здоровенная толстая бабища.
Кабы она встала, то была бы метра на четыре. Ухмыляется: "Я и есть толстая баба - бесова угодница." Есть заговор с такими словами, теперь я ее доподлинно вижу. Между нами костер, и я ее не боюсь, да и чего бояться, к ней парни да девки веками обращались. Уйди, говорю ей уставшим голосом. Беру Людмилу за талию. Прижимаю к себе. Стоим. Замечаю, что деревья вокруг начинают светиться своим естественным светом, как и полагается от костра. А до этого не понимал, что они были освещены иначе.
Кажется я, наконец, действительно на месте. Спрашиваю Кандраша - в чем дело? Он объясняет, что мы оставили камень отваленным, когда ходили Глота смотреть. Вот всякой чертовщины из нави и повылезало.
Пришлось помахать головешками, понакладывать во всех странных местах огненных крестов. Вроде все угомонились. Но сил что-то совсем больше нет. Это опасная ситуация, когда духи могут получить надо мной власть. Нужно быть настороже.
Людмила наоборот - полна сил. Она берется за бубен с целью увидать своих первопредков. Я стою прислоненный спиной к березе, с головой заброшенной назад. Так как-то правильнее стоять во время ее камлания. По крайней мере, теперь меня точно никуда не унесет случайно.
На подоле городища появились волк и олень. Людмила бросила хлеб. Олень подошел и взял его. Звери ходили кругом и потом Людмила обнаружила себя частью и того и другого, оленеволком. Разные части тела принадлежали разным животным. Позднее она сказала, что это так же оказалось для нее духовным открытием:
