Георгий Сидоров - Книга 3. Пути. Дороги. Встречи
«Недалеко от входа в зал — отделанный камнем колодец. Вода великолепная!
Зал небольшой, из него ведут три коридора. Идём по одному из них. Такое впечатление, что помещения тщательно кем-то убраны: нет ни песка, ни пыли. Это всех насторожило. Свет проникает с потолка через узкие щели. Полумрак. Света становится всё больше и больше. Впереди сплошной ряд щелей — окон.
Перед нами гигантский квадратный зал. Свет проникает из круглого отверстия в крыше. Чисто. Все стены зала покрыты неизвестными письменами и фресками. Стиль похож на древнеегипетский.
Видим такое, отчего сжимается сердце. На стенах изображены картины, рассказывающие о контакте людей и ящероголовых. Люди-змеи выглядят господами. Их фигуры в два раза выше человеческих. Люди рядом с ними в подчинённых позах. Что хотят от людей рептилоиды, не ясно. Об этом надо читать, но алфавит нам неизвестен. Пространство зала заполнено резными, каменными скамейками. Они стоят ровными рядами. Внимательно оглядели барельефы. То, что изображено на них, не поддаётся объяснению. Попытаемся всё срисовать. Работы ещё много.
Ещё один зал, поменьше. Он так же освещён, как и первый. Скамеек в нём нет, но виден алтарь, а рядом с ним громадная статуя. Мы рассматриваем гигантское изображение. У скульптуры голова чудовища — ящера или змеи! Тело всё в чешуе. Имеется даже хвост! Неужели это и есть тайное подлинное изображение создателя Хаоса? При виде статуи невольно охватывает тревога. Надо начать копирование, и как можно скорее. Изучаем остальные помещения, их много. Перед нами целый лабиринт. Залы и большие комнаты украшены росписями. Множество помещений без освещения. Несколько раз теряли ориентацию, еле находили выход, храм огромный. Чтобы с ним познакомиться, потребовался целый день.
В помещении мы пока одни, но и я, и Он (предпочитающий не озвучивать своего имени гость с севера, буду называть его просто — Он) уверены, что это ненадолго. Вечером разбили два лагеря: один недалеко от входа в тени у бархана, второй — внутри, рядом с колодцем. Теперь опасность можно отследить как изнутри, так и снаружи.
Сегодня целый день занимались копированием. Срисовывали письмена и фрески.
Тревога не покидает. Скорее растёт. И Он, и я пытаемся успокоить возмущение. Но интуиция подсказывает, что нас скоро обнаружат. Наша защита начинает давать сбои. Один из казаков оказался незаурядным художником. Он в деталях изобразил ящероголового. Молодец! За три дня нам удалось скопировать все четыре стены центрального зала. Наши евреи: Хаим, Лоша и Гед — славные парни. Работают до изнеможения. На казаках лежит обязанность охраны. Завтра закончим с фресками большого зала и перейдём в зал посвящений.
15 декабря 1801 года. Конец всем нашим работам. Останемся живы или нет? Их много! Они появились внезапно со стороны пустыни и из подземелий храма. В руках у них луки, копья и прямые берберские мечи. Судя по оперению и раскраске стрел, перед нами адепты какой-то неведомой нам сатанинской африканской секты. Только бы успеть Добраться до лагеря. У нас там маленькая крепость. Лагерь окружен со всех сторон. Надо прорываться к нашим верблюдам. Но может, их уже и нет.
Утром казаки точными выстрелами уложили предводителя нападавших. В их среде началось замешательство. Уходим. Нас расстреливают из луков. Не ранены только есаул, Он и я. Поймал стрелу! Умираю! Прощайте, братья… Передаю дневник Шавашу.
16 декабря 1801 года. Дневник, пока не убьют, буду теперь вести я — Шаваш из Стамбула. Благо хватает и пуль, и пороха! Днем отлеживались в песке и отстреливались. Среди окруживших нас масса убитых. Стрелять умеем. Каждая пуля в цель. Ночью попытаемся прорваться. Рядом со смертельно раненным Салахом останутся тоже раненые и потерявшие много крови Хаим и Гед. У Геда пробита стрелой печень. Он тоже скоро умрёт. У Хаима раздроблено колено. Хаим — не ходок. Оба еврея намереваются выстрелами отвлечь на себя противника. И этим прикрыть наше отступление. Никогда не думал, что среди еврейского народа могут оказаться такие отличные парни. Пишу после того, как час назад отбили штурм. Сражались плечом к плечу на саблях. То, что увидел, потрясает. Эта тройка — два казака и тот, что без имени, уложили десятка три нападавших! Кто-нибудь из этих ребят непременно выживет. В этом я уверен. Значит, и моя смерть не будет напрасной…
17 декабря 1801 года. Я ранен стрелой в лёгкое. Полный рот крови. Трудно дышать. Передаю свой дневник Лоше. Он тоже ранен, но легко. Писать сможет. Сам остаюсь на тропе. Со мной четыре пистолета и два ружья. Это будет мой последний бой. Прощайте, братья, прощайте, моя жена и мои ребятишки!
18 декабря 1801 года. Мне Лоше — Лёве из Дамаска поручено дописать дневник нашей гибнущей экспедиции. Скорее всего, мы все обречены. Враги преследуют нас по пятам. А до колодца, где стоят наши верблюды, ещё далеко.
19 декабря 1801 года. Утро. Сегодня ночью была предпринята попытка нового штурма. Враги подползли вплотную, но были обнаружены. Рукопашный бой нападавшим обошёлся более десятка жизней. У казаков и их предводителя в руках по две сабли. И действуют они ими молниеносно. Моя рана кровоточить перестала. В душе появилась надежда. Сразу после боя мы покинули свой лагерь.
20 декабря 1801 года. Вот мы и у колодца. Все восемь верблюдов живы и здоровы. Здоров и наш Дживдет. Правда, этим утром ему пришлось открыть предупредительный огонь по двум маячившим на горизонте всадникам. То, что у преследователей появились кони, дело заметно осложнило. Значит, где-то есть и тайные колодцы, где эти люди (или нелюди) поят своих лошадей.
21 декабря 1801 года. Караван уходит по своим следам на восток. Настроение у всех приподнятое. Отдохнувшие верблюды идут резво. Зимнее солнце сильно не печёт. Запас воды более чем достаточен.
Во второй половине дня караван был окружен полусотней всадников. Молодчина Дживдет! Он тут же уложил верблюдов на песок и закрыл их от стрел нападавших.
Пришлось отстреливаться до самого вечера. Наши пули мимо не летели. Почти все попадали в цель. Ещё раз отомстили за наших погибших. На ночь соорудили из песка укрепленный лагерь, спрятали верблюдов.
22 декабря 1801 года. Перед рассветом снова двинулись в путь.
23 декабря 1801 года. Очередь писать дневник экспедиции пришла мне, Фёдору Стрепетову — есаулу черкасского казачьего полка Войска Донского из станицы Ореховской.
Пишу после гибели двоих наших друзей. Да примет с миром их души Всевышний!
К вечеру 23 декабря караван опять догнали верховые. Мы как раз подошли к колодцу. У нас была вода. Преследователи же целый день, а может и больше, скакали не пивши. Силы у коней нападавших, как мы поняли, были на исходе. Поэтому и дрались они с отчаянием обречённых. Оба наших соратника: молодой бесстрашный Лоша и мой друг-земляк, урядник черкасского полка Емельян Шанов, были ещё раз ранены. И тогда они оба приняли решение остаться у колодца и не дать воды нападавшим. Не допускать их к воде до тех пор, пока караван не отойдёт на такое расстояние, что его уже будет трудно догнать. Так наши враги остались привязанными к воде. Там у колодца и приняли свой последний бой наши братья.
Теперь нас осталось трое: Он, я и коптский казак Дживдет.
Сегодня 24 декабря 1801 года. Караван идёт своей дорогой. Нас никто не преследует. Настроение у всех подавленное. Не можем забыть дорогих нашему сердцу людей. Если останусь жив, что я передам матери и отцу Емельяна? Что их сын погиб за великое дело? Но они меня поймут только в одном случае, если я им скажу, что их сын отдал свою жизнь за нашу империю — за Россию.
Сегодня 25 декабря 1801 года. Католическое и протестантское Рождество. На караван нападений нет. Идём прежним маршрутом.
Сегодня 27 декабря 1801 года. Всё по-прежнему. Врагов и преследователей не видать. На сколько же дней два раненых парня сумели задержать их у того колодца? Или может преследователи изменили тактику? Безымянный озадачен, он считает, что основные неприятности нас поджидают в Египте. Сегодня вечером решено было надолго не останавливаться».
Я бегло перелистнул следующие страницы. На них есаул отмечал только самое главное: когда вышли, сколько примерно прошли и кто кого сменил на дежурстве.
«У последнего колодца домой остановки не было. Караван запасся водой и двинулся дальше.
В Египте у дороги, ведущей к Нилу, мы оба: и я, и Безымянный, попытались уговорить Дживдета следовать за нами. Ночью на берегу у реки отпустить на свободу верблюдов и уплыть на лодке вниз к Каиру, а потом и к морю. Дживдет от нашего предложения отказался. Он уверял, что друзья ему обязательно помогут. Но мы его уверенности не разделяем.
Сегодня 12 января 1802 года. Время за полночь, очень темно. Верблюдов отпустили, но они толкутся рядом с нами и никуда не уходят. Очевидно, за время экспедиции к нам сильно привязались.
