Эмиль Айзенштарк - Тора для атеиста
Однажды сестра зазевалась, и раствор при внутривенном введении почти закончился.
— А ну быстрей, — закричал хирург, — убирай иглу.
И в этот момент вдруг захохотал молчаливый Август Игнатьевич. После операции его спросили:
— Почему Вы смеялись?
— А у Вас когда-либо в жизни случалась воздушная эмболия со смертельным исходом? — задал он встречный вопрос.
— Бог миловал, — сказал хирург.
— А Вы знаете, сколько кубиков воздуха нужно ввести в вену человека, чтобы он умер?
— Сколько? — спросил хирург и похолодел.
— Двести кубиков, — сказал Август Игнатьевич, — целый шприц Жанэ.
— Что? Как? Да как же Вы могли? Как это…
Хирургу стало дурно, и он зашатался.
— А Вы не судите, — сказал Август Игнатьевич, — это были стукачи. А что с ними делать? Вы там не были, не вам судить.
И в самом деле, мы там не были, хотя возможности такие нам предоставлялись неоднократно. И не нам было судить о том, чего не знали. А Тору тогда еще не читали. Вскоре появились и другие свидетельства уже на более высоком уровне.
Среди освобожденных врагов народа был, в частности, талантливый еврей Юрий Домбровский. Великолепный писатель и поэт. Его перу принадлежат романы «Нефертити» и «Факультет ненужных вещей».
И вот его документальный, хоть и стихотворный отчет о том, как покарали тайное злословие.
Когда нам принесли бушлат,
И разорвав на нем подкладку,
Мы увидали там тетрадку,
Где были списки всех бригад,
Все происшествия в бараке,
Все разговоры, споры, драки,
Всех тех, кого ты продал, гад.
Мы шесть билетиков свернули,
Был на седьмом поставлен крест —
Смерть протянула длинный перст
И ткнула в человечий улей.
Когда в бараке все уснули,
Мы встали, тапочки обули,
Нагнулись чуть не до земли
И в дальний угол поползли.
Душил наседку старый вор,
И у меня дыханье сперло,
Когда он, схваченный за горло,
Вдруг руки тонкие простер,
Вдруг быстро посмотрел в упор
И выгнулся в смертельной муке.
Тогда мне закричали: «Руки!».
И я увидел свой позор —
Свои трусливые колени
В постыдной дрожи преступленья.
Конец. Мы стали закутком,
Я рот ему утер платком,
Измазанным в кровавой пене,
Потом согнул ему колени,
Потом укутал с головой.
Лежи спокойно. Бог с тобой.
И вот из досок сделан гроб.
Не призма, а столярный ящик,
И два солдата проходящих
Глядят на твой свинцовый лоб.
Лежи, кирка долбит сугроб,
Лежи, кто ищет — тот обрящет.
Как жаль мне, что не твой заказчик,
А ты, вмороженный в сугроб,
Пойдешь по правилам влюбленных,
Смерть обнимать в одних кальсонах.
А, впрочем, для чего наряд?
Изменник должен дохнуть голым.
Лети ж к созвездиям веселым
Сто миллионов лет подряд!
А там земле надоедят
Ее великие моголы,
Ее решетки и престолы.
Их тусклый рай, их скучный ад,
Откроют фортки, выйдет чад,
И по земле, цветной и голой,
Пойдут иные новоселы,
Иные песни прозвучат
Иные вспыхнут зодиаки…
Но и чрез миллиарды лет
Найдет изменника скелет,
И снова сдохнешь ты в бараке!
Законы Торы вечны. МЕРА ЗА МЕРУ.
6. АХАРЕЙ МОТ
«Ахарей мот», т. е. «После смерти».
И говорил Бог, обращаясь к Моше после смерти двух сыновей Аарона, когда они предстали перед Богом: «Скажи Аарону, брату твоему, чтобы не всякое время входил он в святилище за завесу и не приближался к крышке, покрывающей ковчег, дабы он не умер, ибо в облаке явлюсь Я над крышкой».
Здесь нужно обратить внимание на смерть двух сыновей Аарона, которые принесли чуждый огонь на жертвенник. И эта фраза является глубинным символом Торы. Еврей не должен привносить чужое и чуждое на освященный жертвенник свой. Туда нельзя приносить безверие, чужие святыни, чуждые нам философии и любые извращения, осужденные Богом. За такие грехи души и тела непременно последует жестокое наказание. Вот почему погибли два сына Аарона.
Впрочем, как мы уже говорили, законы Торы универсальны. Великий Рим рассыпался и погиб от падения морали, которая привела к всеобщему телесному растлению, конкретные проявления которого Господь запретил. Сюда относятся все виды кровосмешения, гомосексуализм и скотоложество. Именно это и погубило Рим в апогее его величия и силы.
И нам сегодня, исходя из заповедей Торы и большого исторического опыта, который касается, впрочем, не только древнего Рима, есть смысл задуматься о последствиях нынешней великой сексуальной революции, которая ознаменовалась зловещим СПИДом…
Возвращаясь опять к символам Торы, обратим внимание на известную двойственность нашего мира: чтобы понять свет, надо хорошо знать тьму. В таких же отношениях находятся принципы добра и зла. В Торе символами этих противостояний являются два жертвенных козла.
Один козел идет в жертву Всевышнему, второй — идет в жертву Азазелю, который является воплощением силы зла (козла сталкивают в пустыне со скалы).
В таком же противостоянии добра и зла рассматривает Тора Ицхака и Ишмаэля. Ицхак родился от Авраама и Сары. И Авраам возложил Ицхака на жертвенник Богу. Бог эту жертву не принял, но символ состоялся. И мысленно мудрецы Торы, имея в виду не сам факт, а лишь его духовную составляющую, говорят: «Пепел Ицхака на жертвеннике святом».
Второй сын Авраама Ишмаэль родился от другой жены нашего праотца, Агари, которая была египтянкой. Он был агрессивен и груб. Ааврам отправил его в пустыню.
И два жертвенных козла повторяют ту же коллизию. Один приносится в жертву Богу на святом жертвеннике, другой приносится в жертву в пустыне Азазелю.
Еще более глубокий пласт этого символа Торы заключен в столкновении материального и духовного мира.
Иногда бывает полезно взглянуть на проблему глазами врага. Через 4 тысячи лет вот что сказал Адольф Гитлер: «Евреи нанесли две раны человечеству: рану на тело — обрезание, и рану на сознание — совесть. Битва будет между нами и ими».
Эту битву духа отразил в своей поэме поэт Павел Антокольский, у которого сын погиб на фронте. Отец написал поэму о сыне. Антокольский обращается к отцу немецкого солдата и сравнивает своего светлого мальчика с немецким молодым извергом, порождением бессовестного фашистского режима, ибо Гитлер, обращаясь к молодежи, сказал: «Я освобождаю вас от Химеры, которая называется совестью».
Так и перли эти бессовестные твари с закатанными рукавами и губными гармошками в зубах. Танковые армады от горизонта до горизонта, и стаи «юнкерсов» над головой. Но даже в апогее своих военных успехов они боялись света.
В откровенных разговорах командиры карательных отрядов СС вопрошали Гимлера: «Зачем мы убиваем маленьких еврейских детей? Это нелегко. Иные эсесовцы даже на фронт просятся или спиваются. Но ведь эти маленькие еврейские дети никакой опасности для великой Германской империи не представляют».
Гимлер просветил своих подчиненных: «Они сегодня маленькие, а завтра вырастут и окажут свое еврейское влияние на германскую молодежь. Евреи это умеют, как никто другой. И в результате задуманная нами тысячелетняя империя будет разрушена. И громадные жертвы, принесенные Германией в этой войне, окажутся напрасными. Таким образом, сегодня вы исполняете великую историческую миссию. Уничтожайте еврейских детей безжалостно и спокойно».
В дополнение к приказу эта содержательная политбеседа возымела свое действие. Сомнения исчезли. Палачам стало как бы легче дышать. И они усердно продолжили свое кровавое дело.
В нацистских лагерях смерти патологические извращения человеческой природы, упомянутые в Торе, получили совершенно неслыханное развитие. Женщина, в существо которой Господь заложил святое материнское начало, становилась кошмарным чудовищем, облачаясь в эсесовскую форму.
Эльза Кох, дородная, пышная тварь, могла вырвать младенца из рук несчастной матери и, схватив ребенка за ножки, ударить головой о каменную стену. Хлыст в руке и тугие лосины на выпуклых формах. В перерывах кофе, танцы, веселый хохот, любовники и снова танцы. Веселись Эльза, пляши, крути фигурой напропалую. Недолго тебе осталось. «Ведь сколько весит этот зад, узнает скоро шея». По приговору польского трибунала ее повесили в Варшаве. И это еще одно напоминание для тех, кто сегодня лепит свастику на своем рукаве.
Впрочем, не одна Эльза на нашей памяти. Их были целые табуны, эсесовских мерзавок, духовных наследниц Ишмаэля. Они отринули женственность и материнство, заповеданное Богом, и довели агрессию и жестокость своего прародителя до последнего апогея злодейства.
