Луис Ривера - Matador
— Что вокруг, где бык? — спросил Рафи. Он уже принял решение. Он принял его еще тогда, когда мимо него проносили Луиса.
— Что ты задумал? — шут схватил Рафи за рукав.
— Скажи мне, что вокруг и где этот чертов бык?! — рявкнул Рафи, вырывая руку.
— Бык прямо перед нами, шагах в двадцати, стоит левым боком… Площадка шагов пятьдесят… Мы с тобой на южной стороне… — в голосе хозяина было отчаяние. — Не делай этого!
Но Рафи уже не слышал его. Он шел прямо на быка, отсчитывая шаги и на ходу разворачивая капоте Луиса. Толпа, узнав его, взревела от восторга. Ей нравилось то, что происходило на арене. И еще больше нравилось то, что впереди ожидало незабываемое зрелище. Схватка слепого матадора со взрослым быком-убийцей.
Но Рафи не слышал этих криков. Он не слышал ничего, кроме тяжелого дыхания быка и того, как хрустит песок у него под копытами, когда он переступает с ноги на ногу, поджидая новую жертву.
Рафи шел, как во сне. Он не отдавал себе отчета в том, что делает. Все было как тогда, пять лет назад. Какая-то неведомая сила вытолкнула его на арену тогда. Эта же сила заставила сделать те несколько шагов, которые отделяли его от быка в этот раз.
Юноша остановился. Он знал, что, пока человек стоит спокойно, бык вряд ли кинется. У него было несколько секунд, чтобы почувствовать этого быка, его настроение и характер. Определить по его дыханию, насколько он утомлен и агрессивно настроен… Увидеть внутренним взором этого торо — но увидеть действительно быка, а не образ, услужливо нарисованный воображением, не рисунок на песке… Словом, у Рафи было несколько секунд, чтобы проникнуть в его мысли, самому стать этим быком, чтобы суметь понять, каким должен быть бой, как и что он должен делать на арене.
Зрители притихли, будто понимали, как нужна сейчас слепому матадору тишина. Впрочем, даже если бы они шумели, это уже не могло бы помешать Рафи. Между ним и быком протянулись какие-то невидимые глазу нити, связавшие их в одно целое. Рафи чувствовал малейшее движение быка, неуловимое изменение его настроения, он «видел» его даже яснее, чем если бы смотрел глазами. Это был своего рода транс, когда человек делает вещи, совершенно непостижимые умом и невозможные с точки зрения здравого смысла…
Наконец Рафи понял, что готов. Он поднял перед собой плащ и резко тряхнул им перед собой, привлекая внимание быка.
Время замедлило свой бег. Мир перестал существовать. Обычный мир…
Рафи стоял на залитой солнцем арене. Четко очерченный круг, за которым непроглядная тьма. Они были одни в этом мире, ограниченном кругом арены. Он и черный как смоль бык. Лоснящаяся шкура, под которой перекатывались бугры мышц, блестела на солнце, чудовищные изогнутые рога, раздвоенные копыта, взрывающие ярко-желтый песок… Все это Рафи видел настолько отчетливо, что на краткий миг ему показалось, будто он прозрел…
— Хэй! Торо! Хэй, хэй! — крикнул он звонко и зло.
Топот копыт едва не оглушил его. Бык приближался медленно, словно ему приходилось пробиваться сквозь толщу воды. Рафи успел разглядеть каждую щетинку на его покрытой пеной морде, каждую царапину и щербинку на его рогах, прежде чем он закружил быка такой же невыносимо медленной вероникой.
Толпа прокричала: «Оле!», — но этот крик показался Рафи отдаленным раскатом грома. Они с быком по-прежнему были одни на этой арене. И торо медленно и плавно разворачивался для новой атаки…
* * *Когда пришла пора сменить капоте на мулету и шпагу, Рафи, оставив быка на середине арены, подошел к хозяину. Он шел уверенно на звук его голоса, хотя знал, что нашел бы шута и так. Сегодня он не был слепым, хотя перед глазами и стояла тьма.
— Ты делаешь невозможное, — сказал шут. — Черт возьми, ты делаешь невозможное…
— Перестань, — ответил Рафи, и голос его звенел от напряжения. — Дай мне воды.
Сделав несколько глотков из протянутой шутом фляги, Рафи вытер пот со лба и отдал тяжелый плащ.
— Давай мулету и шпагу.
— Не делай глупости, — сказал хозяин. — Ты и так показал им то, что они никогда не видели и вряд ли еще увидят. Если ты сейчас уйдешь, никто не сможет упрекнуть тебя…
— Дай мне мулету и шпагу, — повторил Рафи. — Я прикончу этого чертова быка.
— Если он не прикончит тебя… Ты не видел его рогов.
— Не тяни время. Он сейчас отдыхает. Дай мне мулету…
— Черт тебя дери, Рафи… надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, — сдался хозяин.
Рафи молча кивнул и взял мулету с вложенной в нее шпагой. Уже выходя на середину арены, он услышал за спиной голос Вероники:
— Рафи! Не делай этого!
Но он продолжал идти вперед, прямо на быка. Впереди было самое трудное. Кровавая развязка. Закономерный итог. В корриде, как и в жизни, не бывает счастливого конца. Она всегда завершается смертью… Последним, окончательным ударом. Такой исход неотвратим. И все, что остается живущему в этом мире, — это возможность выбрать, как встретить этот удар. Смерть неминуемо улыбнется каждому, этого закона никто не в силах отменить. И все, что может сделать человек или бык, — это улыбнуться ей в ответ.
Рафи замер перед быком. Они оба чувствовали близость конца — человек и бык.
Резкий взмах мулеты послужил сигналом к началу последнего акта драмы под названием «Жизнь». Бык бросился на матадора. На мгновение они соединились, слились в одно целое. Затем причудливая фигура распалась, и они опять замерли в нескольких шагах друг от друга… Так повторилось несколько раз.
Толпа бесновалась.
И вот настало время решающего удара. Рафи поднял шпагу на уровень незрячих глаз и опустил мулету. Он чувствовал быка, стоящего прямо перед ним. Он знал, что голова у того уже низко опущена. Знал, что бык устал и уже с нетерпением ждет окончания этой глупой игры. Знал, что лишь несколько футов отделяют блестящее, чуть подрагивающее острие шпаги от той точки на теле быка, куда должен войти клинок. Совсем недолгий путь, который клинок пройдет всего за одно мгновение. . . И посередине этого пути — два острых, как кинжалы, рога.
Он убил быка с первого удара. Шпага вошла до упора, пробив аорту и сердце, и осталась в туше медленно оседающего на задние ноги быка…
ГЛАВА 17
— В том, что он умер, нет твоей вины, — сказала Вероника, накрыв своей рукой руку Рафи.
— Наверное, ты права… Но я ничего не могу с собой поделать. Зачем я пожелал ему удачи?.. Мне кажется, что, не сделай я этого, он был бы жив.
Они сидели неподалеку от площади, с которой уже убрали телеги и засыпали пятна крови свежим песком. Теперь ничто не напоминало о трагедии, которая разыгралась здесь всего несколько часов назад.
День никак не заканчивался.
— Перестань, прошу тебя, — сказала Вероника. — Все равно уже ничего не изменишь… Да и глупо думать, что простые слова могут послужить причиной чьей-то смерти. Глупо…
Рафи опустил голову. Ему не хотелось говорить об этом И еще меньше — об убитом быке. Когда бык рухнул на бок, Рафи не почувствовал ничего, кроме горечи. Бык был мертв, два матадора были мертвы… И все эти смерти были абсолютно бессмысленны, как бессмысленна любая смерть. Единственное оправдание смерти — жизнь. Но она продолжается лишь несколько коротких минут, пока мулета ведет за собой быка, пока все с замирающим сердцем следят за рогом, проходящим в нескольких дюймах от тела матадора… Настоящая, подлинная жизнь всегда наполнена болезненно острым предчувствием смерти. А когда его нет, нет и жизни…
— О чем ты думаешь? — услышал Рафи голос девушки.
— Так… Ни о чем.
— Давай пройдемся по городу? Я тебе расскажу, красив он или нет… И если красив, то чем именно… Тебе сейчас лучше прогуляться.
— Хорошо, — ответил Рафи. — Пойдем… Мне не хочется возвращаться в фургон.
И они отправились бродить по кривым пыльным улочкам незнакомого города. Никто из них не проронил ни слова.
Как-то незаметно они оказались на базаре. Еще издали заслышав неровный гул людских голосов, Рафи замедлил шаг. На него снова нахлынуло то чувство, которое не оставляло его все утро. Оно куда-то исчезло после боя, и Рафи решил, что это было предчувствие того, что должно было произойти на арене.
Но вот оно навалилось снова. Накрыло с головой, как накрывает океанская волна… И Рафи с колотящимся сердцем уже сам потащил за собой Веронику туда, откуда доносились звуки шумного базара.
Он не знал, что будет делать там, но был уверен — там его ждут. На мгновение ему показалось, что там он встретит Марию…
Они долго ходили по торжищу без всякой цели, продираясь сквозь толпу, толкаясь, уворачиваясь от груженых тележек и снующих туда-сюда мальчишек-карманников. Рафи не знал, куда идти, но все же тянул за собой упирающуюся Веронику, словно это она, а не он была слепой.
От жары, давки, пронзительных криков торговок у Рафи закружилась голова. Вероника чувствовала себя не лучше.
— Подожди, — взмолилась она наконец. — Давай отойдем в сторонку и хоть немного отдохнем… Зачем ты вообще приволок меня сюда? Что ты хочешь здесь найти?
