Елена Коровина - 115 способов разбогатеть, или Секреты денежного изобилия
Ошибка четвертая: когда богатые плачут
Авантюрная душа, неприкаянная…
Легендарный московский купец-промышленник Михаил Хлудов был человеком бесстрашным, авантюрным, дерзким и насмешливым, но абсолютно непонятым и одиноким. Это с него великий драматург Островский писал образы своих сценических купцов, тех самых, которые от огромнейшего количества денег скучали да душой маялись.
Ах, нам бы их скуку да маету! А по Москве меж тем ходили о них легенды.
Ольга Осиповна Садовская, любимейшая по Москве актриса, развернула лист с золотым обрезом, отложенный на проходной Малого театра: «Имею честь пригласить ко мне – в компанию избранных!» Актриса улыбнулась, предвкушая осетринку с шампанским. Но глаз скосился на подпись: «Купец-молодец гильдии избранных Михаил Хлудов». Почтенная дама взвизгнула почище мещанок и кухарок, коих изображала на сцене. Какой еще Михаил Хлудов?! Да он же недавно помер!
Скандал в театральном семействе
Всхлипывая и вскрикивая, Ольга Осиповна понеслась по лестнице в кабинет начальства. Никому не позволено вытворять такое с актерами императорских театров! Это надо же – мало того, что сам помер, еще и к себе зовет?! Хороши «званки»!..
Садовская схватилась за поручни лестницы, ловя ртом воздух. Она все-таки не девочка, чтобы носиться по лестницам, – ей скоро 37 стукнет. Приглашение, конечно, розыгрыш – не мог купец-покойник его послать. Как бы ни судачили про Хлудова, что он не боится никакого черта, поскольку принимает в своем московском доме самого дьявола, но и дьявол никому еще не помог ожить. Письмо – чья-то злая шутка! Или нет?..
Садовская влетела в коридор театральной администрации. Прислонилась, чтобы отдышаться, к двери с табличкой: «Островский Александр Николаевич. Заведующий репертуарной частью». Да, Малому театру невероятно повезло – сам великий русский драматург согласился прийти сюда на службу. Уж он-то должен знать всю подноготную этого купца Хлудова – он же списал с этого «страшилища Первопрестольной» не одного героя своих пьес. Актриса перевела дух, хотела распахнуть дверь, но не решилась. Конечно, она любимица публики, но ведь тут – сам Островский!.. Так что прима только тихонько постучала.
– Прошу! – раздался приглушенный, с хрипотцой голос Островского.
Ольга Осиповна распахнула дверь, окончательно растеряв свой запал. Вот уж второй десяток лет она знает Островского, бывает у него дома, принимает у себя, а все при встрече робеет. А как иначе? Ведь это в быту Александр Николаевич – добрый и веселый человек, но ведь как подумаешь, что он – великий русский драматург, дух захватывает. А месяц назад, в январе 1886 года, Островский получил в Малом театре официальную должность. Вот пусть и объяснит, что это за приглашение такое дурное!
Ольга Осиповна подняла глаза и ахнула: Александр Николаевич стоял у стола с молотком в руке. Садовская кинулась к нему, забыв все приличные манеры. Неужели и он получил жуткое послание? А ну как решил на тот свет к купцу-приятелю податься – на званый-то вечер? Выхватила молоток и заголосила:
– Да что же это?!
Драматург недоуменно уставился на свою ведущую актрису. Почтенная женщина – Кабаниху в «Грозе» играет, Домну Пантелеевну в «Талантах и поклонниках», – а на людей бросается ни за что ни про что.
– Вот кабинет дали, – попытался объяснить Островский. – А образок повесить – ума не хватило! Я из дома принес. Хочу в красный угол прибить. А ты что подумала, Оленька?
Оленька крякнула все еще испуганно и стукнула по столу ладошкой – выложила приглашение:
– Подумала, вы к Хлудову собираетесь!
Островский прочел послание да и захохотал:
– Ай да молодец, Хлуд-купец! Смотри-ка, почерк его собственный. Видать, еще до смерти шуточку свою задумал!
Садовская опустилась на стул:
– Хороша шуточка! Да у меня чуть сердце не разъехалось. Я – дама тучная, далеко ли до греха: оборвется сердце – и конец!
– А ты молись, матушка! – еще веселее захохотал Островский. – Знаешь, как молился Мишка Хлудов? Вместо «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь!» – «Во имя овса и сена и свиного уха, овин!» Или так: «Господи, владыко живота моего и прочих внутренностей!» – Островский вытер платком смеющиеся глаза и обмахнул усы с бородой. – Мишу Хлудова послушать – никаких романов не надо читать. Апофеоз, так сказать! «Темное царство», как говаривал Добролюбов.
Московский озорник
Островский сложил руки на животе и озорно воззрился на Садовскую:
– Интересны рассказы о темном царстве? Слушай, Оля, тебе для ролей пригодятся. Расскажу тебе, как познакомился я с Михаилом Хлудовым. Весьма странная вышла встреча. Бродил за мной несколько дней какой-то господин. Высокий, молодой, лет двадцати пяти. По одежде не поймешь, какого сословия, – сам с бородой купеческой, а одет в европейский сюртук. В один день захватил я трость со свинцовым набалдашником для вооружения да и подошел к незнакомцу: «Что вам от меня понадобилось?» А тот засверкал белозубой улыбкой и в карман полез. Я уж и трость чуть не вскинул – ну как из кармана нож вытащит? А он вынимает журнал модный «Развлечение» и гордо сует мне: «Я – Михаил Хлудов!» Гляжу – на обложке карикатура на пьяного купчину. А «прототип» мне объясняет: «Зато, чтоб редакция мою физиономию пропечатала, я им годовой тираж оплатил. Теперь хочу в ваших пьесах прославиться!»
Я взъярился: «Я на вас карикатуру похлеще, чем в журнале, напишу!»
А Хлудов сверкнул очами: «Отлично! Хотите увидеть своего «героя» в жизни, извольте, приглашаю!»
Жил он в синем трехэтажном особняке недалеко от Красных ворот в Тупом тупике. Но народ уж давно перекрестил этот тупик в Хлудовский. Раньше в нем вся семья Хлудовых жила: отец Мишин – Алексей и брат его Герасим Хлудовы, оба – миллионеры. В середине века давались тут знаменитые на всю Москву купеческие балы. По триста человек собирали, в кадрилях по сто пар танцующих шли. Но теперь отец съехал, дядя с семьей тоже, так что Миша Хлудов один хозяйничал.
Завел он меня внутрь. Комнатищи огромные – кругом ковры: на полу, на стенах, на диванах, на креслах. В столовой сзади – стена стеклянная. А за ней – зимний сад: пальмы, гранаты в кадках, разноцветные цветы в бордюры высажены. Вдруг чугунная винтовая лестница наверху заскрипела, я аж задохнулся: сверхупрямо на Мишу прыгнуло какое-то огромное животное – больше годовалого теленка, да все будто черно-золотыми лентами перевито. Оба свалились на пол, я отпрянул, а хозяин хохочет: «Не бойтесь! Это моя ручная тигрица Сонька!» Встал, отряхнулся, тигрица к ноге его припала, как собачонка. С ней и за стол сел. А я уж и не помню, как обед-то прошел…
А на другой день у Миши «четверг» был. Приглашали на те «четверги» особо: по утрам слуги разъезжались по Москве, ловили кого вздумается и привозили в Хлудовский тупик. Хозяин встречал гостей честь честью – не важно, мастерового привезли или дворянина. Каждому собственноручно подносил чарочку – с бочонок величиной. Так что к вечеру гости лежали по закоулкам особняка. Затем начинался съезд хозяйских приглашенных – купцов, дворян и «служителей Муз» из тех, что купеческим обществом не гнушались. Сам Михаил выходил на пир обряженный как на маскараде: то в кавказском, то в бухарском костюме. А однажды выкрасился ваксой в черный цвет и предстал… негром. То-то дамы были довольны полуголым красавцем! Пьяных «утренних» гостей приводили и приносили тоже переодетых соответственно – то кавказцами, то бухарцами. Кто держался на ногах, рассаживали по комнатам, остальных раскладывали по диванам – для создания атмосферы.
А в тот вечер Миша Хлудов возле меня сидел. Пил – не пьянел, собственными поговорками сыпал: «Денег у меня – многонько, дела – легонько, вот я и маюсь, людьми забавляюсь!», «С моего-то капитала с тоски помирать надобно!». Не словеса – самоцветы. Одно слово: авантюрная душа, да неприкаянная… Ну, как в пьесу не вставить? Я и вставил в «Горячее сердце». Обозвал Хлудова Хлыновым. Успех на сцене был феерический. Да только пошли с тех пор по Москве дикие россказни. Говорили, что красавец Миша водит дружбу с дьяволом, а еще больше с дьяволицами. Они, мол, к нему в особняк по небу на метлах слетаются, и все – нагишом. А иначе как объяснить, что Михаил на женщин мало внимания обращает, да и с земными женщинами ему не везет? Первая жена Маша была хроменькая, да еще и бесприданница. Михаил клялся, что любил ее, но злые языки говорили, что извел он бедняжку: померла Маша, оставила мужа с маленьким сыночком на руках. Михаил вновь женился – на вдове-мещанке Вере Максимовой. Так ее полюбил – души не чаял. На первые именины после свадьбы созвал всю московскую знать – от дворян до купцов. И при всем стечении народа подарок преподнес – огромный ящик, со всех сторон гвоздями обитый. Самолично топор схватил и ящик в щепки порушил. И прямо с пола из-под щепок глянул на зрителей и любимую женушку маленький зеленый крокодильчик. Да как щелкнет зубами! Гости во главе с именинницей вон понеслись. А скоро выяснилось: мещанка-то под венец с тремя любовниками пожаловала. Жениху объяснила – троюродные братья. И каждый день потом то один «братец», то другой в дом захаживал. Словом, плюнул на них Хлудов, купил жене особняк да выделил содержание. Вот после этой истории и перестал он обращать внимание на женщин. Одна только тигрица Сонька верна ему оказалась…
