Сергей Мальцев - Невидимая битва
Двадцатые числа октября 1836 года. Наталья Николаевна, жена поэта, отвергает навязчивые ухаживания Дантеса. С этого момента двери дома Пушкиных для него закрыты.
Пушкин и Геккерны. Дуэль отчаяния и подлости В конце октября Луи Геккерн, приемный отец Жоржа Дантеса, добивается встречи с Натальей Николаевной и сообщает о том, что тот умирает из-за ее отказа. Он умоляет отнестись к Жоржу благосклонно, чтобы спасти его от смерти [10], но она непреклонна.
После этого, 2 ноября, следует событие, которого Пушкины никак не могли ожидать. Была у них хорошая знакомая, Идалия Полетика, свой, можно сказать, человек в семье. Об отношении к ней Пушкиных позволяет судить их переписка, в которой Идалия занимает свое место. Вот он передает ей привет: "Полетике скажи, что за ее поцалуем явлюсь лично, а что-де на почте не принимают" [11]. Сейчас ни один пушкинист не может сказать, что явилось причиной резкой перемены отношения Полетики к своим старым друзьям, есть только одни предположения. Нас же интересуют только точные факты, и фактом является то, что Идалия Полетика назначает встречу у себя на квартире своей подруге Наталье Николаевне Пушкиной, и именно в это время предоставляет эту же квартиру в полное и единоличное распоряжение Жоржа Дантеса-Геккерна. Там в назначенное время происходит сцена с пистолетом у виска. После страстных признаний Жорж решается на такое последнее средство, но Пушкина опять непреклонна. ‹ a Мальцев С. А., 2003 ›
Тогда, используя как бы состоявшийся факт "свидания", Геккерны – отец и сын – требуют своего, теперь уже под угрозами, и через два дня исполняют их. Так на свет появляется документ, который назовут потом пасквилем и бесконечно будут ломать головы над тем, кто приложил руку к его написанию.
Самые близкие друзья Пушкина, почти все – члены тесного карамзинского кружка, который регулярно посещал и Дантес, получают по почте это сообщение, написанное по-французски нарочито измененным почерком:
"Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего ордена Рогоносцев, собравшись в Великий Капитул, под председательством высокопочтенного Великого Магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена Рогоносцев и историографом Ордена.
Непременный секретарь граф И. Борх" [12].
Пушкин узнает про письма, он оскорблен и 4 ноября отправляет вызов на дуэль на имя Жоржа Дантеса-Геккерна.
Геккерн-отец под всевозможными предлогами просит отсрочки дуэли и получает ее.
5 ноября он добивается встречи с Натальей Николаевной и заклинает ее написать письмо Дантесу, в котором она умоляла бы его не драться с мужем. Она, опять же, непреклонна и, как вспоминал потом князь Вяземский, друг Пушкиных и свидетель их трагедии, "с негодованием отвергла это низкое предложение" [13].
7 ноября поэт Жуковский, узнавший о том, что его друг вызвал на дуэль Геккерна-сына, пытаясь уладить миром этот конфликт, едет к Геккерну-отцу. Там, в доме Геккернов, его ждет чрезвычайное недоумение. Старый Геккерн раскрывает Жуковскому-парламентеру глаза: оказывается, никто ничего не понял, ни Пушкин, ни его жена, и Жорж на самом деле влюблен не в Наталью Николаевну, а в Екатерину Николаевну Гончарову, ее сестру, и теперь вызов на дуэль, который он принял от Пушкина, мешает ему просить руки Екатерины Николаевны – могут счесть, что это предлог, необходимый Дантесу для избежания поединка. Вот если бы сам Пушкин взял назад свой вызов…
Обрадованный таким поворотом событий Жуковский, загорается идеей добиться во что бы то ни стало мирного разрешения ситуации. Он спешно едет к Пушкину и пытается убедить его в открывшейся ему истине. Но Пушкин, чего не могли понять ни Жуковский, ни друзья поэта, не только не верит в это, но впадает в ярость.
Проходит время и после всех стараний Жуковского 16 ноября Александр Сергеевич все-таки пишет старшему Геккерну письмо: "Господин барон Геккерн оказал мне честь принять вызов на дуэль его сына г-на барона Ж. Геккерна. Узнав случайно? по слухам?, что г-н Ж. Геккерн решил просить руки моей свояченицы мадемуазель К. Гончаровой, я прошу г-на барона Геккерна-отца соблаговолить рассматривать мой вызов как не бывший" [14].
Такой отказ от вызова на поединок Геккернов не устроил. Дантес пытается предложить поэту свой вариант и тем самым опять приводит Пушкина в бешенство, получая от него еще один вызов на дуэль.
Теперь за дело берутся секунданты конфликтующих сторон Соллогуб и д'Аршиак. Они улаживают спор, убедив Дантеса отказаться от всех его условий. 17 ноября Жорж дает ручательство о том, что женится на Екатерине Гончаровой сразу после отказа Пушкина от дуэли, а сам Пушкин вручает д'Аршиаку свое письменное заявление:
"Я не колеблюсь написать то, что могу заявить словесно. Я вызвал г-на Ж. Геккерна на дуэль, и он принял вызов, не входя ни в какие объяснения. И я же прошу теперь господ свидетелей этого дела соблаговолить считать этот вызов как бы не имевшим места, узнав из толков в обществе, что г-н Жорж Геккерн решил объявить о своем намерении жениться на мадемуазель Гончаровой после дуэли. У меня нет никаких оснований приписывать его решение соображениям, недостойным благородного человека.
Прошу вас, граф, воспользоваться этим письмом так, как вы сочтете уместным.
Примите уверения в моем совершенном уважении.
А. Пушкин
17 ноября 1836 года" [15].
Дантес в ответ просит Соллогуба передать бывшему противнику его благодарность и добавляет: "Я надеюсь, что мы будем видаться как братья" [16].
Казалось бы, все. Дантес женится на влюбленной в него без ума Катерине Гончаровой, а Мастер теперь может успокоиться и взяться за работу.
Но не тут-то было. Уже через два дня по Петербургу идет новость: "Молодой человек ради спасения чести любимой женщины вынужден был просить руки ее сестры". Барышни подхватывают и с трепетом переносят ее из салона в салон, добавляя: "Какой подвиг!" Наталья Николаевна теперь – героиня любовной истории, а ее муж – оживший персонаж из диплома "Ордена Рогоносцев". ‹ a Мальцев С. А., 2003 ›
Новость расходится с быстротой курьера по городам и весям, стекает на бумагу с пера иностранных дипломатов и летит в цивилизованную Европу, где обрастает новыми подробностями. Так в дневнике польского литератора Станислава Моравского появляется запись о том, что Жорж Дантес связал себя тяжелой цепью на всю жизнь, чтобы "спасти любовницу от… грубых, быть может, даже кровавых преследований" мужа [17]. Датский посланник в Петербурге граф Бломе извещает соотечественников о "неистовом нраве" Пушкина и его "ревности, не знавшей границ", а прусский посол Либерман заключает как факт то, что ревность Пушкина уже "вошла в пословицу" [18].
Подробности эти горячо обсуждаются в великосветских салонах – в домах Белосельских, Барятинских, Строгановых, Трубецких – и, сделав круг, водворяются в умах даже близких друзей поэта. Дантес опять посещает карамзинский кружок и само семейство Карамзиных считает своим долгом сохранять нейтралитет и беспристрастие в этой "щекотливой" ситуации.
20-21 ноября слухи эти, наконец, доходят до того, кто был главным их предметом и сам ничего о них не знал. В это же время Геккерн-отец уговаривает Дантеса написать письмо Наталье Николаевне о том, что тот "отказывается от каких бы то ни было видов на нее", чтобы, наконец, "прервать эту несчастную связь", и сам берется передать его адресату. Вручая ей это послание, он сопроводил его соответствующими советами и наставлениями, и – как он сам потом описывал свою миссию в письме графу Нессельроде – "доводил свою откровенность до выражений, которые должны были ее оскорбить, но вместе с тем и открыть ей глаза" [19].
21 ноября Пушкин берется за написание очередного вызова на дуэль, но теперь он делает это по-другому и не вызывает лично Дантеса на поединок, а прямыми оскорблениями в адрес отца-Геккерна вынуждает его сына самого сесть за дуэльное письмо. Для этого он не стесняется в выражениях, давая выход накипевшим за все это время чувствам:
"…Но вы, барон, – вы мне позволите заметить, что ваша роль во всей этой истории была не очень прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему незаконнорожденному или так называемому сыну; всем поведением этого юнца руководили вы. Это вы диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и глупости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о вашем сыне, а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, истощенный лекарствами, вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: "Верните мне моего сына…"
