Потап Медведьев - "Зависшие" между мирами: cамоубийство, эвтаназия, кровная месть
Казалось бы, зачем? Нам, людям с высшим образованием, дипломами, научными степенями, наградами и прочим — что с того, что кто-то умер на конкретном месте. Вроде бы, ничего. Так мы считаем, пока не нарываемся на целую череду расстройств и неудач. Пока необъяснимым образом неизлечимо не заболевают наши близкие, начинают рушиться успешные прежде дела, происходят кражи или что-то подобное. И тогда мы вспоминаем о «чёрной полосе». Естественно, мы стараемся ее преодолеть — по мере сил, и даже пытаемся разобраться в причинах. Только в подобных случаях зачастую совершенно непонятно, почему всё происходящее происходит именно с нами. На определённом этапе рациональных объяснений становится мало, и тогда мы, без особой «задней» мысли, задаем вопрос об этом какой-нибудь дряхлой бабушке. И бываем порой удивлены ответом. Она говорит, что, дескать, нечего шастать туда-сюда мимо места, где кто-то умер. Мы возмущены — как это, мы же ничего не сделали, не то, что плохим словом, плохой мыслью не помыслили об умершем. Чего он на нас взъелся-то?
А оказывается — просто так. А если бы ещё было за что, то «получили» бы гораздо больше. То, что нам «досталось» — мелочи, нас лишь зацепило «по касательной».
Безусловно, можно считать происходящее ерундой, можно возмущаться несправедливостью или доказывать, что никакого «потустороннего» воздействия не существует, — это нисколько не отражается не реалии жизни. Принимать ее или не принимать — личный выбор каждого. Наши предки, к примеру, принимали. И случись им увидеть место, где кто-либо умер, — обходили стороной, как мы обходим злобного пса, сидящего на цепи. А если не было возможности обойти, то в знак уважения клали камешек или веточку на это место. На всякий случай, чтобы «хозяин» этого места к ним не привязывался. А то ведь бывало по всякому...
Давайте представим следующую ситуацию. Утром русские крестьяне выходят на околицу своего села и видят труп какого-нибудь «калики перехожего», умершего там ночью. Что делать? Безусловно, можно отнести его на кладбище и похоронить, однако селяне прекрасно знают, что это не решит возникшей проблемы. Да, тело действительно окажется на кладбище, но совсем не значит, что туда же последует и душа умершего. Что особенно важно, не просто последует, а главное — там и останется! Крестьяне знают, что в данном случае ничего хорошего не получится, так как душа, в виде призрака, будет «курсировать» между местом своей смерти и местом погребения. Согласно её новым возможностям, она может быть одновременно и там, и там. Причём будет не просто «курсировать»: неудовлетворённая своим «призрачным» состоянием, она будет досаждать проходящим мимо, привнося в их жизнь беды, невезение и страдания.
Крестьяне, безусловно, хотели бы избавиться от нежданного «подарка», но сделать ничего не могут. И одна из главных причин этого — отсутствие каких-либо сведений об умершем. Без знания «сакрального» имени умершего и его религиозной принадлежности весьма сложно «закрепить» призрак души за остывшим телом. А без этого нет возможности, перенеся тело на место погребения, «замкнуть» его там. Нет никакой гарантии, что этот призрак не станет появляться на месте своей смерти, формируя пресловутую «черную полосу» неудач.
Стандартный вариант
Человек, лежащий на смертном одре из травы дарбхи и листьев туласи, на земле, покрытой коровьим навозом, получает полное очищение, подобно тому, кто выполнил искупительные обряды.
Гаруда-Пурана II, 19,27Чтобы прояснить детали того, как эти самые крестьяне «выкручиваются» из сложной ситуации, давайте рассмотрим похороны их односельчанина, умершего обычной смертью.
Во-первых, ему не позволят умирать на обычной кровати. Смерть на ней осквернит как её, так и место, где она находится. Если такое произойдёт, то кровать следует сжечь как нечистую, а самое место подвергнуть суровому очищению, прежде чем его займёт другая кровать. В противном случае говорить о возможности удаления души умершего из этого дома вряд ли получится. Все, кто после этого решится спать на этой кровати, «поимеет» весьма нежелательные «контакты» с душой умершего.
Так что в русских деревнях умирающего старались, по мере приближения к смерти, переложить на смертный одр. «Одр» (от слова «драть, отдирать») означает настил из сломанных, но не срубленных или спиленных деревьев. Такой метод изготовления смертного одра предполагал особую, неокультуренную природу создаваемого настила. Нахождение на нём, в некотором роде, облегчало умирающему возможность покинуть этот мир. Находясь на «одре», он как бы «отрывался» от окультуренного пространства, что позволяло ему умереть более лёгкой смертью[2].
Чаще всего этот «одр» делали на санях, ибо у славян было принято, независимо от сезона, именно на санях, своего рода «земных кораблях», отвозить умершего на кладбище[3] . В сани обычно запрягали старую и бесполезную в хозяйстве лошадь, которую после поездки на кладбище полагалось умертвить. Дабы через неё умерший не нашёл бы обратного пути домой. Со временем понятие «одр», как особое лежбище на санях, перекочевало на название самой лошади. И в современном русском языке «одр» означает именно старую и бесполезную лошадь.
«Прошка лёг под образа, да и выпучил глаза»
Русская пословица
Но на санном «одре» умирали не всегда. В ряде селений и местностей был «смертный одр» и в избе. Он представлял собой особую «смертную» лавку, которая (из-за особых своих качеств) всегда находилась в «нечистой» части избы (в сенях, у печи или у порога). Когда у человека становились видны признаки оставления «этого» света (округление глаз, убегание с его тела вшей, заострение или скашивание набок кончика носа, резкое посинение переносицы, неожиданно сильное «побеление» верхней губы, дыхание сразу через две ноздри и пр.) его перекладывали на ту самую смертную лавку[4]. Кроме подобных случаев, лавка использовалась для целей лечебной магии, ночёвки чужаков (странники, нищие, пастухи и пр.), обрядов отправления членов семьи «на чужбину»[5] и т.п.
И вот крестьянин умирал. После трёхдневных бдений над ним, практически безостановочного чтения молитв, родственники совершали обряд выноса покойного. Если это действие выполнялось правильно, то дух (призрак) умершего должен был проследовать за своим телом[6]. Родственники же прилагали особые усилия, чтобы он не просто проследовал, но и «забыл» место своего умирания. Для этого умершего выносили вперёд ногами, не касаясь при этом дверных косяков, трижды опускали гроб и т.д. Причём, весьма желательно было тело выносить не в дверь, а в окно или двери хлева, который обычно вплотную примыкал к жилой избе. Иногда даже разбирали часть северной или западной стен.
Для того, чтобы надёжнее «запутать» призрак умершего, похоронная процессия двигалась на кладбище самой длинной и самой извилистой дорогой. Сани с умершим по несколько раз заворачивали на одних и тех же перекрёстках. Лошадь, на которой тело усопшего везли на кладбище, нередко перепрягали перед возвращением домой.
Оставшиеся в доме старались сделать его неузнаваемым для умершего. Сразу за погребальной церемонией закрывали и даже иногда завязывали на полотенце входные ворота. В доме переставляли мебель, переворачивали вверх ножками столы, стулья, табуреты, стремились «смыть» все следы почившего. Мыли и перемывали стены, лавки, пол, посуду. По «смертному одру» сначала наносили удар топором, чтобы отсечь смерть, а затем выносили в курятник, чтобы его мог «опеть» петух — известный гонитель нечистой силы. Все эти процедуры должны были закончиться к моменту, когда умершего похоронят.
Возвращаясь к похоронной процессии, следует также упомянуть, что за пределами села на первом же перекрёстке она обязательно останавливалась. Гроб с усопшим на некоторое время ставили на землю. Это делалось на случай возможного «сбегания» души с кладбища. В таком случае «беглянка» должна была счесть местом своего умирания не то место, где она действительно отходила от тела, а место остановки погребальной церемонии. И «зависнуть», соответственно, над ним. Только после остановки на первом перекрёстке, тело приносили на кладбище, где священнослужитель молитвами «замыкал» его в пределах кладбищенской ограды и указывал умершему дальнейшее «направление движения».
Действуя подобным образом, крестьяне почти гарантированно могли избавиться от призрака умершего не только в пределах данного дома, но и в пределах всего села. Что же касается случая, когда чужой труп обнаруживали на территории крестьянской общины — здесь дело обстояло сложнее. Селяне не то что бы рисковали что-то неправильно сделать в ритуале — они не могли его исполнить в принципе. И причиною здесь, как мы уже упоминали, являлось то, что умерший был не известен хоронящим. Они, при всём своём желании, не имели к нему «доступа». Кодом доступа является вероисповедание и «секретное» имя, которое получил этот человек, входя в лоно данной системы. Если оно не известно — все усилия окружающих по «вытеснению» его души с места смерти были бесполезны. Призрак умершего на весьма неопределённое время зависал сразу в двух местах: на месте смерти и на месте хоронения.
