Александр Попов - Все тайны Москвы
Естественно, условия Ивана были приняты.
Страна была разделена на две части: «Государеву светлость опричнину» и земство. В опричнину попали, в основном, северо-восточные русские земли, а ее центром стала Александровская слобода.
Но опричнина мало кому нравилась: члены Земского собора 1566 года подали челобитную об ее отмене, собрав под ней 300 подписей. Все подписавшиеся тут же оказались в тюрьме, большинство, впрочем, по заступничеству митрополита Филиппа отпустили. Но, тем не менее, пятьдесят из них подвергли «торговой казни» — битью кнутом на площади, нескольким урезали языки, а троих обезглавили.
Иван сформировал отряд в 1000 человек, отобранных из опричных уездов. Они принесли клятву на верность царю и обязались не общаться с земскими. Позже число опричников достигло 6000 человек. Также в опричное войско были включены отряды стрельцов с опричных территорий.
Даже в воздухе, по воспоминаниям современников, витало ощущение страха. Но митрополит московский Филипп, изначально возражавший против введения опричнины, сумел на некоторое время утихомирить царя.
Вернувшись зимой 1568 года из первого ливонского похода, где он узнал о переписке польского короля Сигизмунда и бояр, Иван начал новую волну террора. Филипп сначала беседовал с царем с глазу на глаз, пытаясь прекратить убийства, но Иван начал просто избегать Филиппа, и тот был вынужден начать проповедовать о нехристианском поведении государя с амвона. 22 марта 1568 года в Успенском соборе Кремля, когда Иван вместе с опричниками пришел на богослужение в черных ризах и высоких монашеских шапках, а после литургии подошел к Филиппу за благословением, тот обратился к нему с обличительной речью:
«В сем виде, в сем одеянии странном не узнаю Царя Православного; не узнаю и в делах Царства… О Государь! Мы здесь приносим жертвы Богу, а за олтарем льется невинная кровь Христианская. Отколе солнце сияет на небе, не видано, не слыхано, чтобы Цари благочестивые возмущали собственную Державу столь ужасно! В самых неверных, языческих Царствах есть закон и правда, есть милосердие к людям — а в России нет их! Достояние и жизнь граждан не имеют защиты. Везде грабежи, везде убийства и совершаются именем Царским! Ты высок на троне; но есть Всевышний, Судия наш и твой. Как предстанешь на суд Его? Обагренный кровию невинных, оглушаемый воплем их муки? Ибо самые камни под ногами твоими вопиют о мести!..»
Иван в ответ «ударил своим жезлом оземь и сказал: „Я был слишком милостив к тебе, митрополит, к твоим сообщникам в моей стране, но я заставлю вас жаловаться“». На следующий день аресты и казни продолжились и затронули уже и окружение митрополита. Филипп в знак протеста переехал из Кремля в один из московских монастырей. Но Иван, опасаясь народного гнева, трогать митрополита пока боялся.
28 июля, когда Филипп служил в Новодевичьем монастыре, он заметил, что один из опричников во время чтения Евангелия не снял шапки. Филипп сказал об этом царю, но опричник быстро шапку сдернул, и Иван, не увидев никого в головном уборе, разозлился и назвал митрополита «лжецом, мятежником, злодеем». Поняв, что в одной стране им не ужиться, он отдал приказ о подготовке над Филиппом церковного суда, с целью сместить его с должности по закону. Суд состоялся в ноябре, но представленное обвинение было настолько слабым и абсурдным, что некоторые из «свидетелей», несмотря на страх перед государем, даже отказались его подписывать.
Филипп, видя, к чему идет дело, заявил: «Лучше мне принять безвинно мучение и смерть, нежели быть митрополитом при таких мучительствах и беззакониях!» — после чего сам сложил сан. Но Грозный не принял этого и велел ему служить в день архангела Михаила в Успенском соборе. И уже на службе Басманов громогласно объявил о лишении митрополита сана. Тут же опричники сняли с Филиппа святительское облачение, одели в разодранную монашескую рясу и изгнали «из церкви яко злодея и посадиша на дровни, везуще вне града ругающеся… и метлами биюще».
Иван хотел Филиппа сжечь, но духовенство упросило его этого не делать, и бывший митрополит был осужден на вечное заключение. Его ноги забили в деревянные колодки, руки заковали в железные кандалы и содержали в монастыре Николы Старого, где морили голодом. Иван же, казнив племянника святителя, прислал Филиппу голову, зашитую в кожаный мешок: «Вот твой сродник, не помогли ему твои чары». Вскоре митрополит был сослан в Тверь, но Грозный все не мог успокоиться и одного за одним казнил его родственников.
А через год к Филиппу приехал Малюта Скуратов и попросил благословения на новгородский поход: царь подозревал, что Новгород хочет отложиться к Польше. Филипп отказал, и Малюта задушил его подушкой. Понятно, что убийство столь видного человека могло быть санкционировано только царем.
Новгородский же поход закончился заключением тамошнего епископа Пимена, возглавлявшего, кстати, суд над Филиппом, и массовыми убийствами: Иван велел обливать новгородцев зажигательной смесью и затем, обгорелых и еще живых, сбрасывать в Волхов. По свидетельству очевидцев, от обилия мертвых тел река вышла из берегов. Современные ученые считают, что было убито до 15 000 человек, включая младенцев, при общем населении тогдашнего Новгорода в 30 000 человек. Только в одной из могил, где хоронили утопленных в Волхове, археологами было обнаружено 10 000 останков.
«Новгородскую измену» царь продолжил расследовать и по возвращении в Москву. В столице было обвинено 300 человек, и казнь назначили на 25 июля 1570 года на Поганой луже.
Но Грозный никогда не забывал о «милосердии» — он слишком боялся народа. 184 человека были тут же помилованы, остальные казнены разными пытками. Дипломата и печатника Висковатого заживо изрезали на мелкие кусочки, казначея Фуникова умертвили попеременно обливая то кипятком, то холодной водой. Иван не только присутствовал при этих казнях, но и принимал в них непосредственное участие.
Попали в жернова террора и основатели опричнины: сына Алексея Басманова Федора заставили отрубить отцу голову, а потом казнили и самого. Интересно, что центральное лицо «заговора», Пимен, казнен не был, его всего лишь отправили в ссылку. Убитых, чьи имена «сам ты, Господи, веси» Иван внес в свой синодик, он регулярно поминал в церкви. Но казни в Москве продолжались. Иван всегда принимал в них участие и придумывал все новые способы мучений: раскаленные сковороды, печи, клещи, тонкие веревки, перетирающие тело, и т. п.
Конец опричнины был неожидан: в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей не только вошел на Русь, но и сжег Москву. Опричники, привыкшие разбираться лишь с мирным населением, просто попрятались. После отражения нападения хана Грозный отменил опричнину, и даже запретил произносить это слово. Но все-таки, под именем «государева двора», она просуществовала до самой его смерти.
Сталин видел в опричнине явление положительное и на встрече с кинематографистами по поводу второй части фильма Эйзенштейна «Иван Грозный» (в итоге запрещенной) сказал: «(Эйзенштейн) изобразил опричников как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского ку-клукс-клана… Войска опричнины были прогрессивными войсками, на которые опирался Иван Грозный, чтобы собрать Россию в одно централизованное государство против феодальных князей, которые хотели раздробить и ослабить его. У него старое отношение к опричнине. Отношение старых историков к опричнине было грубо отрицательным, потому что репрессии Грозного они расценивали как репрессии Николая II и совершенно отвлекались от исторической обстановки, в которой это происходило. В наше время другой взгляд на это».
Сталин был прав в том, что нельзя не признавать заслуги Грозного в государственном строительстве. Другое дело, что это строительство, рассчитанное только на сиюминутный результат, в итоге привело к страшным годам Смуты. Но об этом мы поговорим в других главах. Пока же необходимо сказать то, что Грозный присоединил к России Казанское и Астраханское царства, расширил влияние страны на юге, западе и в Сибири, добился безопасного выхода страны к Балтийскому морю.
Но за это была уплачена слишком большая цена: в крымско-татарский набег 1571 года были не только разорены южные русские земли, но и погибли десятки тысяч людей, а более 150 000 русских уведены в рабство. Иван бежал из Москвы от войска хана сначала в Серпухов, затем в Бронницы, потом в Александровскую слободу, а оттуда — в Ростов.
Хан прислал царю грамоту: «Жгу и пустошу все из-за Казани и Астрахани, а всего света богатство применяю к праху, надеясь на величество божие. Я пришел на тебя, город твой сжег, хотел венца твоего и головы; но ты не пришел и против нас не стал, а еще хвалишься, что-де я московский государь! Были бы в тебе стыд и дородство, так ты б пришел против нас и стоял».
Грозный униженно ответил: «Если ты сердишься за отказ к Казани и Астрахани, то мы Астрахань хотим тебе уступить», — а к приехавшим татарским послам вышел в сермяге, сказав: «Видишь-де меня, в чем я? Так-де меня царь (хан) зделал! Все-де мое царство выпленил и казну пожег, дати-де мне нечево царю». Тут же он выдал Девлет-Гирею мурзу, который перешел в Россию и принял православие. Но эти уступки хана не удовлетворяли: тот хотел вернуть все целиком и получить еще и денежный оброк.
