Вит Ценев - Протоколы колдуна Стоменова часть I
Без меня не сможешь ты этого, но я тебе подсоблю. Когда и где – не говори, я и так узнаю… У врага твоего будет две могилы на этой земле: твоя, магическая, и его, та, на которой он будет похоронен...
Следователь: – Стоменов, вы отдаете себе отчет в том, что вы говорите здесь?
Стоменов: – Отдаю, мил человек. У тебя даже ладони потеть... (сигнал прекратить запись) перестали...
Кристо Ракшиев (дневники)
С самого начала во всем этом была какая-то чертовщина, бесовщина, мистификация. 79-летний старик, а мне только пятьдесят один, а сравните меня и его: да я ему, черт подери, в папы гожусь! Рослый, почти метр восемьдесят пять, широкоплечий, абсолютно седая голова, но лицо – ей-богу! – от силы сорокалетнего. Я слышал, как перешептывались медики, пожимали плечами: здоров был, как бык, – в 79 лет!!! Зрение, слух в норме, кровь, сердце, нервная система, печень, половые органы – ха! Я думаю, в постели с женщиной он дал бы молодежи трехкратную фору. Глаза у него были карие, яркие, невыцветшие, как это обычно бывает у стариков. Такие выразительные глаза – чаще всего спокойные, уверенные, иногда даже равнодушные. Один раз он весело подмигнул мне – я был с ним в комнате допросов без следователя, тот куда-то срочно вышел, охрана была на входе... Чего бояться – Стоменов постоянно приковывался наручниками к металлическому столу, вмурованному ножками в пол... Но меня иногда озноб бил от страха. Он подмигнул мне, выразительно тряхнул скованными руками и то ли спросил, то ли предложил: «Хошь сломаю?» Я вздрогнул, пожал плечами, отвел глаза, он усмехнулся, сказал: «Не боись, сынок...»
Он говорил уверенно, долго... Его почти никогда не перебивали: заговорил – так пускай мелет, пиши, потом разберемся, когда сыщики наши чего-нибудь да накопают. Но время шло, Стоменов говорил, а следствие результатов не давало. Потом приехали Советы, их следователь слушал его уже как-то целенаправленно, часто задавал вопросы, делал у себя какие-то пометки. Я по-прежнему стенографировал, а дома строчил стенограммы по памяти, засыпая иногда прямо за письменным столом... Много позже я осторожно наводил справки у людей, которые имели дело с гэбэшными архивами, но так толком ничего и не узнал. Одни говорят, что дело Стоменова Советы вывезли, другие – что никому это на хер не надо, и все сожгли к чертовой матери...
Родителей этой убитой девки так и не нашли. Я же говорю, бесовщина, словно они оба с луны свалились... Когда Стоменов сказал, что он урожденный русский, и заговорил на русском языке, рабочие версии следствия полетели к чертям собачьим, и дело было с радостью сбагрено Советам. Дело, в общем-то, прикрыли сразу, выясняли только – что за фрукт и с чем его едят.
Стоменов называл себя одним из тринадцати краеугольных камней Магии Смертной Силы. Страшного учения, которое он нам проповедовал... Двое из наших сошли с ума – один сдебютировал на седьмой день допроса, другой улетел в психушку в 1989 году, и, насколько мне известно, там до сих пор. Как я удержался – одному богу известно. Может, это ЕГО, Стоменова, воля, а может, потому что писал все это, выплескивал на бумагу. Приходило облегчение, опустошение...
Пилюльки, укольчики... Из службы меня турнули в девяностом, там уже всех лихорадило... да что я говорю, сам знаешь. Искал людей, хотел докопаться до истины, но все тщетно, все вилами по воде писано. Пиши по тому, что есть, сделай из этого книгу. А там, глядишь, в Россию подашься, деревеньку эту поищешь – глядишь, и выведаешь
чего. Был у меня такой порыв, но, чувствую, – нет, не слажу, совсем худо мне, так и оставил эту затею...
Магия Смертной Силы... Тринадцать ее Воинов... Да, и еще – в 2001 году они ждут Прихода своего Сатаненка... Там тоже чертовщина неуемная – не он придет в Мир этот, а люди его найдут, придут к нему и попросят Силу и Знание...
Восьмой день допроса
Стоменов: – Одни слова, которые вы говорите, могут давать вам Силу. Таких слов немного. Другие слова эту Силу отнимают, что встречается повсеместно. Если ты, Борислав, орешь на свою кухарку, что «по стенке ее размажешь», ты теряешь силу и опустошаешь себя. Но еще замечу к этому, что некоторые очень несмелые люди обладают, как это ни странно, опасной внутренней энергией. Они не в состоянии дать ни физического, ни словесного отпора, а все их утешение – это мечтать опосля, как бы они изничтожили своих врагов. Бойся таких людей, они не ведают, что могут уничтожить тебя, не пошевеля и пальцем. В народе часто говорят – «сглазили», «порча», но это не совсем так. Когда не знаешь Силу, навредить можно только случайно, вдруг, и никогда – целенаправленно.
Наша вера говорит, что слова «удавлю», «убью», «уничтожу» и многие другие подобные словоблудия являются деянием бессилия, а не силы. Маг Смертной Силы не пользуется силою своего тела, чтобы искалечить или убить человека. Более скажу, что не произносит он настрого угрожаний таких словесных. Мне вот семьдесят девять лет, и я могу убить быка одним ударом кулака, но никогда не сделаю этого. Я молчал сполна сорок дней и сорок ночей, для того чтобы приблизиться к магическому искусству. Четырежды я срывался – и все начинал сначала. Никола делал нам испытания: спишь, а тебе вилами в мягкое место. А заорать нельзя. Один раз я споткнулся на ровном месте, рухнув брюхом прямо на ежа... (улыбается). Тонул в речушке нашей, где коту по колено. Никола говорил: «Если совсем худо, то заорешь, не удержишь, а если можешь держать – гибни, тони, гори синим пламенем, но молчи»! На сороковой день стая волков прижала меня к болоту, наши мужики рядом совсем, траву косят, а я кричать не могу, рот одной рукой зажал, в другую сук, а волчищ штук двадцать... И вдруг слышу – ору, ору благим матом, а рот-то я себе намертво зажал, зубы стиснул, ажно челюсти свело. Волки шмыг, шмыг, в разные стороны, мужики с вилами и косами мчатся, Никола идет, в бороду лыбится. Я кровь с прокушенной губы сплевал, голову опустил, мужики меня обступили, смотрят сурово, а Никола и говорит: «Закричал, значит?» Я молчу, вроде и кричал, и не кричал, сам не пойму... Никола лыбится, говорит: «Ты, Андрюша, по-другому закричал. Марфа ажно кипятком обварилась. Громко гаркнул. Ай, молодец!» Мужики загомонили разом, повеселели... Так у меня это вышло. Марфу Никола натер мазью особой, которую с отцом своим, Ерофеем, по июлям готовил, и прошел ожог ее в тот же день.
Вот так, Борислав. Ты, поди, волков только по телевизору видел, а я их по молодости войско целое изничтожил. После того как я выдержал, Никола мне запретил. «Хватит, – говорит, – зверье почем зря губить. Скажу я слово одно, и кончится ваша вражда. Ты – зверь сам по себе, они сами по себе. Не пересекутся ваши дорожки больше». И правда, как бабки отшептали. Пошаливали они опосля, но редко, лениво.
Слова, Борислав, не помогают быть сильным. Если ты чувствуешь себя слабым – лучше молчи, не трать себя. Научишься молчать – сделаешь первый шаг к Магии Смертной Силы. А что такое Сила, ты знаешь? Сила первого посвящения – это наука уничтожить своего недруга. Этим владеют многие, не только культы и маги, но и вполне цивилизованные кланы, к одному из которых принадлежишь ты. Сила второго посвящения, которой владеют немногие, – умение использовать достоинства врага в свою пользу, превращать их в недостатки. Сила третьего посвящения, которым владеем мы, Сила Смертная, неотвратимая и неодолимая, – уметь делать людей слабыми, бессильными, податливыми, опустошенными. Для этого не нужны ни ваши мудреные бомбы, ни яды, ни войско. Слушай и молчи, Борислав. Так ты прикоснешься к Силе. Было время, и я сидел так перед Николой и внимал каждому слову. Как сделать медведя послушным, словно дитя, как сделать больно незнакомцу, стоящему за версту от тебя, как обрести Силу неземную, проницательность звериную, нюх волчий, ярость нечеловеческую. Как оставаться нехворым и в младости, и в старости, как голод познать и удерж от всего желанного... Слушай, Борислав, – с ума не сойдешь если, то сильным станешь много более сегодняшнего...
Ты неплох духом, я это чую, хотя супротив меня тысячи таких, как ты, не хватит. Улыбаешься... Не веришь? Ладно. Вы уже другие, брезгливые к голосу старшего, уверовавшие во всезнайство свое. Говорите вы много, а слушать не умеете, впитать влагу ума бескрайнего разучились, словно детьми никогда не были. Когда Никола говорил, вся деревня его слушала, отец родной его слушал, не перебивал, кланялся благодарно. Мне было два годка, когда откровение ему пришло. Голос ему был громогласный и видения. Конец прошлого века был это. Мамка мне много про Николу рассказывала: как он на стаю волчью с голыми руками ходил, как дрался со зверьем; как на кладбище жил, от людей шарахался, голодом мучался, плотскими жаждами; исчезал надолго и возвращался, готовил настои и мази исцеляющие. Потом он нам говорил: «Испытание мне наказано было Великое, нечеловеческое». Все опосля проходили те же муки, что он сдюжил, – все проходили, да не все прошли... Баб наших, деревенских, он одной мерой мерил, мужиков – другою. Мне семнадцать годков стукнуло, когда не голосом я закричал, а Силой своей, и много было еще впереди… Марфа, которую я поминал уже, померла, не сдюжила, похоронили мы ее на кладбище нашем тихонечко. Мужика одного медведь задрал, другой, Федор, в проруби утонул. Федорова баба на сносях была, родила через месяц она двоих мальчиков – да мертвыми, синенькими. Никола сказал, что это хороший знак, ему Откровение было. Баба вслед за детками померла тоже. Схоронили мы их всех рядом, могилка к могилке. В девятнадцатом году, когда уходили мы из деревни нашей навсегда, Никола велел по пригоршне земли с их могилы с собою в дорогу взять. Сильная землица, колдовская...
