Сборник статей - Тайны древних цивилизаций. Том 1
Торжества длились почти целый месяц, и каждый день имел свое значение и свое название. Первый день нового года назывался гандзицу – «день начала», что также можно перевести как «если сбился с дороги, то лучше начать сначала». Второй день именовался котохадзимэ (кото – «вещь», хадзимэ – «начало») – это можно перевести как «впервые сделанное». Это могло относиться ко всему, что делалось в этот день: к новой песне, танцу или хайку. Если что-то было сделано хорошо, то и весь год сулил удачные дела. А в ночь на второй день первого месяца важно было увидеть во сне «хорошие вещи» (такими считались, например, гора Фудзи и сокол). Для этого под подушку клали бумажные изображения со сти-хом-заклинанием: «Как приятен звук лодки, качающейся на волнах, когда вы проснулись после глубокого сна». Но самым добрым знаком считалось увидеть во сне Семь богов счастья, плывущих в лодке.
Инь и ян. Хаос и порядок
Алексей Маслов, профессор, зав. кафедрой всеобщей истории РУДН
Концепция инь и ян – двух противоположных и взаимодополняющих начал – пронизывает все в китайской культурной традиции, от системы управления государством и отношений между людьми до правил питания и саморегуляции. Она же распространяется и на весьма сложную схему взаимоотношений Символ инь-ян между человеком и духовным миром. Изображение символа инь-ян (на самом деле он не древний и возник достаточно поздно) как темного и светлого полукругов стало едва ли не визитной карточкой всей восточноазиатской культуры, и его можно обнаружить на обложках западных книг по диетологии, здоровому образу жизни, философии и религии Китая.
Символ инь-ян
Инь-ян стали настолько тесно ассоциироваться с «китайской тематикой», что воспринимаются как изначально присущие ей начала. Концепция инь и ян как нельзя более точно передает восприятие китайцами и внешнего мира, и мира внутри себя. Однако не стоит понимать это примитивно и упрощенно.
Прежде всего, нам придется развеять устоявшийся миф о сущности инь и ян: в китайской культуре они никогда не были «закреплены» за некими парами противоположностей, как принято считать в популярных сочинениях. Это значит, что инь-ян отнюдь не равнялись темному-светло-му, мужскому-женскому, солнцу-луне и т. д., причем эта ошибка уже неоднократно критиковалась специалистами. Тем не менее, такую примитивную трактовку можно встретить и в современной китайской литературе, и на уровне обиходных представлений китайцев. Так что истинная суть инь-ян – столь, казалось бы, многократно изложенная – осталась сокрытой. Нам же представляется, что само понимание «сокровенного» в китайской культуре невозможно без правильного осознания этого принципа.
Принцип инь и ян живет на уровне восприятия духовного мира, взаимоотношений человека и общества, китайца и «варвара»-иностранца. Даже в политике Китай – одна из немногих стран, которая по всем договорам неизменно требует «дуйдэн» – паритета взаимоотношений, мер и шагов.
Концепция инь-ян означала наличие перворазделения вообще, которое знаменует собой собственно порождение всего материального и духовного мира. Несложно понять, что создание культуры для Китая это, прежде всего, упорядочивание сущностей, прекращение действия хаоса.
Восприятие мира китайцами всегда ситуативно и никогда не постоянно, т. е. мир постоянно трансформируется, поэтому ничто не существует воистину и до конца, ничто не является истинным по своей природе и изначально. Собственно, мотив истинности, которая может быть дана только как постоянная трансформация, и есть основа мистического представления инь-ян.
Сама ситуативность восприятия жизни порождает мысль о постоянном переходе противоположностей друг в друга, а потому инь-ян не равняются биному женское-мужское, а пары мужское-женское, пустое-наполненное являются лишь следствием такого бинарного типа мышления.
Первоначально инь и ян означали соответственно теневой и солнечный склоны горы (такое понимание можно, в частности, встретить в «И цзине») – и эта символика как нельзя лучше отражала суть этих двух начал. С одной стороны, они представляют лишь разные склоны одной горы, не сводимые друг к другу, но и не отличающиеся друг от друга; с другой стороны, их качественное различие обуславливается не внутренней природой самого склона, а некоей третьей силой – солнцем, которое поочередно освещает оба склона.
Для магического пространства ни инь, ни ян, равно как удача или несчастье, не бывают абсолютными – это лишь грани одного явления, и разделение их на «добрую» и «злую» части жизни происходит лишь на обыденном уровне, в сознании непосвященного человека. Даос, например, прекрасно осознает, что «лишь только в Поднебесной узнали, что красивое – красиво, тотчас появилось и уродство. Как только все узнали, что добро – это добро, тотчас появилось и зло. Ибо наличие и отсутствие порождают друг друга. Сложное и простое создают друг друга» («Дао дэ цзин»). Мистический закон «парного рождения» (шуан шэн) запускает бесконечное колесо взаимопорождений, которое можно остановить, лишь избежав перворазделения вообще. Мотив бесконечного «кольца», где все части равны друг другу, обыгрывается и в «Дао дэ цзине», где говорится, что «до» и «после» следуют друг за другом, то есть в мистическом мире нет никакого разделения на «начало» и «конец». В сущности, это есть абсолютное воплощение Дао, которое в равной степени «распростерто и влево, и вправо».
Сакральное пространство бытия в Китае находится в абсолютном бинарном равновесии инь-ян относительно друг друга, что проявляется даже на уровне бытовых поверий. Например, если в доме кто-то умер, считается, что вскоре в нем случится какое-то счастливое событие; в случае же рождения ребенка счастье и удача могут какое-то время обходить дом стороной.
Формально инь и ян считаются абсолютно равноценными друг другу, и именно так они трактуются на обиходном уровне. А вот реалии китайского оккультизма показывают, что абсолютного равенства между инь и ян не существует.
В мистической закрытой традиции инь считалось более ценным и высоким. Оно и было обобщающей метафорой всего потаенного, сокрытого, тайного, что так высоко ценилось в Китае. Начало инь, например, «изображалось» на китайских пейзажах за нарисованными горами-водами или орхидеями. Именно инь как главенствующее и всеобъемлющее, но постоянно сокрытое начало стояло за всей мощью имперского декора.
Понять столь большое значение инь несложно – по сути, сам путь-Дао был не чем иным, как воплощением инь. Дао обладает всеми чертами инь и ни одной чертой ян. Прежде всего, оно «сокрыто», «неясно», «туманно». Оно обладает и чисто женскими функциями – порождает все явления и вещи этого мира. Оно вечно ускользает, его нельзя ни ощутить, ни выразить. Дао во многих древних трактатах оказывается синонимично воде – ее податливости, отсутствию постоянной формы.
Традиция сокрытости и неупорядоченности, неоформленности инь присутствует и в концепции благодатной энергии дэ. Именно полнота дэ и отличает истинных мастеров и великих правителей, императоров от других людей. Тем не менее, все несет в себе часть благодати-дэ. Но Благодати не божественной, как манифестации Высшего Бога, но абсолютно самодостаточной и само-полной энергии. Она выступает как энергия бесконечно «потаенная» и «утонченная», из-за чего и не замечается непосвященными. Более того, всякая истинная благодатная энергия – сокрытая, и в другом качестве она даже не может существовать.
Тем не менее, «скрытая благодать», как жизненный флюид, омывает и напитывает весь мир. Это же проявляется и в концепции наполненности душами или духами всего мира. Души умерших, например, несутся в потоках воды и ожидают того момента, когда смогут соединиться с потоками крови живых существ, для того чтобы потом возродиться. Они оживают в Желтых водах – потоках талой весенней воды.
Начало инь здесь поразительным образом выступает и как сокрытое вместилище невидимых и неупорядоченных духов, представляющих мир мертвых, и одновременно как начало, дарующее жизнь и существование вообще, подобно пути-Дао.
Обратим внимание, что вода в китайской традиции, очевидно, ассоциировалась с плодородием (как и у большинства народов), а также с детородной функцией. Частично это было связано коннотациями между водой и путем-Дао. Оба этих начала не имели постоянной формы и принимали форму «того сосуда, в который были налиты». Здесь же и податливость, неуловимость, следование изменениям. Однако самое главное – Дао дает рождение мириадам существ, при этом как бы давая импульс к жизни, но далее не властвует над ними, оставляя высшую степень свободы развития: «Давать жизнь и не властвовать». Дао так же, как и вода, «занимает нижнюю позицию» по аналогии с тем, как все воды из верховий стремятся в долины. «Самка, также занимая нижнюю позицию, властвует над самцом», – говорит «Дао дэ цзин». Все эти гидравлические аллюзии о Дао-воде, встречающиеся в «Лао-цзы», есть отголоски, а иногда и цитаты из древних мистических культов, записанные в VI–V вв. до н. э., но имеющие значительно более раннее происхождение.
