Кристин Барнетт - Искра Божья, или Как воспитать гения
У Джейка было столько же времени делать то, что было важным для него, как и то, что было важным для других людей: для меня или для школы. Я не говорила ему, что нельзя заниматься головоломкой. Ему можно было заниматься этим столько, сколько он хочет, но только после того, как сходит в школу в пижаме. Ему действительно нелегко было в тот день, но не пришлось менять свою сущность, чтобы сделать требуемое.
Три письма
Говорят, что Бог никогда не дает ношу, которая нам не по силам, и мы не восторгались тем, насколько спокойным и милым был Итан в первый год своей жизни, даже не думали об этом.
Мое собственное здоровье было далеко не богатырским. Я никогда не брала более трех выходных дней после рождения моих мальчиков, поскольку в детском центре находилось очень много детей, которым требовалось особое внимание. Я не отдыхала, и это значило, что мое выздоровление после операции, которая состоялась незадолго до родов, было медленным и болезненным. Кроме этого, осенью того года, когда родился Итан, а Джейк пошел в детский сад, у меня начались ужасные, ослепляющие приступы боли с одной стороны лица. Это полностью выводило меня из строя. Я ощущала, как сотни горячих иголок вонзались со стороны глазницы и далее по всей стороне лица. Самым неприятным было то, что это происходило без всякой видимой причины. Даже легкое дуновение ветерка могло вызвать сильный приступ.
К тому же я все время чувствовала страшное изнеможение. Это хоть как-то можно было объяснить. Все чувствуют усталость в течение первых шести месяцев после появления новорожденного. Но как бы рано я ни ложилась спать и сколько бы витаминов ни принимала, я никак не могла почувствовать, что отдохнула.
Рождественским утром я проснулась настолько уставшая, что едва смогла встать с кровати. Почти сверхчеловеческих усилий стоило мне достать нашу цифровую камеру, чтобы сделать фотографии мальчиков, когда они будут открывать рождественские подарки.
Немного позже тем же утром я вышла в кухню, чтобы приготовить на завтрак яичницу.
Я достала картонную коробку с яйцами из холодильника и подумала: «Мне придется сесть, чтобы разбить яйца. Вот это да!» Я волоком притянула стул и села.
Среднестатистический день для меня означал, что я ношусь и вожусь с двенадцатью малышами, которые едва умеют ходить, в течение как минимум тринадцати часов, обычно на перевязи у меня на груди был еще и свой малыш, а второй держался за ногу. Если у вас на руках детский центр, вам совсем не обязательно ходить в спортзал, вы сможете освободиться только в 7.30 вечера, когда все дети разойдутся по домам. Поэтому тот факт, что у меня не хватало сил, чтобы разбить яйца, показался мне по меньшей мере странным, что уж и говорить.
«Так-так. Интересно. Не могу пошевелить левой рукой».
Мне не было больно или страшно, я восприняла это просто как факт. Я не могла больше пошевелить рукой, ничего не чувствовала с левой стороны туловища.
Я сидела так какое-то время, пока Майкл не пришел, не схватил меня в охапку, не понес в машину и не отвез в больницу. В возрасте тридцати лет у меня случился инсульт.
Находясь в больнице в тот день, я отчаянно желала попасть обратно домой. Раз меня там не было, кто позаботится обо всем, что необходимо? Я всегда сопровождала Джейка, когда он находился в детском саду, и никому не могла передать свои полномочия. У меня был еще и Уэсли, который мог поперхнуться и умереть, если кто-нибудь даст ему жидкость, которую он не умеет глотать, кроме того, он не может двигаться самостоятельно. Да, еще и все его специалисты — нужно согласовывать их расписание.
Еще у меня был новорожденный Итан, которому просто необходима была его мама.
Мне было очень страшно той ночью. Что будет с детьми — со всеми детьми, — если меня там не будет? Что, если неопытная сиделка даст Нэнси, одной из девочек, которая в то время посещала детский центр, не то лекарство (или, что хуже, вообще забудет ей его дать), это может привести к летальному исходу. Бен, страдающий аутизмом, очень любил убегать, а это значило, что как только за ним переставали следить, он сразу же направлялся к двери. Стоило упустить его из виду на минуту, как он умудрялся бесследно исчезнуть. (Многие дети, страдающие аутизмом, гибнут именно таким образом.)
Затем мне в голову пришла еще более страшная мысль: «Что будет, если у меня случится еще один удар? Что, если я совсем не поправлюсь? Что будет с мальчиками и с Майклом?»
Вместо того чтобы спать той ночью, я села и стала сочинять письма моим сыновьям. Начала я их как перечень тех удивительных, но вместе с тем самых обычных моментов, которые я хотела, чтобы они помнили: вот мы опускаем пальцы в воду, и наши руки тянутся за лодкой, в которой мы плывем по озеру; а теперь наши пальцы липкие от сока чинары, которая растет у нас во дворе; здесь мы свернулись калачиком и смотрим фильм, нам уютно под мягким пушистым одеялом на пару с огромным ведерком попкорна.
Когда все было написано, мои письма превратились в каталог всего того связанного с ними, что я любила больше всего на свете. Я просила их использовать то, что дала им природа, для того, чтобы помогать друг другу. Я попросила заботливого и вдумчивого Джейка контролировать своего импульсивного брата: «Пусть Уэс получит свой «мазерати». Но проверь, получил ли он также свой пенсионный план 401 (k)?» Я просила любящего Уэса следить за тем, чтобы Джейк получал свою долю удовольствий, и обязательно быть рядом с ним в тот неизбежный день, когда скрупулезные подсчеты Джейка дадут сбой. Итану я просто написала: «Никогда не бойся быть тем, кто ты есть. Обязательно определи, что ты любишь делать, и занимайся именно этим».
В конце концов я забралась в кровать около четырех часов утра, меня переполняло чувство глубокого и полного умиротворения. Если я не смогу быть рядом, чтобы помочь моим сыновьям быть теми, кто они есть, у них, по крайней мере, будут письма, которые я им написала.
Как видите, я проснулась на следующее утро, и наша новая жизнь началась. Даже когда мне наконец разрешили вернуться домой, мое состояние требовало, чтобы все, кто меня окружал, приложили огромные усилия, чтобы положение исправилось. Я была в основном парализована с левой стороны. У меня обвис рот, я ничего не могла взять левой рукой, подволакивала левую ногу. Майклу часто приходилось поддерживать меня, когда я ходила.
Я не могла с легкостью произнести такие простые слова, как «диван» или «машина». Иногда я произносила совершенно другое слово, абсолютно неподходящее, вместо того, которое собиралась произнести: «Продукты все еще в хоботе у лифта». Или: «Ты достал обед из кладовки, Джейк?» (Джейк, надо отдать ему должное, послушно шел в чулан за бутербродом.)
Мне нужно было посещать врачей, и Майкл стал моими руками и ногами. Ему также приходилось отпрашиваться с работы, чтобы помочь мне с детским центром, но у него там тоже были невеселые события. У Тома, его начальника и наставника, с которым он проработал много лет, обнаружили рак легких в последней стадии. (Он прожил после этого всего лишь пару месяцев.) Том был одним из первых в профессиональной жизни Майкла, кто увидел его потенциал и помог развить. Он был Майклу как отец, человек, на которого ему хотелось быть похожим. Потеря Тома стала для Майкла опустошительным эмоциональным ударом.
К сожалению, эта ситуация имела и практические последствия. На смену Тому пришел новый человек, он был гораздо моложе и не приветствовал людей, которым Том симпатизировал. Поэтому, когда Майкл особенно остро нуждался в гибком графике и поддержке на работе, он, наоборот, вынужден был беспокоиться о том, как бы работу не потерять. Помимо помощи в детском центре, поездок со мной по врачам, работы, Майклу приходилось еще дважды в неделю ездить в детскую больницу, чтобы Уэсли мог продолжать занятия акватерапией. На нем также было домашнее хозяйство, он делал все то, чем обычно занималась я, — покупка продуктов, готовка, стирка. Я могла только давать указания, лежа на диване: тот йогурт, не тот, — но я не могла водить машину, или ходить по магазинам, или делать что-нибудь реально полезное и нужное. Майклу пришлось все взять на себя. В моих глазах он превратился в супергероя.
Мне понадобились годы, чтобы наладить работу в детском центре и приспособиться к нуждам детей, имеющих различные отклонения, к безжалостным требованиям жесткого расписания специалистов. У меня был значительный опыт ведения домашнего хозяйства. У Майкла ничего этого не было. Мне трудно было поверить в то, каким сильным он оказался, каким терпеливым. Я восторгалась его энергией. То, что у меня были в тот момент проблемы со здоровьем, заставило меня еще выше оценить его усилия и быть благодарной Майклу и тому, что он есть, каждый день.
Но все это было уже слишком. Никто из нас не знал об этом тогда, но Майкл неумолимо приближался к критическому моменту. Не думаю, что жесткое расписание сыграло решающую роль. Было нечто большее.