Елена Панова - Крылья Кхарту
У меня, например, тоже все, что я ни делаю: гадаю ли на кофе, диагностирую проблемного клиента, делаю массаж, — всегда обнаруживаю матричные программы, хочу я этого или нет. В кофейной чашке моего клиента всегда присутствует фрагмент его прошлой жизни. Иногда и не знаю, как сказать об этом, человеку, для которого понятие «чакры» является непонятным и чуждым. Или случается спонтанный отсев, те, кто не желает разбираться со своими внутренними проблемами по-настоящему, ко мне просто не доходят.
Так, а что же у меня отразилось в чашке. Глянув, я опять подивилась тому, как Мир каждое мгновение отображает наш внутренний мир. Посредством ли кофе, карт, событий, людей или снов. Инструментов у него множество!
На дне чашки проявилось несколько букв, которые переходили в две сросшиеся, похожие друг на друга фигуры. По краям, люди в длинных одеждах тянули руки вверх, то ли за подаянием, то ли пытаясь поймать летящих птиц. Они карабкались друг другу на головы, застилая глаза одеждами. И все застыли в своём движении. Все рвались наверх, не видя, что двигались на дно чашки, а когда я поставила чашку на стол, то они вообще оказались вверх ногами. В верхней части — коленопреклонённая фигура, обращенная к профилю Нефертити, какой мы тут ее знаем по изображениям, дошедшим до нас. Но почему-то медленно сползающая вниз. Любопытный товарищ подошел и углядел караван верблюдов.
Чашка так раскрылась, что, только глядя в неё, можно написать целый рассказ. Но тогда я сильно отвлекусь от основной линии.
Смею заметить, что каждая прожитая жизнь оставляет свой след в сознании. А в следующих жизнях это может выражаться совершенно по-разному.
После прожитой жизни остается интерес к той стране, в которой она проходила. Нравится музыка, культура, язык этой страны. Хочется там побывать. Или не хочется, если там возникали большие проблемы.
Глава 30
Лена тормозит с утра с писаниной. Стала смотреть. Вышла на планету, невидимую в Солнечной системе, пятую от Солнца. Она впитывает слова, идеи, мысли, впечатления. Сны, образы, фразы,
насыщенные силой. И таким образом она постепенно уплотняется и когда-нибудь станет плотной. И те существа, чьи образы она впитала, будут потом притянуты к ее поверхности и будут вынуждены жить на ней. Так планетка заботится на стадии роста о своем будущем населении. Впитывает эманации планет, и старые планеты, умирая, становятся потом спутниками новой планеты. Притягиваются и падают на нее метеоритами. Видимо, и мы с Марса не просто так здесь застряли. Возможно, Гея впитала наши сновидения, а потом притянула нас. Она впитала не только нас, но и мысли тех, кто думал о нас, чтобы помочь вырваться с нее. И потом им пришлось рождаться на Земле.
Марс нас отпустил, он пресытился и отпустил. То, что мы попали в ловушку, — это наши проблемы. А Марс уже охладел ко всем этим играм, он пресытился и отпустил нас. А Гея была ненасытна и впитала нашу цивилизацию. Так и человек может охладеть к радостям жизни, к интригам, к играм и уйти на покой. Выглядит это как шар, скатанный из теста, а поверх намотаны стеклянные перекрученные нити.
Можно страдать по этому поводу, а можно иначе. Планета, как губка, впитывает наш ментальный мусор, и он не загрязняет окружающие миры. Кто притянется, тот и будет жить там с подобными себе товарищами. Грезы в песнях о далеких мирах, на этих импульсах и ловятся люди. И как бы нам ни хотелось игнорировать свои мысли, отвечать за них придется. Как часто слышишь: о чем-то подумал, а глядишь, мне сделали. Купили то, о чем грезил. А как часто человек в мыслях убивает других соплеменников. Как часто желает недоброго.
Глава 31
Сначала вспышка памяти озарила тело, принадлежащее мне, одновременно местоположение в пространстве. Меня поразило великолепие этого многомерного плана сфер.
Тело нельзя было назвать ни мужским, ни женским, но как ни парадоксально, можно было сказать, что менталитет женский, и что самое необъяснимое, тут же сказать с уверенностью: «нет, мужской». Присутствовала некая целостность, почти в первозданном виде.
Телесная оболочка не была из мяса и крови. Плотность, конечно, присутствовала, но она напоминала плотность только что выпавшего толстым слоем пушистого снега. Конфигурация, можно сказать, человеческая: две ноги. Так, а дальше, к удивлению, обнаруживаю множество рук, хотя, наверно, с человеческой точки зрения, невозможно расположить гармонично на теле шесть рук. Пара красивых изящных рук, можно сказать, спереди и пара таких же, вы можете, наверное, подсказать — сзади, — нет, еще раз спереди, хотя с другой стороны.
Дело в том, что это тело увенчивают две головы, и это не кажется уродством, а даже очень гармонично и красиво выглядит. Еще одна пара рук располагается по бокам. И они все независимо друг от друга производят какие-то движения. Плавные и точные, как в очень сложном древнем ритуальном танце.
Ниспадающая, как из болотных водорослей, одежда свободно облегает тело, прикрывая ноги. Ступни не похожи ни на что, привычное в нашем мире. Нет, вроде, они чем-то напоминают ноги большой птицы. Ноги существа, которому одинаково удобно идти в любом направлении относительно тела. Чтобы пойти в противоположном направлении, не существует понятия «повернуться» и «вернуться». А также понятия «движение вперед». И понятие времени тоже совершенно другое, присущее совершенно другому восприятию сущностной основы мироздания.
Нет «Завтра» и «Вчера», есть только «Сегодня». И соответственно никаких планов «завтрашнего дня, месяца, года» не существует. Нет сожаления о прошлом, о неудавшихся, невоплощенных идеях. Нет этого Умоблудия, так присущего людям системы Солнца. Только восприятие того, что присутствует, и принятие тех впечатлений, которые возникают от восприятия. И необъяснимо великая Ответственность и Служение. Служение не за что-либо. Ни за предполагаемые возможности и почести. Ни за ранги или особое покровительство, под которым можно творить беззаконие, нарушая все принципы Гармонии. Нет. Просто Служение в Ответственности и пребывании в Наслаждении от постоянно творимого действия.
Глава 32. Танец
Под сводами колонн было не протолкнуться. Дышащая толпа сливалась в единое существо. Только сверкание глаз выдавало различные настроения пришедших сюда: кто-то пришел за помощью, кто-то просто поглазеть, ну а некоторые — чисто со скуки. Были и те, у кого в глазах был страх, они пришли влекомые толпой, не по собственному желанию, а по недоумению.
Толком рассказать о происходящем в храме никто не мог. Россказни, бродившие в городе на этот счет, были разноречивы. Но развлечений в то время было не так много. Поэтому люди, несмотря на свою занятость или свой страх, приходили сюда и, наверно, пытались понять то действо, которое здесь происходило. Многие приходили, просто подталкиваемые своим любопытством, не думая о том, зачем им это действительно надо.
Под сводами храма было тесно от толпы человеческих тел, но та площадка, на которой должно было происходить представление, была свободна. В ожидании начала толпа тихонько гудела, как пчелы возле улья, но не было никаких громких выкриков. Даже дети молчали и пытались понять, зачем их сюда привели. Они еще не потеряли тонкого чувствования. Дети робко жались к родителям, обнимая их за шею, и пытались спрятаться от людского внимания. А может, от того необъяснимого, что ожидалось здесь.
Послышался скрип открываемой двери, и толпа расступилась, пропуская на площадку странное существо. Тело его было скрыто одеждами, которые казались бесформенными. Тот, кто был спрятан под этой одеждой, поднялся по узкой лестнице и остановился, прислушиваясь. Пытаясь почувствовать тот узор напряжений, который возник от людских глаз, от их внимания и ожиданий. Настраиваясь на тот рисунок, по которому оно будет через несколько мгновений двигаться в танце. Прочувствовав пространство, оно поежилось. Затем спокойно освободилось от одной части одежды, потом из оставшегося вороха одеяний. Сделав шаг вперед, толпа застыла в молчании. Кто-то это уже видел раньше, присутствовал на представлении. Но всё равно люди смотрели на это, как на нечто новое, не виданное ранее.
Многие пришли впервые, они не знали, чего ожидать, но тоже затихли. Существо переступило с ноги на ногу и осмотрелось. Его можно было назвать девушкой, но выглядела она весьма необычно. Она отличалась своим цветом кожи от собравшихся зрителей. Здешние люди были смуглы, темноглазы и отличались веселым нравом. Все были полны жизненной энергии, в меру любопытны и в меру доброжелательны. Общественное мнение не затемняло их рассудок, сковывая рамками приличия.
Девушка шагнула и снова огляделась по сторонам. Видимых глазом эмоций на ее лице не промелькнуло. Стройная, кожа её казалась голубовато-мраморной. На оголенных плечах виднелись перышки. Как будто ощипали птицу и оставили в каком-то беспорядке маленькие перышки на её коже. Это выглядело весьма необычно. Лицо гладкое, вытянутое. Глаза. Глаза не птичьи, не человечьи — большие, темные, пугающие своей бездонностью. Казалось, они занимали одну треть лица. Нельзя было объяснить глубину, шедшую из этих глаз, но она завораживала. Девушка посмотрела наверх, как будто прося прощения у тех, кто наблюдает сверху за всей этой суетой. Глянула поверх голов и тряхнула головой. Послышались первые аккорды нехитрой музыки. Музыканты сидели в тени, и их не было заметно до того, как они взяли в руки инструменты.
