Филип Дик - Трансмиграция Тимоти Арчера
— Я читала, что это было последнее, что он написал. Это небольшое аллегро было бы первым произведением четвертого периода Бетховена, не умри он. Эта работа в самом деле не соотносится с его третьим периодом.
— Откуда Бетховен получил представление, совершенно новое и оригинальное представление о человеческой свободе, что выражает его музыка? — задался вопросом Тим. — Он был начитанным?
— Он жил во времена Гёте и Шиллера. Aufklärung, немецкая эпоха Просвещения.
— Всегда Шиллер. Дело всегда сводится к нему. А от Шиллера к восстанию голландцев против испанцев, Нидерландской революции, которая обнаруживается в «Фаусте» Гёте, во Второй части, когда Фауст наконец-то находит то, что его радует, и просит мгновение остановиться. Видя, как голландцы отбивают землю у Северного моря. Однажды я перевел этот отрывок сам — мне не нравились имеющиеся английские переводы. Не помню, что я сделал с ним… Это было много лет назад. Ты знакома с переводом Байярда Тейлора? — Он встал, подошел к полке, нашел книгу и направился назад, открывая ее на ходу:
Болото тянется вдоль гор,
Губя работы наши вчуже.
Но чтоб очистить весь простор,
Я воду отведу из лужи.
Мильоны я стяну сюда
На девственную землю нашу.
Я жизнь их не обезопашу,
Но благодарностью труда
И вольной волею украшу.
Стада и люди, нивы, села
Раскинутся на целине,
К которой дедов труд тяжелый
Подвел высокий вал извне.
Внутри по-райски заживется.
Пусть точит вал морской прилив,
Народ, умеющий бороться,
Всегда заделает прорыв.
Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил.
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан…
— «Жизнь и свободу заслужил», — закончила я.
— Да. — Тим отложил «Фауста». — Жаль, что я потерял свой перевод. — Он снова открыл книгу. — Не возражаешь, если я прочту остальное?
— Да, почитай, пожалуйста.
Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновение!
О как прекрасно ты, повремени!
— Здесь Бог выигрывает пари, заключенное на небе, — вставила я.
— Да, — кивнул Тим.
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они».
И это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю.[66]
— Это очень красивый и ясный перевод, — сказала я.
— Гёте написал вторую часть всего лишь за год до своей смерти. Из этого отрывка я помню только одно немецкое слово: «verdienen». «Заслуживать». «Свободу заслужил». Полагаю, «свобода» — «Freiheit». Тогда получается «Verdient seine Freiheit…» — Он остановился. — Вот все, что я могу вспомнить: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»[67] Кульминационный пункт немецкого Просвещения. С которого они так трагически пали. От Гёте, Шиллера, Бетховена — к Третьему рейху и Гитлеру. Кажется даже невозможным.
— И все-таки прообраз у этого падения был — Валленштейн, — заметила я.
— Который отбирал генералов по астрологическим прогнозам. Как же мог разумный, образованный человек — великий человек, и вправду один из могущественнейших людей своего времени, — как он мог поверить во все это? — спросил епископ Арчер. — Для меня это загадка. Загадка, которая, возможно, никогда не будет разрешена.
Я видела, что он крайне устал, и поэтому взяла пальто и сумочку, пожелала спокойной ночи и ушла.
На моей машине красовался талон. Вот дерьмо, сказала я самой себе, вытаскивая его из-под стеклоочистителя и засовывая в карман. Пока мы читаем Гёте, «Прекрасная Рита-счетница»[68] подсовывает мне талон. Что за странный мир, подумала я. Или, скорее, странные миры — множественные. И они не сходятся.
9
После множества молитв и долгих размышлений, действенного приложения своих блестящих аналитических способностей, епископ Тимоти Арчер вбил себе в голову мысль, что у него нет иного выбора, кроме как отказаться от должности епископа Калифорнийской епархии и уйти, как он выразился, в частный сектор. Он обстоятельно обсуждал этот вопрос с Кирстен и со мной.
— У меня нет веры в реальность Христа, — сообщил он нам. — Вообще никакой. Я не могу с чистой совестью продолжать проповедовать kerygma Нового Завета. Каждый раз, когда я поднимаюсь перед своей паствой, я испытываю чувство, что обманываю их.
— Тем вечером ты сказал Биллу Лундборгу, что реальность Христа доказывается возвращением Джеффа, — напомнила я.
— Нет не доказывается. Я основательно поразмыслил над ситуацией — не доказывается.
— Что ж тогда оно доказывает? — спросила Кирстен.
— Жизнь после смерти, — ответил Тим. — Но не реальность Христа. Иисус был учителем, чьи учения даже не были новыми. Мне посоветовали медиума, доктора Гаррета, проживающего в Санта-Барбаре. Я слетаю туда посоветоваться с ним и попытаюсь поговорить с Джеффом. Его рекомендует мистер Мейсон. — Он изучил карточку. — Ах, — вырвалось у него, — доктор Гаррет — женщина. Рейчел Гаррет Хмм… Я был уверен, что это мужчина. — Он поинтересовался, не желаем ли мы обе сопровождать его в Санта-Барбару. В его намерения входило (как он объяснил) расспросить Джеффа о Христе. Джефф мог бы ответить ему через медиума, доктора Рейчел Гаррет, реален ли Христос или нет, действительно ли он Сын Божий и верно ли все остальное, чему учит церковь. Это будет крайне важная поездка, от которой зависит решение Тима оставлять ли ему должность епископа.
Более того, здесь была затронута вера Тима. Он десятилетиями поднимался по лестнице в епископальной церкви, но теперь серьезно сомневался, обосновано ли христианство. Это было слово Тима: «обосновано». Оно резануло меня как слабое и стильное, трагически вырвавшееся и не соответствующее тем стихиям, что бушевали в его сердце и разуме. Тем не менее именно им он и воспользовался. Он говорил невозмутимо, без всяких истерических ноток. Точно так же он планировал бы, покупать ли ему новый костюм.
— Христос, — заявил он, — роль, но не личность. Это слово — неверная транслитерация древнееврейского «Мессия», которое буквально означает «Помазанный», то есть «Избранный». Мессия, конечно же, приходит в конце мира и возвещает наступление Золотого Века, сменяющего Железный, в котором мы сейчас и живем. Самое прекрасное выражение этого обнаруживается в Четвертой эклоге Вергилия. Дайте-ка посмотрю… У меня здесь есть. — Он направился к своим книгам, как это делал всегда в важные моменты.
— Не надо нам никакого Вергилия, — едко отозвалась Кирстен.
— Вот он, — совершенно не обратил на нее внимания Тим:
Ultima Cumaei venit iam carminis aetas;
magnus…
— Хватит! — резанула Кирстен. Он озадаченно взглянул на нее. — Я думаю, это безумно глупо и эгоистично с твоей стороны отказываться от епископства.
— Дай мне хотя бы перевести эклогу. Тогда ты поймешь лучше.
— Я и так понимаю, что ты рушишь свою жизнь и мою. Как насчет меня?
Он покачал головой:
— Меня возьмут в Фонд свободных институтов.
— Это что еще за чертовщина? — недоверчиво спросила Кирстен.
— Исследовательский центр, — объяснила я, — в Санта-Барбаре.
— И ты собираешься поговорить с ними, когда будешь там?
— Да, — кивнул Тим. — У меня назначена встреча с Помпероем, одним из руководителей… Фелтоном Помпероем. Мне предлагают должность консультанта по теологии.
— О них везде очень высокого мнения, — вставила я.
Кирстен одарила меня взглядом, способным иссушить дерево.
— Пока еще ничего не решено, — продолжал Тим. — Мы в любом случае встречаемся с Рейчел Гаррет… Не вижу причин, почему бы мне не объединить две поездки в одну. Таким образом, мне придется лететь туда лишь один раз.
— Вообще-то это я должна организовывать твои встречи, — не успокаивалась Кирстен.
— На самом деле это будет совершенно неформальное обсуждение. Вместе пообедаем. Я встречусь с другими консультантами. Осмотрю их здания и сады. У них очень красивые сады. Я видел сады фонда несколько лет назад и до сих пор не могу их забыть. — Он обратился ко мне: — Тебе они понравятся, Эйнджел. Там есть все сорта роз, в особенности «Пис». Все запатентованные розы наивысшего качества, или как там розы оцениваются. Так я могу прочесть вам перевод эклоги Вергилия?
Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,
Сызнова ныне времен зачинается строй величавый,
Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
К новорожденному будь благосклонна, с которым на смену
Роду железному род золотой по земле расселится
Дева Луцина! Уже Аполлон твой над миром владыка.[69]
Кирстен и я переглянулись. Ее губы шевельнулись, но я не расслышала ни звука. Одному лишь небу известно, что она говорила и думала в тот момент, когда на ее глазах Тим рушил свою карьеру и жизнь из-за убеждений, а точнее, из-за отсутствия таковых: веры в Спасителя.
