Фридрих Юргенсон - Радиоконтакт с потусторонним миром
В моих записях об этой ночи, это место отмечено как «обычные умершие». К сожалению, я не могу вспомнить истинного смысла этой записи. Помню только, что большинство умерших должны были пройти эти очистительные бани.
Когда я подошел ближе к купающимся, я заметил, что из-под черной угольной корки, покрывающей тело, проглядывает нежная, розоватая, как у ребенка, кожа. Некоторые лица приобрели нормальный цвет кожи. Я подумал, что некоторые из умерших проходят здесь лечебное купание после какой — то очищающей процедуры, связанной с огнем. Мертвые спали или были без сознания.
В другой приятно освещенной комнате в ожидании стояли сотни людей. Какое — то торжественное, благоговейное настроение царило в этих помещениях. Мне сказали, что эти люди ожидали перехода после кремации их тел. Важным условием было то, что умершие должны были отказаться от многого в их образе мыслей и чувств, после чего происходил постепенный переход в астральный план. Это, однако, касалось лишь тех, кто умер нормальной смертью. Остальные шли через другие переходы, неизвестные мне.
Я проснулся с ясным ощущением того, что я заглянул в особенную сферу загробного мира, своего рода приемную, через которую должно пройти большинство ушедших.
Глава 32
Смерть Гуго, прокомментированная им самим три раза. — Вечный вопрос о причине и цели страдания. — Приветствие Гуго дает надежду и утешение.
На следующий день, это была суббота, приехали друзья Гуго из Стокгольма, и я рассказал им свой сон.
«Странно, очень странно», — сказал Гуго озадаченно, «У меня нет родственника, которого так зовут, но сам я был кавалеристом в молодости». Мы поговорили об этом сне с друзьями Гуго, но никто не смог объяснить существование мистического родственника.
В среду после обеда над Моэлнбо разразилась сильная гроза. Летом я часто жил в коттедже, и так как там не было молниеотвода, я встал и разбудил сестру, спавшую внизу. Гроза бушевала несколько часов и сопровождалась проливным дождем. На следующее утро у моих дверей появился Гуго. Он выглядел озабоченно и измученно, его лоб был покрыт испариной.
«Я провел ужасную ночь, — произнес он хриплым и измученным голосом. — Я думаю, это стенокардия, мне кажется, грудь и сердце разорвутся от боли. Это было страшно, ужасно! Я не знаю, что делать.»
Я был в ужасе и посоветовал Гуго немедленно ехать к доктору. «С каждой вспышкой молнии, — продолжал Гуго, — мое сердце сжималось, и жгучая боль перехватывала дыхание».
Я подумал, что это имеет какое-то отношение к электрическим разрядам в атмосфере. После долгого разговора Гуго решил обратиться к известному доктору.
На следующий день он почувствовал себя намного лучше. Настолько хорошо, что снова начал работать в теплице. Однако в этот раз подключился, чтобы ему помочь. Я отправил Гуго в город и попросил хорошенько обследоваться. Я был очень обеспокоен состоянием его здоровья, потому что знал, что он никогда не обращает внимания на физическое недомогание. Как только он начинал чувствовать себя немного лучше, он сразу же забывал о боли и не заботился о себе.
В воскресенье вечером Гуго с друзьями должен был навестить нас в Нисунде. День был сырой и дождливый, к вечеру начал сгущаться туман. Я хорошо натопил в коттедже у Гуго, потому что не хотел, чтобы он сам рубил дрова.
Был уже десятый час вечера, когда прибыл Гуго с друзьями. Он был оживлен и в хорошем настроении. Я сказал ему, что натопил в его коттедже и отправился спать. Я очень устал и сразу уснул. Хотя я сплю некрепко, но в основном спокойно.
Однако в этот раз что-то было не так. Находясь в полусознательном состоянии, я чувствовал мучительное беспокойство, как будто что-то дергало меня издалека. Я был испуган, встревожен, хотел проснуться, однако тяжелый сон снова и снова одолевал меня.
Внезапно я проснулся. Меня звала жена. Это было мучительное пробуждение, потому что я сразу понял, что Гуго умирает.
Я не стал будить сестру и прямо в банном халате поспешил к большому дому, откуда моя жена и Бригитта Р. уже вызвали скорую помощь из соседнего городка. На улице был сильный туман, и моя жена решила поехать на машине в Моэлнбо, чтобы встретить скорую помощь по дороге. Гуго сидел на краю кровати, завернутый в одеяло. Его глаза лихорадочно горели, лоб был покрыт испариной, из груди раздавалось ужасное хрипение. И все же он был в сознании. Увидев меня, он, запинаясь, произнес: «Я не могу говорить».
Я тут же открыл окно, сел рядом с ним и стал обмахивать его журналом. Друг Гуго Гуннар Р. беспокойно ходил взад-вперед по комнате. У него самого было больное сердце, и он выглядел очень озабоченным. «Мы дали Гуго нитроглицерин, — сказал он, — но он не помогает».
Чуть позже подошла Бригитта. Мы сели рядом с Гуго, чтобы поддержать его с обеих сторон. Я проверил у Гуго пульс, он бешено бился. Все мое внимание было приковано к стонам Гуго. Он ужасно страдал, ему было трудно дышать, а я ничем не мог ему помочь. На короткое время он, как будто почувствовал себя лучше, и даже сказал несколько ласковых слов Бригитте, а затем началась его последняя схватка со смертью. Люди, переживши е последнюю агонию тех, кого они любили, знают, что это такое. Они также знают, как беспомощны мы, люди, перед лицом смерти.
Только один раз Гуго заговорил. Он сказал коротко и сухо: «Стало легче.». «Гуго покидает свое тело, — промелькнула у меня мысль, — боль будет проходить».
Двадцать минут второго приехала скорая помощь. Дыхание Гуго остановилось за десять минут до этого, и все попытки привести его в чувство оказались напрасны.
Когда безжизненное тело Гуго несли в машину, я испытал очень странное чувство.
Из-за шока, вызванного смертью, я почувствовал внутреннее раздвоение, словно я присутствовал в двух мирах, поэтому я не удивился, услышав довольный голос Гуго: «Все прошло хорошо». Я не помню, слышал ли я этот голос внутри себя, или он раздавался снаружи.
Был густой туман. Коттедж Гуго был ярко освещен, фары скорой помощи тоже были включены, длинные тени терялись где-то в глубине леса. Тут голос Гуго появился вновь: «Поздно, слишком поздно!» — весело сказал он, и я услышал, как он пытается подавить смех.
Когда я, уставший и ошеломленный, отправился спать в 5 часов утра, то перед тем как уснуть, услышал голос Гуго в третий раз: «Какое чудесное чувство освобождения», — произнес он с облегчением. Я редко слышал, чтобы Гуго говорил с такой убежденностью.
В течение трех последующих дней я испытал трансформирующую силу смерти совершенно по-новому. Читатель, вероятно, спросит, почему уход друга причинил мне такую боль, если я знаю, что он жив и освободился от всех физических страданий.
Во-первых, я понимаю, что в большинстве случаев смерть воспринимается как ужасная жестокость. Только в случае с очень старыми и больными можно говорить об избавлении, но и тогда у семьи и друзей остается гнетущее чувство пустоты.
Сцена смерти оживала в моей памяти со всей ужасной ясностью. Я видел беспомощную фигуру Гуго, сгорбившуюся и съежившуюся на кровати. Я слышал его ужасные стоны, чувствовал его бешеный пульс. Чувство беспомощности и глубокой печали сжимало мне горло. Мысль о том, что я мог бы ему помочь, беспрестанно преследовала меня.
Когда Бригитта и Гуннар поехали после обеда в Стокгольм, я решил наведаться в коттедж Гуго. Был ясный летний вечер, солнце тепло и ласково светило в окно. Хотя Бригитта с любовью убрала комнату, меня удивило ощущение гнетущей заброшенности.
Все было на своем месте. На столе лежали очки Гуго, несколько увеличительных линз и электробритва. Я вошел в спальню. Кровать была застелена голубым покрывалом. Все было так мучительно близко. Казалось, время остановилось здесь.
Это была какая-то ужасная игра. Куда бы я ни посмотрел, меня переполняли воспоминания. Это было не только прошлое. Я вдруг понял, что будущее тоже включилось в игру. Вещи не только задавали мне вопрос: «Ты помнишь?». Они говорили и о том, чего больше не произойдет. Садовые ножницы, рабочие ботинки, банный халат, все эти личные вещи одновременно взывали ко мне: «Никогда, никогда больше!».
И все же, разве будущее и настоящее не являются лишь плодом моего воображения?
Когда я осознал это, моя печаль начала слабеть. Это отрезвляющее открытие не только изменило мое настроение, но и вернуло мне внутреннее спокойствие. Стоп!
