Александр Рей - Сочинение на свободную тему (сборник)
Шлюха
– Знаешь, что общего между ожиданием отправления поезда, ожиданием какого-то человека в толпе и ожиданием, когда в центральном парке фонари зажгутся? – вдруг, ни с того ни с сего, спросила она.
Мы сидели на лавочке во дворике больницы и курили. Зелёно-белые кусты жасмина навесом укрывали нас от душного полуденного солнца и пристального взора заведующей отделением – рьяной противницы вредных привычек. Мы часто вместе ходили на перекуры. Мне нравилось сидеть с этой молчаливой двадцатипятилетней девчонкой, переговариваться односложными фразами, увлечённо пускать противно пахнущий дым в небо, наблюдая, как он теряется в хитросплетениях ветвей жасмина.
Сегодня было особенно приятно проделывать ставший привычным за несколько лет работы в больнице наш маленький ритуал. Прямо, как «трубка мира» у индейцев. Именно сегодня, а, точнее сейчас, было здорово курить именно эту сигарету, так как она была последней… Моей последней сигаретой в статусе сотрудника этого отделения этой больницы… Да и вообще последней: я твердо решил, что на новое место работы перейду уже некурящим человеком.
Оставалось отработать какой-то час – и можно собираться домой… А ей – что-то около пяти часов. Ну, а завтра – снова сюда.
– Ожидание? – сказал я, обозначив шутку широкой улыбкой. Но она никак не среагировала. – Тогда не знаю… – покачал я головой.
Она удовлетворённо кивнула, мол, и так понятно, откуда тебе знать…
Я приготовился услышать какую-то шутку, типа: «Что общего между утопленником, беременной женщиной и подгоревшим хлебом?» Ответ: «Не успели вынуть! Ха-ха…»
– Вот представь, – начала она, задумчиво подняв глаза в небо, – Провожаешь ты своего друга. Надолго. Он нескоро вернётся. И проводница уже подняла железные ступени… Вот и стои́шь ты вместе с другими провожающими, смотришь в окно вагона, за которым друг корчит какие-то рожи, что-то пытаясь сказать, докричаться. И все остальные тоже гримасничают… Хотя, конечно же, этого не замечают, так как не могут увидеть себя со стороны… И опять же, все, как один постоянно достают из карманов мобильники и закатывают рукава, чтобы посмотреть, через сколько минут отправление… И вроде бы давно уже пора – аж целых пять минут, как поезд должен быть в пути. Все ждут…
Или стои́шь ты в самый обычный день или вечер где-нибудь в центре города, ждёшь кого-то. Лучше всего, если любимого человека. Все кругом шмыгают, снуют туда-сюда – людской поток больше всего похож на косяк серебристых рыбешек, упорно стремящихся к цели, затерянной далеко в океане. Гудят машины, слышится скрип тормозов, нытье клаксона и грубая ругань. Короче, самый обычный день… Стои́шь под большими неуклюжими часами, как ни странно, работающими, да к тому же работающими правильно – минута в минуту… Поэтому, сам того не замечая, ты смотришь на часы очень часто, каждые секунд тридцать-сорок. А затем обращаешь взгляд к людскому потоку, рыскаешь среди лиц и одежд – ищешь среди них знакомые, любимые черты. А затем опять… На часы. Ведь любимый человек вот-вот должен появиться, во-о-он с той стороны – он никогда не опаздывает. Часы… Толпа… Ожидание…
Или сидишь ты один-одинёшенек в парке. При этом тебе совсем неплохо, а, даже скорей, наоборот… Просто захотелось летним вечером побыть наедине с собой… В парке, где всё зéлено, пахнет речной водой и аккуратные дорожки тщательнейшим образом выметены… Сидишь, наслаждаешься вечером и слушаешь, как куранты в старинном дворце (местной достопримечательности) пробили девять раз. И ты вдруг вспоминаешь, что ровно в девять в парке загораются фонари. Ты всегда обожал этот момент и поэтому начинаешь ждать, когда же…
Она замолчала. Я лишь удивленно уставился на её лицо с привычно грустными глазами и вежливой, еле обозначенной улыбкой. Она никогда столько не говорила, предпочитая слушать или просто молчать. А тут столько сказано… Да ещё как-то неординарно для «перекурного» разговора.
– И-и… Что общего? – искренне поинтересовался я.
Она оторвала взгляд от пропечённого, пропотевшего жарой неба и посмотрела на меня… Мурашки сами собой, единой волной растеклись по телу. Каждый раз, когда она так на меня смотрела, я начинал чувствовать себя как-то странно… Ни плохо и ни хорошо… Просто странно – трудно выразить как-то по-другому. Мне вдруг начинало казаться, что я ещё очень много в жизни не знаю, что всё еще только впереди… А вот эти грустные глаза – знают. Но что именно – мне непонятно.
– Как бы ты усердно ни ждал и ни был готов… Помимо твоей воли… Всё происходит неожиданно.
– Неожиданно? – не понял я.
– Да, именно неожиданность объединяет всё… Внезапно судорога проносится по выстроенным позвоночником вагонам и состав медленно начинает набирать скорость. Внезапно какой-то большой дядька в коричневом твидовом пиджаке отступает в сторону и прямо за его спиной оказывается лучезарно улыбающееся тебе лицо любимого человека. Внезапно, словно повинуясь только что пронесшемуся порыву ветра, один за другим зажигаются светлячки фонарей – сначала совсем слабо, а затем – разгораясь всё сильней… И от этого тебе будто бы становится теплее.
Она замолчала.
– Неожиданность… – повторил я сам для себя. А она кивнула.
– Прям как у Булгакова в «Мастере и Маргарите», – почему-то решил я сравнить.
– А как у Булгакова?
Я почесал затылок, стараясь как можно точнее вспомнить слова.
– Воланд, по-моему, Берлиозу говорил: «Страшно не то, что человек смертен, а то, что смертен внезапно».
Она посидела несколько секунд, видимо, пытаясь до конца понять смысл только что услышанного. Затем медленно встала, расстроенно пробубнив себе под нос что-то вроде: «Ну, и дурак!» И ушла.
Кажется, это был последний раз, когда мы с ней виделись.
Спустя полтора года я сидел в третьем часу ночи в ординаторской, пил кофе с молоком и болтал о всякой ерунде с медсёстрами. До конца смены оставалось ещё более половины рабочего дня (а точнее ночи). По больнице шастали постоянные проверки, так что даже вздремнуть не удавалось… Единственное, чем вволю можно было наслаждаться – это трёпом с медсёстрами и санитаркой.
С полуночи до трёх было моим самым любимым временем в ночной смене: пациенты давно спят, бумажные дела все закончены, дремота ещё не одолевает. Именно в этом промежутке разговоры получаются самыми содержательными, сплетни – самыми грязными, признания – самыми откровенными…
С девчонками я уже давно сдружился, и они меня принимали за своего. То есть на кокетство и флирт со мной у них уже не оставалось сил, вот и секретничали при мне, не стесняясь, словно и не было меня вовсе, а сидела подружка. Мне это даже нравилось – интересно было видеть женский мир «без купюр».
Я даже не заметил, как от обсуждения разницы между Орифлэймовскими и Эйвоновскими духами разговор перетёк в «потаскушное» русло. Хотя нет, вру… Одна из девчонок начала рассказывать, как ей впервые в 17 лет первый парень (который год назад умер от цирроза печени) подарил духи «по каталогу». Остальные стали спрашивать: «Что за парень, и отчего с ним такое произошло?» Наташа, медсестра, рассказала, как встречалась с ним, а он был из неблагополучной семьи. И ещё упомянула, что Сергей (Царствие ему небесное!) в конце концов променял её на местную шлюшку (как она выразилась – «жену района»). И тема закрутилась-завертелась… Каждая начала выкладывать все знания и опыт про «падших», что накопились за долгое плавание в миру. А я лишь, уютненько прислонившись к шкафчику с лекарствами, слушал, наслаждаясь бабьим обществом.
– У меня тоже соседка жáру давала. Да и сейчас наверняка даёт, – двусмысленно сделала ударение на последнее слово Таня. – Маринка – местная достопримечательность моего военного городка… И не только…
Когда-то Таня, ещё с родителями, жила в военном городке, что на окраине. А там, конечно же, всё про всех знают. Причём информация – самая достоверная. Из первых уст, так сказать.
– …Спросят меня, где живу, я и отвечу. А мне: «Это там, где Маринка (назвала фамилию) живёт? А-а-а… Знаю, Знаю…». Её все, кто хотел, «знали». Разве что ленивому было в падлу с койки подняться. Она и не скрывала, что шлюха. Так и говорила: «Бутылка водки и пачка сигарет – всё, что мне нужно, чтобы парень понравился…»
Таня продолжала рассказывать, как с Мариной обращались: как её голую возле дома из машины вышвыривали, а она лишь хихикала; как любой мог подойти к ней на улице и «отвести на пять минуток в сторонку»; как Таня со своим парнем видела её в сауне, обслуживающую сразу трех парней… Она рассказывала эти отвратительные в обыденности вещи про незнакомого мне человека, а я слушал, ужасался вместе со всеми, одновременно пытаясь понять, что же меня так напрягает. И тут НЕОЖИДАННО до меня дошло…
