Луис Ривера - К западу от смерти
«Я прожил жизнь не зря» — гордо говорит такой муравей, обводя взором десятки храмов, в каждом из которых есть и его камень.
Но что такое один камень в храме, построенном для многих? Не лучше ли было бы из всех этих камней воздвигнуть собственное святилище?
Это выбор свободного. Создает он собственных богов и сам возводит для них храмы. И что ему до муравьиной возни многих?
Вот вам четвертая степень осознания своего пути и предназначения — каждый рожден для своей веры и своей истины. Но не каждый направляет свою волю к своей вере и истине. Так не вставайте в длинную очередь несущих свои камни к зданию чужой веры и истины! Пусть ваше святилище будет всего лишь маленьким шалашом на берегу лесного озера. И пусть живет там бог, которого вы любите всей душой и который любит вас. С ним так хорошо поболтать о вере многих. Пусть там обитает истина, которую вы приручили, как пугливого олененка. А может, она приручила вас? Во всяком случае, любой третий будет вам только помехой. Даже если принесет он хворост для вашего шалаша. И пусть дух ваш находит там отдохновение, а не упивается гордыней.
Бегите от муравьев братья по духу! Ищите место для своего храма.
Так учит Танцующий! И уж если строитель он, то никак не строитель муравейников!
Веселая истинаВ жаркий полдень Танцующий ушел в лес и долго бродил там, наслаждаясь прохладной тенью деревьев. И случайно вышел он на небольшую залитую солнцем поляну. Несмотря на зной, он захотел немного отдохнуть на великолепном ковре из цветов и изумрудной травы.
Он лежал и смотрел в голубое небо, пока его не начал одолевать сон. И тут он услышал тихий смех. Посмотрел вокруг Танцующий и увидел, как в нескольких шагах от него гримасничает и кривляется горбун в пестрых одеждах. Он изображал, как Танцующий ходил по лесу, как набрел на прекрасную поляну и как улыбался цветам и солнцу, как лежал, глядя в небо, как начал засыпать. И проделывал все настолько похоже и так комично, что сначала невольно улыбнулся Танцующий, а потом рассмеялся во весь голос.
— Кто ты? — отсмеявшись, спросил он.
— Я шут, — ответил горбун и нахлобучил на голову шутовской колпак. — И не видать мне больше своего колпака, если ты не первый, кто так веселится, увидев, что стал в чьих-то глазах посмешищем! Конечно, смеялись и другие, те, у которых хватало ума не бросать в меня камнями. Но искренности в их смехе было не больше, чем воды в этих самых камнях. Кто ты, умеющий смеяться над собой?
— Сам я называю себя Танцующим.
— В один день мне повезло дважды! — воскликнул шут. — Я удивился и встретился с пророком! Редко выпадает такое везение на мою шутовскую голову! Ведь больше всего я люблю высмеивать пророков и героев. Они дорожат своей репутацией больше, чем своей мудростью и своими подвигами!
— А много ты встречал пророков и героев, шут? — спросил Танцующий.
— Достаточно для того, чтобы понять — лучше держаться подальше от тех и других, если хочешь сохранить то, на что надевается колпак.
— Но ведь любишь ты высмеивать их?
— Потому-то я всего лишь шут, а не пророк!
— А если бы мое сердце знало зависть, я бы сказал: жаль, что я всего лишь пророк, а не шут!
— Признаюсь, — сказал шут, — что удалось тебе огорошить того, кто сам привык огорошивать! Почему же пророк хочет стать шутом?
— Я спою тебе веселую песнь о Танцующем и его истине. Ибо хоть называюсь я Танцующим, потому что легки мои ноги, иногда недостаточно быстры они, чтобы поспеть за моим весельем.
Слушай, шут. И можешь положить эту песнь в свой колпак. Только смотри, как бы тебе не быть околпаченным ею!
Вы говорите, что истина должна быть основательной и крепкой, как каменные идолы, которыми вы любите украшать свои святилища. Но такой груз под силу только вьючному мулу!
Моя же истина хочет быть легким мотыльком, чтобы порхать с цветка на цветок и питаться нектаром любящих и ясных сердец.
Истина моя тонка и легконога. И больше по нраву ей бродить в одиночестве по светлым рощам и берегам прозрачных озер, чем томиться в мрачных храмах.
Своевольна она. И если показалось ей, что уши жаждущего познать ее недостаточно тонки и чутки, с веселым смехом ускользнет она от него. Да еще и покажет на прощание язык.
Шаловлива она. И любит дергать за нос тех, кто больше всего на свете боится остаться с носом.
Почувствовать ее легче, чем понять. А понять легче, чем затвердить наизусть. И уж вовсе невозможно ее запихнуть в книги — выскальзывает она из неуклюжих пальцев писцов. Что ей делать на пожелтевших страницах! Она любит петь и танцевать на светлых лесных полянах и в душах тех, кто понимает толк в музыке.
Любит она плести венки из цветов и возлагать их на головы одиноких, которые слишком тихи для того, чтобы говорить о своем одиночестве. Но не терпит она терновых венцов. Вот что ей по-настоящему противно — чтобы за нее страдали. Утешать страдающих может она, но не будет причиной мук. Радость желает она нести людям. И хочет, чтобы ее называли добрым вестником.
Но мой добрый вестник часто сеет переполох, среди сеятелей и возделывателей чертополоха.
И даже Танцующему грозит она пальчиком, когда он становится слишком задумчив и обращает взор свой к жестким колючкам.
Любит она свет солнца и полночных звезд. И даже светлячки радуют ее. Да и сама она похожа на маленького светлячка. Рад я, что не похожа она на мохнатого паука, в паутине которого бьется столько умов, случайно зашедших полакомиться приторными мыслями.
Нет, поистине, не променял бы я свою истину на какую-нибудь другую. Мне с ней легко и хорошо. От этого и танцы мои легки.
Истина моя подруга и сестра моя, но никак не хозяйка. Сам себе хозяин Танцующий.
И не пророк Танцующий. Он лишь указатель на распутье. Путь он указывает к обители истины своей, где она живет беззаботно и радостно. И пьет родниковую воду из лепестков роз. И наслаждается пением сверчков. И шепчется о чем-то своем с предрассветными звездами.
А тот, кто захочет поговорить с ней по душам, должен еще понравиться ей, ибо не будет она каждому открывать свои тайны.
Так пел Танцующий на поляне, залитой лучами полуденного солнца.
— Хороша твоя истина, Танцующий, — сказал шут. — И пришлась бы она мне по душе, взбреди мне в голову открыть свои уши для истины. Но стар я для новых истин. А уши мои и так заняты важным делом.
— Каким же? — спросил Танцующий.
— Они держат мой колпак! — крикнул шут и покатился со смеху.
— Что ж, каждому свое. Но сдается мне, нашел ты свою истину, шут. И она в твоем колпаке. Не пророк Танцующий, чтобы обращать тебя в свою истину. Сам он время от времени не прочь примерять шутовской колпак. Но хорошим шутом хочет быть он. Ибо шут вытворяет смешные вещи. Но хороший шут делает все вещи смешными.
К радости и веселью стремится мой дух. А кто умеет лучше смеяться и радоваться, чем хороший шут?! Смех делает истину легкой. А радость помогает переварить ее. Поэтому и стремлюсь я к радости и веселью.
А если истина слишком тяжела и слишком серьезна, то оставит ее Танцующий тем, у кого желудок выносливый, как у мула.
На исходе третьего дня я словно вынырнул из глубокого темного омута. На негнущихся ногах я подошел к окну и открыл его настежь. Запах в номере был невыносимый…
Я немного постоял, вдыхая полной грудью свежий прохладный воздух раннего утра. Голова была совершенно ясной, как бывает, когда хорошенько выспишься. Я подумал, что это, возможно, мой последний шанс уцелеть в этой истории. Рукопись дала мне передышку. На минуту ослабила свою хватку. Нужно было этим воспользоваться.
О бегстве я больше не думал. Если не получилось в прошлый раз, не получится и теперь. Это я знал наверняка. Единственное, что можно было попытаться сделать, — предпринять еще одну попытку отыскать старого индейца. Мне очень хотелось схватить его за горло и держать, пока он не скажет, что он сделал со мной и с моим другом. Даже если меня будут ждать все собаки города, я прорвусь к нему…
И поможет мне в этом хозяин.
Подлая тварь! Прикончи сукиного сына!
Я пожалел, что у меня нет никакого оружия. Посмотрел бы я, как у него получится водить меня за нос под дулом пистолета. Ну да ничего… Моим оружием будет отчаяние и знание того, что мне нечего терять. А это может быть пострашнее пистолета.
Я не стал тратить время на душ и переодевание. Сойдет и так. Как был, в грязной донельзя футболке и засаленных джинсах я вышел из номера и начал спускаться по лестнице. В руке я держал пустую бутылку из-под виски, плотно схватив ее за горлышко.
Если мне не суждено выбраться из этого города, то я хочу хотя бы знать, что произошло со мной и кто в этом виновен…
* * *Увидев равнодушную полусонную физиономию хозяина, я едва сдержался, чтобы не ударить его. Но начинать с этого не следовало…
