Мэнли Холл - Феникс или возрождённый оккультизм
Драгоценности Сен-Жермена и его совершенная компетентность в вопросах искусства и как специалиста своего дела, и как критика также внушали королю любовь к нему. Помпадур пишет: «Он украсил кабинет короля картинами Веласкеса и Мурильо и подарил маркизе прекраснейшие драгоценные камни, которым нет цены. Этот странный человек слыл баснословно богатым и раздавал бриллианты и драгоценности с поразительной щедростью. Как прекрасный искусствовед он мог мгновенно обнаружить в высшей степени умело изготовленные подделки. Так же хорошо он разбирался и в музыке. Будучи в Версале, он давал скрипичные концерты и как минимум один раз в своей богатой событиям жизни дирижировал симфоническим оркестром без партитуры. Он постоянно помогал друзьям и выкроил в своей деятельной жизни время, чтобы наставить Антона Месмера в основах животного магнетизма и посвятить графа Калиостро в Египетский ритуал франкмасонства, что подтверждает сам Калиостро в своих — «Подлинных мемуарах».
Чтобы убедить друзей в том, что у него действительно есть алхимический порошок, бросив который в тигель можно превратить неблагородные металлы в золото, он и в самом деле по крайней мере дважды проделал этот опыт, о чем свидетельствуют записки его современников. Маркиз де Вальбелль, посетивший Сен-Жермена в его лаборатории, застал этого алхимика возившимся у печей. Он попросил у маркиза серебряный франк и, обмазав монету каким-то черным веществом, нагрел ее на слабом пламени или в печи. Маркиз де Вальбелль наблюдал, как монета меняла цвет, пока не стала ярко-красной. Через несколько минут, когда она слегка остыла, адепт вынул ее из охлаждающего сосуда и вернул маркизу. Монетка была уже не серебряной, а из чистейшего золота. Трансмутация была завершена. Графиня д’Адемар была владелицей этой монеты до 1786 года, когда монету украли из ее секретера.
Казанова описывает аналогичный случай, когда Сен-Жермен превратил монету в двенадцать солей[28] в монету из чистого золота. Будучи Фомой неверующим, Казанова объявил, что Сен-Жермен, конечно же, заменил одну монету другой. Он открыто заявил это Сен-Жермену, на что тот ответил: «Те, кто способны испытывать сомнения относительно моей работы, недостойны разговаривать со мной», — и кивком указал итальянцу на дверь. Больше Казанова никогда не видел графа. Ни один из авторов мемуаров не позаботился о том, чтобы сообщить нам, изменилось ли в результате алхимического процесса оттиснутое на монетах обозначение их достоинства или воздействию подвергся только металл. Если достоинство монет осталось без изменений, а изменился только металл, возможность замены серебряной монеты на золотую, вероятно, следует отвергнуть, если не допустить, что подложная золотая монета была изготовлена в форме, скопированной с серебряной монеты. Чтобы обеспечить совпадение дат и общего вида монет и таким образом сделать замену незаметной, от Сен-Жермена потребовалось бы большее мастерство, чем для настоящего превращения металлов. Достоверных случаев трансмутации металлов слишком много, чтобы осуждать Сен-Жермена за подобное искусство. Самым выдающимся достоверным примером превращения металлов служит медаль Леопольда Хоффмана, по-прежнему принадлежащая этому семейству, две трети которой монах Венцель Зайлер превратил в золото, оставив одну треть серебряной (какой она и была в изначальном состоянии). В данном случае мошенничество было невозможным, поскольку медаль существовала в единственном экземпляре. Легкость, с которой мы осуждаем как мошенническое и нереальное все, что выходит за пределы нашего понимания, навлекла ложные обвинения на имена и воспоминания многих знаменитых личностей.
Титульный лист «Пресвятой тринософии».
Из манускрипта, приписываемого графу де Сен-Жермену и хранящегося в библиотеке Труа
Почти все писавшие о жизни Сен-Жермена отмечали его особое отношение к еде, ставшее общеизвестным, поскольку он часто получал приглашения к обеду. Казанова упоминает, что мадам де Жержи выходила к столу, опираясь на руку этого непостижимого человека. Однако Сен-Жермен если вообще и ел, то очень редко, а на протяжении всей трапезы развлекал гостей рассказами о магии и колдовстве, невероятных приключениях в далеких краях и интимных подробностях из жизни сильных мира сего. Казанова даже утверждает, что сам невольно следовал примеру графа и, заслушавшись его, не притрагивался к собственной тарелке. Как-то раз, рассуждая о вампирах, Сен-Жермен небрежно упомянул, что у него есть жезл, или посох, с помощью которого Моисей добыл воду из скалы, добавив, что эта вещь была подарена ему в Вавилоне во времена правления Кира Великого[29]. Авторы воспоминаний, признаваясь, что не могут решить, что именно из сказанного Сен-Жерменом не противоречит здравому смыслу в тогдашнем понимании этого слова, предполагали, что большинство рассказов, вероятно, является чистейшей выдумкой. С другой стороны, сообщаемые графом сведения были настолько точны и он обладал такими глубокими знаниями во всех областях, что его слова имели вес и пользовались авторитетом.
Расхожее мнение, что граф де Сен-Жермен был попросту авантюристом, не подкрепляется ни малейшими доказательствами. Его ни разу не поймали ни на каких уловках, и он никогда ни в малейшей степени не выдавал доверенных ему секретов. Его огромное богатство — а у него всегда было вполне достаточно земных сокровищ — не было добыто у тех, с кем он имел дело. Все попытки выяснить источник и размеры его состояния оказывались безрезультатными. Он не пользовался ни банками, ни банкирами, но имел неограниченный кредит, о котором другие не расспрашивали и которым он не злоупотреблял.
Относительно нападок на его репутацию Е.П. Блаватская пишет в «Theosophist» за март 1881 г.:
Разве шарлатаны пользуются в течение долгих лет доверием и вызывают восхищение у умнейших государственных деятелей и вельмож Европы или хотя бы после своей смерти хоть чем-то не обнаруживают, что они были недостойными людьми? Некоторые составители энциклопедий (см. New American Cyclopedia XIV. 266) говорят: «Полагают, что большую часть жизни его использовали как шпиона при дворах, где он жил». Но на основании каких данных выдвинуто это предположение? Кто-нибудь нашел их в каких-нибудь государственных документах, хранящихся в секретных архивах любого из этих дворов? Никогда не было обнаружено ни единого слова, ни даже намека на факт, на котором можно было бы возвести эту низкую клевету. Это просто-напросто злостная ложь. То, что написано западными писателями об этом великом человеке, ученике индийских и египетских иерофантов, сведущем в тайной мудрости Востока, оставляет пятно позора на человеческой натуре.
Никто не сомневался в благородном происхождении графа де Сен-Жермена. Прекрасное воспитание наложило неизгладимый отпечаток на всю его личность. Он вращался в замкнутых аристократических кругах, элегантный и любезный, уверенный в себе и всегда сохранявший полное самообладание. Да, он был эксцентричным человеком, но всегда оставался джентльменом. Только многовековая культура и превосходное воспитание могли создать такого уравновешенного человека, попавшего в свою стихию.
В одной лондонской публикации приводится краткий разбор его родословной: «Правда ли то, что он, будучи в преклонном возрасте, поведал своему покровителю и восторженному поклоннику, принцу Карлу Гессен Кассельскому? Согласно истории, рассказанной его последним другом, он был сыном князя Ракоци[30] из Трансильвании и его первой жены некой Тэклэ. Еще в младенческом возрасте он был вверен покровительству последнего из рода Медичи (Джана Гастонэ). Когда он вырос и узнал, что два его брата, сыновья принцессы Гессен-Рейнфельс Ротенбургской, получили имена Сен-Шарль и Сент-Элизабет, он решил взять имя их святого брата Сен-Германуса. Что же было на самом деле? Несомненно одно — он был протеже последнего Медичи». Миланский библиотекарь Чезаре Канту тоже подкрепляет доказательствами гипотезу относительно Ракоци, добавляя, что Сен-Жермен получил образование в университете Сиены.
Казанова описывает встречу с Сен-Жерменом, которая произошла в Бельгии при самых необычных обстоятельствах. Прибыв в Турней, Казанова удивился, увидев, как несколько грумов прогуливают горячих лошадей. Он спросил, кому принадлежат эти прекрасные животные, и услышал в ответ: «Графу де Сен-Жермену, адепту, который живет здесь уже месяц и никогда не выходит. Все, кто проезжают через этот город, хотят его видеть, но он никого не принимает». Этого было достаточно, чтобы возбудить любопытство Казановы, который написал записку с просьбой принять его. Полученный им ответ гласил: «Важность моих занятий принуждает меня никого не принимать, но для вас я делаю исключение. Приходите в любое время, когда вам будет угодно, и вас впустят и проводят ко мне. Вам не нужно упоминать ни мое, ни свое имя. Я не предлагаю вам разделить со мной трапезу, ибо моя пища не подходит другим людям и менее всего вам, если у вас обычный аппетит». Казанова явился с визитом в девять часов и обнаружил, что граф отрастил бороду длиной сантиметров пять. Этот случай был раздут одним писателем до следующих масштабов: «Кавалер де Сенгаль (Казанова) застал графа в армянском платье и остроконечной шапочке с длинной бородой, доходящей до пояса, с палочкой из слоновой кости в руке — фактически в полном облачении некроманта». По-видимому, перо этого писателя действительно сильно поспособствовало росту волос на лице графа.
