Аркадий Бакторов - Копи царя Иоанна
Впрочем, тайны, как и подобает настоящему подземелью, тут были. Больше всего ходило слухов о призраке рудника — женщине в черных одеждах. Вечерами в большом гроте, который продолжал служить монахам жилищем, не утихали споры о том, кто бы это мог быть. Причем видели ее многие — с самого начала, еще при бандитах, еще до жертв. Как-то, буквально в первый день, когда монахов заперли в гроте, один из них сидел и неподвижно и задумчиво смотрел за прутья решетки, перекрывающей вход в тоннель, уходящий далеко на восток, к основным выработкам, как вдруг вздрогнул всем телом, практически онемел от ужаса — в параллельной галерее промелькнула худая женская фигура, одетая в длинный черный балахон. Она обернулась, посмотрела на него горящими во тьме глазами и немедленно скрылась в уходящем дальше тоннеле. Видимо, она хотела заглянуть в грот и при этом остаться незамеченной, но ее взгляд встретился с глазами сидящего у решетки монаха. Тогда в гроте решили, что это либо галлюцинация, либо дьявольское наваждение, что, скорее всего, одно и то же. Но очевидец не мог выйти из состояния шока. Через несколько дней он умер.
В подземелье жили механической жизнью, строго по расписанию, шаг влево, шаг вправо… Максим скучал вечерами, лежа на нарах, и чувствовал, что еще чуть-чуть — и он совсем потеряет человеческий облик, мысли его становились прямее и даже животнее — как бы поесть и поспать, да и только. Единственное утешение — рассказы монахов, которые охотно поведали ему всю историю России в необыкновенном ключе. Однажды вечером, слушая очередной эпизод из многовековой истории островов, Максима посетила странноватая идея. Он переговорил с Антоном, тот посмеялся, но все же выдал ему тетрадь и письменные принадлежности, точно школьнику.
11
Это началось в середине семидесятых. Земля манила геологов своими непредсказуемыми аномалиями, которые отчетливо были видны на экранах приборов и едва различимы под густым лесным покровом Архангельской области. В семьдесят пятом из мерзлой северной почвы люди достали первый кусок кимберлита. Прямо из земли, ничего не пришлось копать на обрывистом берегу речки, затерявшейся на карте шестой части суши. В небо поднялись самолеты геологов. Странно, чтобы понять, что скрывается в глубинах, нужно оглядеть землю с высоты.
Восьмидесятый год навсегда запомнился годом Олимпиады в Москве. Внимание всего мира было сосредоточено на происходящем на аренах «Олимпийского» и «Лужников». В восьмидесятом в Архангельской области, при исследовании аномалии, обозначенной ничего не говорящей аббревиатурой «24а», была обнаружена первая алмазоносная трубка региона — «Поморская». С этого дня усердные поиски начались по всей Архангельской области. Одна за другой экспедиции крупных геологических институтов и факультетов уходили «в поле», вооруженные аппаратурой и колоннами мощных грузовиков, несущих по северному бездорожью буровые установки. Три года открытия словно стремились опередить друг друга. В восемьдесят первом на карте природных ресурсов севера европейской части СССР появились шесть кимберлитовых трубок, получивших название месторождения имени Ломоносова. Началась промышленная добыча алмазов. До восемьдесят второго открыли еще несколько месторождений, а затем наступил период длительного затишья. Больше ничего нового. Шли работы, отвалы пустой породы росли; целая отрасль промышленности, да еще какой, родилась на севере в одночасье, и в одночасье остановилась в развитии. Новых сенсаций не было.
Громыхнул Чернобыль, покатилась под откос перестройка. Начался тот хорошо знакомый, но постепенно забываемый бардак, приватизация… До девяносто шестого года неприкосновенными для нее оставались только стратегические ресурсы России. После выборов Ельцин сдержал данное олигархам накануне обещание: теперь недра растерзанной страны были в открытом доступе. Страна недоуменно вглядывалась в экраны телевизоров, видя убедительную победу Ельцина, когда очевидным всем казался второй тур с лидером коммунистов. В девяносто шестом году волна нефтяных разборок захлестнула Россию. В девяносто шестом в Архангельской области было открыто самое алмазоносное месторождение — трубка имени Гриба. Люди отвоевали у земли несметные сокровища. Почему именно в девяносто шестом? Загадка, а может, совпадение. Архангельскую область уже смело называли самой богатой алмазами землей в мире. Шокирующее открытие последних пятнадцати лет. До этого копали далеко в Сибири, в Якутии, и вдруг оказалось, что богатейшие месторождения были рядом. Бывает. А ведь никто и не догадывался. Никто?
Иноки бежали от мира в глушь, надеясь в уединении спасти свои души и молиться за тех, кто мучился в миру. Это был пятнадцатый век. 1429 год. Три дня маленькую лодку носили ветра по угрюмым волнам Белого моря, пока не прибили к безлюдным берегам далеких островов, там, где день и ночь по полгода властвуют над землей. Жизнь на Соловецких островах протекала в трудах и молитвах, как и было задумано монахами новой обители. Через шесть лет на островах возник монастырь — два небольших деревянных храма. Он не сразу был там, где возвышается сегодня; маленькое деревянное поселение несколько раз сгорало дотла, и каждый раз небольшая обитель переселялась на новое место. В конце концов, монастырь занял перешеек между морским заливом и Святым озером. Больше он никуда не переезжал.
С этого времени новгородская знать почему-то начинает интересоваться затерянным на своих огромных пространствах окраинным монастырем. На острова приезжает сначала новгородский митрополит, мечтающий об отделении церкви Новгородской республики от становящейся все более могущественной Москвы, затем князь, перед тем как вступить в схватку с новой столицей объединяющейся Руси. Небольшая и немногочисленная обитель в мгновение ока становится одним из самых известных мест русского севера, а ведь монастырь был еще совсем молод — не прошло и полувека с момента его основания: не чета древним лаврам. Карты новгородских земель всегда были весьма неточны. Составлялись они для разных нужд, поэтому зачастую обозначены на них были только необходимые тому или иному знатному боярину города и поселения. Но что поразительно: Соловецкий монастырь можно видеть на любой карте той эпохи. Крупно, на острове посреди пустынного Белого моря, он возвышался куполами деревянных храмов и колоколен. Потом был год от рождества Христова 1470, когда не стало человека, долгое время сдерживавшего нарастающий конфликт между Новгородом и Москвой; умер новгородский митрополит Иона, часто навещавший Соловки. Князь же Михаил Олелькович недооценивал Ивана III да надеялся на помощь близлежащей Литвы. Только через год уже Новгород потерял многовековую независимость и подчинился Белокаменной. После древний вечевой колокол павшего Новгорода увезли с собой в Москву обозы войск Ивана III — собирателя земель русских.
Интерес к монастырю, казалось, совсем поистратился. Тайна, по всем признакам известная крупным новгородским купцам и боярам, оставалась тайной, как ни пытался царь развязать свободному городу язык, чиня кровавые расправы. Но молодой московский государь Иван Васильевич словно сам догадывался о неразгаданных до его поры тайнах единственного ганзейского города Руси. А средства казне в то время требовались, и немалые. Начало царствования Ивана IV ознаменовалось подающими большие надежды для молодого объединенного государства, только сбросившего иго и выходящего на внешнеполитическую арену тех лет. Столько всего требовалось переделать, построить заново, восстановить из праха… Какие только головокружительные мысли не приходили юному государю, вдоволь насмотревшемуся на бесчинства и непристойное для государственных людей поведение знатных московских бояр. Вокруг царя постепенно сложился свой особый круг, круг таких же, как он, — молодых, энергичных, обладающих силами, средствами и властью для того чтобы поднять страну из небытия. Среди тех людей был и потомок исключительно древнего и богатого боярского рода Колычевых.
Сам он был москвич, имел прусское происхождение. Дед его отличился и прославился во времена Ивана III, за что был пожалован землями. Был он и воеводой Господина Великого Новгорода, и послом в Крымской орде. Наверное, много чего узнал от новгородцев за несколько лет, проведенных в городе. Мать Федора Степановича Колычева имела огромные владения под Новгородом. В общем, видимо, неспроста постригшийся в монахи молодой боярин выбрал местом своего духовного уединения отдаленный Соловецкий монастырь. Причем ушел в монахи он как-то спонтанно, словно совсем не боясь оставить привычную комфортную жизнь столичного боярина ради северной глуши и тягостного труда. Может быть, сам царь повелел ему блюсти этот необычный монастырь, скрытые богатства которого так необходимы были казне?
