Оксана Гофман - Русская книга мёртвых
Из записок Г.-ф. фон Бассевича
Выдвинув замечательный просто аргумент, что боль отпустит бренное тело Петра, если он простит целый ряд осужденных на казнь дворян (а их, поверьте на слово, было немало), Екатерина буквально выторговала прощение всем (!) осужденным на смертную казнь дворянам, не явившимся на последний смотр пред пресветлые очи императора-эпилептика.
"Он прожил, однако ж, еще 36 часов"... боль не отступала, не отступала и жена. Улучив минуту, она просит Петра ради обретения вечного душевного покоя простить Меншикова, по-прежнему пребывавшего в немилости. Последнее прощение Данилычу было даровано. Боль отступает, сменяясь беспамятством: "он лишился уже языка и сознания, которые более к нему не возвращались...Ждать оставалось недолго. "Ждали только минуты, когда монарх испустит дух, чтобы приступить к делу"
Из записок Г.-ф. фон Бассевича
Как горевали...
Официальные источники (конечно же!) утверждают, что горе всех россиян было просто безмерным. Так, иностранные посланники при русском дворе доносили, что все, начиная с императрицы и заканчивая последним подданным Петра, переживают кончину императора как глубокое личное горе. "Легче вообразить себе, чем описать пером ...крайнюю печаль и скорбь императорского семейства", - писал сразу же после смерти Петра посланник Г. Мардефельд. И далее у него же мы читаем: "не было ни одного рядового, который бы горько не плакал", "стоят раздирающие сердце плачь и вопли".
Ему вторят и другие иностранные представители. "Жалко смотреть на их рыдания и слезы", - пишет, например, Лефорт. О "плаче и воплях" писали не только наблюдатели-иностранцы, но и наши с вами соотечественники.
А. А. Матвеев в письме к А. В. Макарову из Москвы сообщает, что по получении известия о кончине императора поднялся "вой, крик, вопль слезный, что нельзя женам больше того выть и горестно плакать, и воистину такого ужаса народного от рождения моего я николи не видал и не слыхал".
Феофан Прокопович превзойдет всех в описаниях "горя" народного, сообщая о "вопле и стенании": "не было ни единаго, кто вид печали на себе не имел бы: иные тихо слезили, иные стенанием рыдали, иные молча..."
Но как все это, по-вашему, вяжется со словами: "Ждали только минуты, когда монарх испустит дух"? А очень просто. Да, конечно же, слезы, рыдания и даже вопли могут быть выражением горя. Но в данном случае необходимо учитывать традиции публичного оплакивания умерших.
"В подобных случаях у русских искони в обыкновении были громкие рыдания, плач и разные причитания"
"Записки Вебера о Петре Великом", 1872 г.
То есть речь идет о публичной экзальтации с элементами театральной постановки: смотрите, как всем нам плохо. Характерным в данном случае примером являются воспоминания И. И. Неплюева, в 1725 г. находившегося с дипломатической миссией в Константинополе:
"1725 году в феврале месяце получил я плачевное известие, что отец отечества, Петр, император 1 -и, отыде сего света. Я омочил ту бумагу слезами, как по ДОЛЖНОСТИ моей о моем государе, так и по многим его ко мне милостям...; да и иначе бы и мне и грешно было".
Обратите внимание, здесь Неплюев черным по белому описывает свою "скорбь" не как выражение личного чувства к государю, "милости" которого он обязан своей карьерой, но как реакцию законопослушного подданного, исполнение "должности".
Ну, а идеальным образцом публичной демонстрации горя становится поведение императрицы. Екатерина появлялась на публике "вся окутанная черным крепом", "казалась убита горем и притом обливаясь слезами".
"Все страждущих и болезнующих, - велеречиво заявит Феофан, - в ней единой смешанные видеть было: ово слезы безмерныя, ово некакое смутное молчание, ово стенание и воздыхание; ...иногда весьма изнемогала".
А ведь эта публичная экзальтация в театральном костюме из черного крепа была не чем иным, как "маленькой местью" Екатерины за "большие пакости" последних месяцев "трудовой деятельности Петра на личном фронте". Уж кому-кому, как не супруге почившего в бозе императора, не знать, что Петром на "похоронах строго приказано было, чтобы никто громко не плакал и не причитало ("Записки Вебера"), и что еще в 1715 г. Петр издал указ, запрещавший "выть" по покойникам.
Зная, что умершему государю ее и не только ее поведение было бы неприятно, и, вслед за Феофаном, уверенная в том, что после смерти Петр "дух свой оставил", Екатерина мстила скончавшемуся тирану, взяв на себя роль профессиональной плакальщицы. Что ни говори, а это уже нечто из разряда мистической, оккультной мести!
Не лучше себя ведет и второй выдающийся актер-плакальщик - Феофан Прокопович. И в "Слове на погребение Петра Великого", и в ряде других своих сочинений, нацеленных на публичное "воспроизведение", Феофан, вместо того, чтобы слыть безутешным, откровенно проговаривается о всенародной... радости по поводу случившегося.
Судите сами: "Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем! Не мечтание ли си? Не сонное ли нам привидение?"
Вот так так: смерть Петра видится ему как самая заветная мечта, как сон приятный! Дальше больше, для Феофана предаваться скорби по ушедшему Петру просто позорно - " позор был печали", "да отыдет скорбь лютая". В связи с чем он ставит в пример (!) любому гражданину российскому поведение императрицы, с завидной легкостью скинувшей флер печали. Феофан специально подчеркивает, что императрица не предалась "вдовьей" скорби, не забыла "высокого долженства своего".
Ну а придворные, эти милейшие "птенцы гнезда Петрова", еще больше утрируют идею скорби на общегосударственном уровне.
В один прекрасный день к непогребенному еще телу императора явится обер-прокурор П. Ягужин-ский и начнет во всеуслышанье жаловаться этому самому телу, что князь Меншиков учинял ему сегодня обиду, хотел снять шпагу и посадить под арест. Клювы "птенцов" становились все более острыми...
Россияне, оставшись сиротами без "отца отечества", ликовали тайно и явно.
- Здравствуйте. Государь ваш умер! - радостно возвещал прихожанам поп Златоустовской церкви в Астрахани.
"Смерть его... не примирила с ним народных "учителей"; они изрекли, что Петр отправился туда, где уже давно приготовлено было ему место толками народа, т. е. в ад кромешный... Но здесь, здесь-то, на земле, должна прогреметь над ним из рода в род анафема!".
М. Семевский. "Тайный сыск Петра I"И анафема прогремела. В самом центре Москвы, в Богоявленском монастыре. Молодой проповедник напишет:
"Злочестивый, уподобльшийся самому антихристу, мерзости запустения, стоявший на месте святе, и восхитившему божескую и святительскую власть, бывый соблазнитель и губитель душ христианских, прегордостным безумием надменный держатель всероссийского царства, попущением божиим Петр, бывый великий, ныне всескверный император... да будет проклят!". "Сына своего [царевича Алексея, ребенка от первого брака. -Дет:] за христианскую веру казнил", "первый император был зверь и антихрист" .
Вслед за М. И. Семевским, замечательнейшим русским историком второй половины XIX в., человеком удивительной порядочности и кристальной исторической честности (и, скорее всего, именно поэтому не пользующимся даже сейчас популярностью), мы можем однозначно сказать, что "нельзя выводить того заключения, что русский народ того времени всецело видел в смерти Преобразователя какое-то испытание, ниспосланное Богом, какое-то сильное, повергающее в отчаяние несчастье. Ничего подобного со стороны массы народа не было. Мы видели противное...". Горе превращено здесь во вполне правомерный фарс, а сами похороны императора превращаются в подобие средневековых "плясок Смерти", изгнания беса из человеческой жизни.
Как хоронили...
Погребение императора было подробно описано в двух современных событиям сочинениях: в официальном "Описании порядка, держанного при погребении... Петра Великого" и так называемой "Краткой повести о смерти Петра Великого" Феофана Про-коповича. Ну, и, само собой разумеется, обо всем, что происходило в России в начале 1725 г., подробно доносили в "старушку Европу" иностранные посланники.
Это самое погребение Петра, как подчеркивают все исследователи без исключения, ни с какого боку не назовешь традиционным.
В "московский" период похороны царя назначались на день смерти или на следующий день и имели чисто религиозный характер. Именно такими уже при самом Петре были похороны царя Ивана Алексеевича (брата Петра) 30 января 1696 г. и царевны Татьяны Михайловны (родной тетки Петра) 24 августа 1706 г.
Вот как все тогда происходило: утром высшее духовенство отправлялось с иконами и крестами в царские хоромы, откуда и начиналось скорбное шествие. Гроб несли дворяне и стольники, крышку от домовины несли отдельно. На Красном крыльце гроб ставили на так называемые "выносные сани", обитые красным сукном (при похоронах вдов - черным). Затем сани вместе с гробом несли до Архангельского собора или Вознесенского монастыря. Там сани ставили на землю, гроб снимали с саней, вносили в церковь и ставили на подставку (стол). После отпевания гроб относили к месту захоронения (чаще всего это был каменный саркофаг), где умершего вынимали из гроба и клали в могилу. Гроб же уносили и ставили в звоннице под главным колоколом.
