Флоринда Доннер - Шабоно
Этева уставился на меня в полном недоумении. — Это все потому, что ты ничего толком не знаешь, иначе ты бы таких вещей не говорила. — В его тоне послышалась отчужденность, и он высокомерно отвернулся к группе подростков, заострявших бамбуковые щепки для наконечников к стрелам.
Бывали и другие ситуации, причем не всегда случайные, когда я заставала Этеву в момент прелюбодеяния.
Вскоре стало очевидно, что раннее утро — это не только время для удовлетворения низменных телесных нужд, но и самая удобная пора для внебрачных связей. Мне стало ужасно интересно, кто кому наставляет рога. Сговариваясь накануне вечером, парочки на рассвете скрывались в густых зарослях. Спустя несколько часов они как ни в чем не бывало возвращались по разным тропинкам, зачастую неся орехи, плоды, мед, а иногда даже топливо для очагов. Некоторые мужья, узнав о проделках жен, реагировали довольно бурно, даже колотили их, как это на моих глазах сделал Ирамамове. Другие, отлупив жен, требовали еще и дуэли с виновником, что временами приводило к крупной драке, в которую ввязывались и другие.
Мои раздумья были прерваны словами Ритими: — Ты почему смеешься? — Потому что ты права, — ответила я. — Иногда я действительно бываю дурехой. — До меня внезапно дошло, что Ритими знает о похождениях Этевы. Даже может быть, всем и каждому в шабоно известно, что происходит. И разумеется, в первый раз Этева угостил меня медом по чистому совпадению. И только я одна отнеслась к этому с подозрением, считая себя соучастницей.
Ритими обняла меня за шею, влепила в щеку смачный поцелуй и заверила, что никакая я не дуреха, а просто очень многого не знаю. Она пояснила, что до тех пор, пока знает, с кем у Этевы связь, ее не особенно тревожат его любовные похождения. Само собой, радости это ей не доставляло, но она считала, что пока это кто-нибудь из их шабоно, она в определенной степени владеет ситуацией.
Выводила ее из себя вероятность того, что Этева может взять себе третью жену из другой деревни.
— А как ты собираешься околдовать эту женщину? — спросила я. — Ты сама приготовишь снадобье? Поднимаясь на ноги, Ритими самодовольно улыбнулась. — Если я тебе сейчас расскажу, колдовство не подействует. — Она помолчала, в глазах ее светилось лукавство. — Я расскажу тебе, когда уже околдую эту бабу. Вдруг тебе тоже когда-нибудь понадобится кого-то околдовать.
— Ты собираешься ее убить? — Нет. У меня на это духу не хватит, — ответила она. -У этой бабы будет болеть поясница, пока не сделается выкидыш. — Ритими забросила корзину за плечи и направилась к одному из немногих деревьев, оставленных нетронутыми у ее табачного участка. — Идем, перед тем, как идти на реку купаться, мне надо передохнуть.
Я немного постояла, пока отошли затекшие мышцы, и двинулась за ней. Ритими села на землю, прислонившись к мощному стволу дерева. Его листья раскрытыми ладонями заслоняли нас от солнца, давая прохладную тень.
Покрытая толстым слоем листвы земля была мягка. Положив голову на бедро Ритими, я стала смотреть в небо, казавшееся прозрачным в своей чуть выгоревшей голубизне. За нашими спинами ветерок тихо шелестел в тростнике, словно не желая будоражить предполуденный покой.
— Шишка уже прошла, — сказала Ритими, пройдясь пальцами по моим волосам. — Да и на ногах никаких шрамов не осталось, — добавила она насмешливо.
Я сонно ей поддакнула. Ритими посмеивалась над моими опасениями серьезно заболеть от того, что сама она считала незначительным повреждением. Одного того, что Пуривариве выволок меня в безопасное место, уверяла она, вполне достаточно, чтобы гарантировать выздоровление.
Тем не менее я опасалась, что порезы на ногах могут загноиться, и настояла на том, чтобы она ежедневно обмывала их кипяченой водой. В качестве дополнительной предосторожности старая Хайяма втерла в ранки порошок из сгоревшего муравейника, объявив, что это природное дезинфицирующее средство. Никаких осложнений от этого жгучего порошка у меня не было, а порезы быстро зажили.
Сквозь полуприкрытые веки я смотрела на залитую светом и воздухом ширь раскинувшихся перед нами огородов. Потревоженная криками, доносившимися с дальнего конца огородов, я открыла глаза. Из-под огромных банановых листьев, казалось, возник из ничего Ирамамове, прокладывая дорогу в небо. Я зачарованно стала смотреть, как он карабкается по усеянному колючками стволу пальмы раша. Чтобы не пораниться о шипы, он действовал с помощью двух пар крестообразно связанных шестов, поочередно переставляя их по стволу. Без всяких усилий, плавными движениями он, становясь попеременно на одну пару шестов, поднимал другую все выше и выше, пока не добрался до желтых гроздьев раша самое меньшее в шестидесяти футах над землей. На мгновение он исчез в перистых листьях, серебристой аркой реющих в небе. Срезав плоды, Ирамамове привязал тяжелые гроздья к длинной лиане и спустил их на землю. Затем, неторопливо спустившись по стволу, он исчез в зелени бананов.
— Я люблю эти плоды, если их сварить; по вкусу они похожи на… — сказала я и только теперь сообразила, что не знаю перевода слова «картошка». Я села. Склонив набок голову и чуть приоткрыв рот, Ритими крепко спала. — Идем купаться, — позвала я, пощекотав ей нос травинкой.
Ритими уставилась на меня невидящим взглядом; у нее был немного растерянный вид, как у человека, только что видевшего сон. Она лениво поднялась, зевая и потягиваясь, как кошка. — Да, идем, — сказала она, вешая корзину за плечи. — Вода унесет прочь мой сон.
— Тебе приснилось что-то плохое? Она задумчиво на меня посмотрела и отвела волосы со лба. — Ты стояла одна на вершине горы, — сказала она неуверенно, словно припоминая. — Тебе не было страшно, но ты плакала. — Взглянув пристальнее, Ритими добавила: — А потом ты меня разбудила.
Как только мы свернули на тропу к реке, нас догнал Этева. — Достань-ка листьев пишаанси, — велел он Ритими и повернулся ко мне: — Идем со мной.
Я пошла следом за ним через вновь расчищенный участок леса, где уже была высажена банановая рассада и среди щепок от срубленных деревьев уже проглядывали первые ростки. Расстояние между ними выдерживалось от десяти до двенадцати футов, что позволяло взрослым растениям не затенять в будущем друг друга, а лишь касаться листьями.
Всего несколько дней назад Этева, Ирамамове и прочие близкие родственники Арасуве помогали ему отделять боковые побеги от огромного материнского бананового корня.
С помощью сплетенной из лиан и толстых листьев и снабженной лямками волокуши они притащили тяжелые отростки к месту новой посадки.
— Ты что, нашел мед? — спросила я с надеждой в голосе.
— Не мед, — ответил Этева, — а кое-что ничуть не хуже. — Он указал туда, где стояли Арасуве и двое старших его сыновей. Они по очереди пинали ногами старое банановое дерево. Из многослойного зеленого ствола сотнями выпадали личинки.
Как только Ритими вернулась из леса с листьями пишаанси, мальчики стали подбирать извивающихся червей и складывать на грубые широкие листья. Арасуве развел маленький костер. Один из его сыновей, крепко упершись ногами в землю, держал овальную по форме деревяшку, в то время как Арасуве с поразительной скоростью вращал между ладонями зажигательную палочку. Воспламенившаяся древесная труха подожгла термитник, поверх которого уже был набросан сухой хворост.
Ритими обжаривала личинок не больше минуты, пока листья пишаанси не чернели и не становились ломкими.
Раскрыв один сверток, Этева послюнил указательный палец, обкатал его в жареных личинках и преложил все это мне. — Это вкусно, — настаивал он, видя, как я отворачиваюсь. Пожав плечами, он дочиста облизал палец.
Ритими с набитым ртом тоже взялась меня уговаривать снять пробу. — Как ты можешь говорить, что они тебе не нравятся, если ты их даже не пробовала? Взяв двумя пальчиками сероватую, еще теплую личинку, я положила ее в рот. Они ничем не отличаются от улиток, говорила я себе, или от жареных устриц. Но когда я попыталась проглотить личинку, она прилипла к языку.
Вынув ее изо рта, я подождала, пока наберется достаточно слюны и проглотила личинку, словно пилюлю. — По утрам я не ем ничего, кроме бананов, — заявила я Этеве, подсунувшему мне сверток с личинками.
— Ты же работала на огороде, — сказал он. — Тебе надо поесть. Когда нет мяса, вполне сойдет и такое. — И он напомнил, что мне нравились муравьи и сороконожки, которыми он меня иногда угощал.
При виде его полного надежды лица у меня не хватило духу сказать, что они мне нисколечко не нравились, хотя сороконожки и напоминали по вкусу хорошо прожаренные кусочки овощей. С трудом пересилив себя, я проглотила еще несколько жареных личинок.
