Вадим Демчог - Играющий в пустоте. Карнавал безумной мудрости
То есть «…любое деструктивное событие или состояние – это всего лишь напоминание о том, что нами утрачена целостность»[259]!
Теперь же давайте посмотрим вокруг и прислушаемся к тому, что говорят, сидя в своих гримерках, мыслящие и несомненно талантливые представители актерской профессии, независимо от того успешны они или нет. Цитируя Маслоу, можно сказать, что 99 % из них находятся «…под давлением нигилизма и ощущения бессмысленности жизни, цинизма и недоверия к другим людям, отсутствия ценностей и безнадежного отношения к будущему…»[260]. Это означает, что большинство из них не знают не только того, зачем изо дня в день продолжают выходить на сцену как театра, так и жизни, но и того, зачем живут!
Вот небольшой отрывок из интервью с сорокадвухлетним Мухаммедом Али: «Посмотрите на меня. Посмотрите на это лицо. Его знали во всем мире. Мне в буквальном смысле аплодировал миллиард людей. И сегодня я чувствую себя каким-то грязным, потому что я не знаю, что сделать, чтобы вновь зазвучали аплодисменты!»[261]
Вывод: психическое здоровье человека играющего невозможно без защищающей психологической среды, в которой центральное положение занимает живой Миф! «Миф, благодаря которому бытие приобретает смысл… давая ответы на актуальные вопросы бытия…»[262] Миф, позволяющий обнаружить в себе глубокую уверенность в том, что артистические возможности Ума намного богаче, чем могут показаться на первый взгляд. Что мы не марионетки в руках внешних, даже самых жестких обстоятельств; что в нас скрыта уникальная творческая сила, способная создавать ту реальность, какая необходима для нашего самораскрытия и реализации. И это осознание приводит нас к глубокой внутренней потребности в гораздо более значительном «ринге», чем мы даже можем себе вообразить. Это означает обретение мотивации подключить себя к главному источнику тока, при котором единственно приемлемым «выходом на бис» для нас станет освобождение от нашей личностной (личиночной) потребности в признании! И тогда, как писал в сере дине прошлого века великий Михаил Чехов, «…неуверенность в себе, страх, растерянность и чувство напряжения, бесцельное мельтешение и беспомощные поиски „высших“ авторитетов – все эти кошмары, раздирающие сознание современного актера, исчезнут навсегда»[263]. И это первое из самого важного!
Второе, словами неумолимого Константина Сергеевича: «…человек сам, и только сам, придает своей жизни необходимую полноту»[264], ибо «…мы рождаемся дважды: один раз – для жизни, второй раз – для творчества и любви»[265]. Еще раз: человек играющий только за счет своих собственных усилий «вносит объективный смысл в существование этого мира; без него все это, неуслышанное и неувиденное, молча поглощающее пищу, рождающее детенышей и умирающее, бессмысленной тенью сотни миллионов лет пребывало в глубокой тьме небытия, двигаясь к своему неведомому концу. Только человеческое сознание придает всему этому смысл и значение, и в этом великом акте творения человек обрел свое неотъемлемое место»[266]. И это означает, что если сейчас в культуре вдруг оборвутся все возможные связи между прошлым и настоящим, то начаться заново все сможет только с мифологии!
Итак, нам требуется мифологический ренессанс! И это же касается и профессии: она нуждается в своей собственной мифологии игры! То есть Метамифологии[267]!
Артистическая метамифология
Общеизвестно, что «…ряд людей в истории цивилизации пришли к выводу, что между этим миром и нашим представлением о нем существует непреодолимое различие. Карта не есть территория. Каждый из нас создает свою репрезентативную „карту“ мира, в котором обитает. То есть некую „карту-отображение“, или модель, которую использует, решая как поступать. И именно эта „карта“ во многом определяет, насколько успешно мы сумеем постигать этот мир и какие возможности будут нам доступны…»[268]. И как выглядят эти «карты реальности», зависит от того, «…какие символы видят те, кто заглядывает в этот гигантский „ведьмин котел“ под названием „мир“, а также от того, насколько им удается убедить других участников „шабаша реальности“ в действительности увиденного»[269].
Проведя довольно много времени в изучении самых разнообразных «карт» и пройдя сквозь множество практических схем, среди которых самое почетное место в моем персональном «спектакле жизни» занимает Алмазный Путь тибетского буддизма, в контексте профессии я все же остановился на символах Алхимии. И почему? Потому что, перефразируя великого эксцентрика, с помощью театра надо делать золото![270] В этом смысле история алхимии и метафоризм ее языка явились максимально удобным средством для того, чтобы описать процессы, происходящие на территории моего Ума. Ведь «…алхимия – не что иное, как театральная постановка, в которой участвуют исключительно театральные персонажи»[271]! И здесь, «ступая след в след» за великим Арто, я дерзнул сконцентрировать свои профессиональные взгляды вокруг ее образности.
Итак, читая – алхимия, читай – творчество! «…Алхимические фигуры воплощают одновременно и миф, и человека. Будя воображение зрителя, они устанавливают равновесие – случайное единство – между миром и делателем. И можно подумать, что любой настоящий творец неминуемо проходит через горнила алхимии».[272] Титус Буркхардт формулирует духовную цель Алхимии как «…достижение „сокровенного серебра“ или „сокровенного золота“ – в их непреложной чистоте и яркости»[273].
Итак, символы Алхимии – мифологичны! А «миф делает психику понятной»[274]. Ткань мифа ткется из двух нитей: неба и земли; божественного и человеческого начал. Это так, «…ибо в мифах люди встречаются с богами»[275]. Чуть точнее: миф – это «…перенос или переход эго из временной, человеческой жизни в вечную, архетипическую». И еще точнее: миф являет собой «…максимальное приближение к абсолютной истине, которую нельзя выразить словами»[276]. И еще: «Мифологическое мышление как бы очищает отдельные реальные события от историчности, лишает их конкретности, поднимает на высоту, для которой время не существует. Сила и убедительность мифа заключаются в неутилитарности и свободе, с которыми человеческое мышление постигает глубочайшие отношения Вселенной и человека…»[277] Одним словом, инсценируя мифологические сюжеты в своем воображении, «…люди прошлого организовывали так называемую священную „игру понарошку“. Они погружались во вневременной Божественный мир, на фоне которого разворачивались события их повседневной жизни»[278].
Вывод: «Мифо-поэтическое мышление остается единственной альтернативой там, где научное познание невозможно, – при подступах к тайне целого (к целостности бытия, к целостности личности)»[279]. У Мирчи Элиаде можно найти много этнографических примеров, иллюстрирующих этот процесс. Вот один из них: «В Новой Гвинее множество мифов посвящено длительным мореплаваниям. Эти мифы служат, таким образом, „моделями для современных мореплавателей“… <…> Капитан, выходящий в море, воплощает мифического героя Аори. „Он надевает костюм, подобный тому, что по мифу носил Аори, у него такое же зачерненное лицо… Он исполняет танец на пироге и раскидывает руки так, как расправлял Аори свои крылья. Один рыбак рассказывал мне, что когда он стрелял (из лука) в рыб, то представлял себя самим Кивавиа. Он не вымаливал милости и помощи этого мифического героя: он отождествляет себя с ним“»[280]. Этот фокус очень хорошо выразил Томас Элиот: «Придет время, когда вам придется надеть маску, чтобы встретить лица, которые вам суждено встретить»! Или, словами Николая Козлова: «Если я хочу изменится как личность, то без театра не обойтись. Но даже если это понимаешь – нужен театр, нужны роли»[281].
Таким образом, «Игра в миф – серьезнейшая из форм творчества! Всякое художественное деяние осуществляется по законам и в форме игры, но не всякое произведение искусства выходит на уровень мифа. Этого уровня достигают произведения, в которых осуществляется прорыв к метафизическим законам бытия, где проигрывается столкновение абстрактных начал, обозначенных впервые мифологическими персонажами и сюжетами»[282].
