Дж. Робертс - Материалы Сета. Часть 1
«Овальная форма или форма глаза, ну, вот такого глаза, в прямоугольнике или треугольнике». (В заметках Роба сказано, что я показала на собственный глаз. Как уже говорилось, продавец упоминал свой больной глаз в связи с портретом и был в очках.)
«Связь с перевозками и водой». (Довольно необычный способ описания десятимильной поездки в Веллсбург*. Название города есть на счете. Как и слова «загрузка вагона».)
* Well (англ.) — колодец.
«Слово начинается на „м“, и еще одна М, имя или инициал». (Роб покупал месонит под этим названием, но продавец записал на счете «прессованное дерево». Заглавная М есть в заголовке счета в имени Глен М. Шуйлер.)
«Прямоугольный предмет с чем-то темным сверху, возможно, темно-синим». (Счет прямоугольный. На тыльной стороне текст темно-синий.)
В целом Сет дал двадцать четыре описания. Все они были верными, хотя некоторые не так непосредственно связаны с объектом, как остальные. Например, Сет сказал: «Связь с черным, символы смерти; с турниром, тоже символически, как скрещенные мечи». Мы считаем, что это относилось ко второй мировой войне, когда был сделан портрет продавца. Еще один пример: «Цифры... возможно, 01913». На счете действительно были цифры, и первым стоял ноль (что показалось нам необычным), но не в том порядке, который назвал Сет. Одна последовательность начинается с 09 (не 019); а две последние цифры — 1 и 3 — стоят по отдельности на лицевой стороне счета.
До этого момента я не участвовала в передаче описаний. Я была в глубоком трансе. А потом Сет сказал: «Ощущение чего-то висящего сверху, угрожающего или подавляющего, на верхней половине предмета, темное». Когда я произнесла за Сета эти слова, передо мной как будто разверзлась пропасть — появились сомнения в правильности интерпретации информации. Я знала, что Сет хочет, чтобы я сама сузила образ, и что это — часть моего обучения.
Мне казалось, будто надо мной висит что-то тяжелое. Это надо было понимать как, допустим, крышу над головой или как ощущение чего-то давящего? Я не знала — а в тот момент и определить не могла. Правильную связь я так и не установила. Сет снова подкинул мне задачку: «Что-то яркое и небольшое под этим висящим или угрожающим». И снова, предоставленная сама себе, я не смогла добраться до конкретной информации, которая была нам нужна.
Сет пытался сказать мне слово «кровля». Оно стояло в заголовке счета, на верхней половине. Видите, каким точным и в то же время двусмысленным было это незаконченное описание — «ощущение чего-то висящего сверху, угрожающего или подавляющего, на верхней половине предмета, темное».
Второе описание, которое я должна была закончить — «Что-то яркое и небольшое под этим висящим или угрожающим» — должно было навести меня на слово «валик», написанное на счете под словом «кровля». Валик был действительно небольшой, яркий и сияющий, а тот, который купил тогда Роб, — сделан из блестящего алюминия.
В данном случае образы Сета были буквальными, как будто напечатанные слова ожили, и он описывал сами предметы, а не слова, описывающие предметы. В дальнейшем, когда Сет снова давал мне возможность интерпретировать образы, у меня получалось гораздо лучше, и эти уроки были бесценны. Даже хотя у меня получалось не очень хорошо, мы кое-что узнали о природе восприятия, как и задумывал Сет. Этот тест заставил нас задуматься над тем, что все образы, экстрасенсорные и любые другие, изначально являются невербальными и невизуальными и находятся ближе к чистому ощущению, которое затем интерпретируется посредством чувств.
С конвертами мы экспериментировали по-разному. С «Нью-Йорк Таймс» сам Роб не знал, что находится в конверте. В некоторых случаях он вообще не знал об объекте ничего, а порой даже не предполагал, что будет проводиться опыт. Например, иногда на сеанс без предупреждения приходили друзья и приносили свои конверты. Тогда их просто передавали мне в середине сеанса — я тоже не знала о тесте заранее. Иногда Роб использовал такие конверты сразу же, а иногда откладывал до последующих сеансов.
Знал Роб о содержимом конверта или нет — кажется, это никак не влияло на результаты тестов. Однажды вечером без предупреждения пришла Нора Стивенс (имя изменено). Она была знакомой знакомых и ранее присутствовала на двух сеансах. В то время мы просили людей заходить к нам с конвертами, хотя делали это немногие (до и после мы предпочитали держать сеансы в тайне).
Мы знали, что Нора работает секретарем в больнице и занимается поставками лекарств и материалов. При этом она никак не была связана с пациентами, больничными картами или лечебными процедурами. Я не знала, что она принесла конверт, — она незаметно передала его Робу уже после начала сеанса.
Сет сказал: «Связь с семейными записями, например, страница из книги... также связь с неприятным событием... четыре цифры подряд, еще цифры, буква М. Связь с другим городом».
После сеанса конверт вскрыли. В нем оказался заполненный бланк для записи диагнозов, который Нора оторвала с выброшенного блокнота в чужом кабинете. В нижнем углу стояли четыре цифры подряд, а поверх имени пациента шли другие цифры. Пациента звали Маргарет, название ее города тоже начиналось с буквы М — она приехала из другого места. Пребывание в больнице — всегда неприятное событие. Сет перечислял и другие вещи, касавшиеся истории женщины, но их мы проверить не могли.
Однако иногда меня огорчали даже хорошие результаты. Так, один тест — тридцать седьмой — сначала меня бесконечно порадовал. Мы провели его на сеансе № 237, 2 марта 1966 года. Объектом был отпечаток ладони Роба, который он сделал неделей раньше, когда мы читали книги по хиромантии. Сет дал невероятно точные описания. Потом одно воспоминание об этом еще долго вызывало у меня улыбку.
Я мыла посуду, когда меня вдруг посетила ужасная мысль. Роб сидел в гостиной, я пришла к нему и медленно произнесла:
— Уверена, что доктор Инстрим не учтет результаты теста с отпечатком руки, потому что мы вместе до этого занимались хиромантией.
— Может быть, — согласился Роб. — Но с тех пор мы получили множество писем, которыми я мог бы воспользоваться. Кроме того, мы еще занимались оценкой почерка, и я мог взять один из образцов оттуда. Я мог использовать предмет, который старше тебя — как уже делал раньше. Я мог использовать что угодно. И что бы мы ни использовали, Сет должен описать конкретный объект. Его описания не были общими и могли относиться только к вполне определенному отпечатку руки.
Я согласилась, но после этого Роб часто готовил несколько тестовых конвертов, перемешивал и выбирал из них один непосредственно перед сеансом.
А как обстояло дело с тестами Инстрима? Прежде всего, мне было интересно, что доктор Инстрим думает о двух случаях выхода из тела. Но он вообще о них не упоминал, и я была страшно разочарована — результаты оказались верными, даже если научными доказательствами экстрасенсорных способностей их считать нельзя. Если эти данные не убедят его в том, что что-то происходит, я не знаю, чего ему надо!
В целом результаты наших экспериментов с конвертами позволяли надеяться, что Сет неплохо справлялся и с тестами Инстрима. Мы приступили к ним с энергией и энтузиазмом.
На протяжении года два раза в неделю Сет сообщал, чем занимается доктор Инстрим. Он передавал конкретные имена, инициалы, даты, названия мест. Некоторые описания было легко проверить. Доктор Инстрим, однако, хотел, чтобы Сет называл конкретные предметы, на которых он будет сосредотачиваться, сидя в своем кабинете. Со временем стало очевидно, что эмоциональная составляющая очень важна, что деятельность, носившая эмоциональный характер, воспринималась более отчетливо, чем «нейтральные» поступки и предметы. Сет сообщал информацию и относительно предметов, но ему было проще рассказывать о повседневной жизни доктора Инстрима.
Одной из наших любимых тем для обсуждения на протяжении этого года был вопрос, когда мы получим ответ доктора Инстрима. Долгие месяцы мы не получали ничего. Может быть, решили мы, он не будет сообщать нам о результатах, пока эксперимент не будет закончен? Но почему бы тогда не сказать нам об этом? Наконец, я не смогла больше выносить ожидание. Я написала письмо, спросив, получается у нас или нет? Доктор Инстрим уверил нас в неослабевающем интересе, сказал, чтобы мы продолжали тесты, и что пока он не получил достаточно убедительных доказательств, чтобы «убедить психолога-реалиста». И это было все! Он ничего не сказал о бесконечных именах и датах, посетителях и письмах, о которых говорилось на сеансах. Была ли вся информация неверной? Верной частично? Мы так и не узнали. Он так и не сказал нам.
Зная о том, что доктор Инстрим будет находиться в состоянии повышенной концентрации во время каждого сеанса, я сильно напрягалась — возможно, из-за своего отношения к происходящему. Но сейчас я чувствовала, что просто обязана проводить сеансы каждый понедельник и среду, что бы ни происходило. И даже когда мы были одни, что случалось чаще всего, сеансы для меня больше не были «закрытыми» — на них присутствовал невидимый доктор Инстрим. До начала нашей с ним работы мы редко пропускали назначенные сеансы. Однако сейчас мне хотелось отказаться от сеанса, пойти, например, в паб, выпить пива — и пусть психолог сидит и смотрит на старую вазу или чернильную кляксу, или что он еще там выбрал для очередного теста.
