Тина Клыковская - 100 пророчеств о судьбе русского народа
Новый советский человек не столько вылеплен в марксистской школе, сколько вылез на свет Божий из Московского царства, слегка приобретя марксистский лоск.
71. Преподобный Лаврентий ЧЕРНИГОВСКИИ
Русские люди будут каяться в смертных грехах, что <.„> не защитили Помазанника Божия — царя, церкви православные и монастыри, сонм мучеников и исповедников святых и все русское святое. Презрели благочестие и возлюбили бесовское нечестие...
Когда появится малая свобода, будут открывать церкви, монастыри ремонтировать, тогда все лжеучения выйдут наружу. На Украине сильно ополчатся против Русской Церкви, ее единства и соборности. Эту еретическую группировку будет поддерживать безбожная власть. Киевский митрополит, который недостоин сего звания, сильно поколеблет Церковь Русскую, а сам уйдет в вечную погибель, как Иуда. Но все эти наветы лукавого в России исчезнут, а будет Единая Церковь Православная Российская...
Россия вместе со всеми славянскими народами и землями составит могучее Царство. Окормлять его будет царь православный — Божий Помазанник. В России исчезнут все расколы и ереси. Гонения на Церковь Православную не будет.
Господь Святую Русь помилует за то, что в ней было страшное и ужасное предантихристово время. Просиял великий полк исповедников и Мучеников... Все они умоляют Господа Бога Царя Сил, царя Царствующих, в Пресвятой Троице славимого Отца и Сына и Святаго Духа. Нужно твердо знать, что Россия — жребий Царицы Небесной и она о ней заботится и сугубо о ней ходатайствует. Весь сонм святых русских с Богородицею просят пощадить Россию.
В России будет процветание веры и прежнее ликование (только на малое время, ибо придет Страшный Судия судить живых и мертвых). Русского православного царя будет бояться даже сам антихрист. При антихристе будет Россия самое мощное царство в мире. А другие все страны, кроме России и славянских земель, будут под властью антихриста и испытают все ужасы и муки, написанные в Священном Писании.
Война третья Всемирная будет уже не для покаяния, а для истребления. Где она пройдет, там людей не будет. Будут такие сильные бомбы, что железо будет гореть, камни плавиться. Огонь и дым с пылью будет до неба. И земля сгорит. Будут драться, и останется два или три государства. Людей останется очень мало, и тогда начнут кричать: долой войну! Давай изберем одного! Поставить одного царя! Выберут царя, который будет рожден от блудной девы двенадцатого колена. И Антихрист сядет на престол в Иерусалиме.
72. Архиепископ Феофан, в миру Василий БЫСТРОВ
Вы спрашиваете меня о ближайшем будущем и о последних временах. Я не сам от себя говорю, а сообщаю откровение старцев. А они передавали мне следующее: пришествие антихриста приближается и оно очень близко. Время, отделяющее от него, надо считать годами и в крайнем случае несколькими десятилетиями. Но до пришествия антихриста Россия должна еще восстановиться, конечно, на короткое время. И в России должен быть Царь, предызбранный Самим Господом. Он будет человеком пламенной веры, великого ума и железной воли. Так о нем открыто. Будем ожидать исполнения открытого.
Судя по многим признакам, оно приближается, если только по грехам нашим Господь Бог не отменит и не изменит обещанного. По свидетельству Слова Божия и это бывает.
73. Федор СТЕПУН
Для всех же, кто ищет для России новых путей, созвучных глубочайшим запросам XX века, но не ведущих в тупики идеократий и диктатур, остается действительно только одно: возврат к первозданной идее русской культуры, к идее православного христианства. В ней легче, чем в какой-нибудь иной идее, могут быть внутренне примирены ищущие в наше время творческой встречи начала авторитарного иерархизма и демократического равенства. И не только потому, что христианство представляет собой живое и таинственное единство иерархии и равенства, но и потому, что, требуя послушания христианской идее, вожди народа будут требовать не только подчинения самим себе, но и тому, чему сами подчиняются: верованиям и убеждениям, которые веками творили историю России. Ценность этих размышлений косвенным образом доказывается и тем, что все борющиеся с большевиками правительства не только не отрицают христианства, но прикрываются им как щитом в борьбе за свои идеалы. В Австрии это совершенно очевидно. Муссолини почел за благо примириться с церковью. У национал-социализма очень сложные счеты с христианством, но, как бы сложны они ни были, 24-й параграф программы, утверждающий, что партия стоит на точке зрения положительного христианства, еще в силе. В силе остается потому и 293 страница «Моей борьбы», защищающая не только христианство, но и невозможность для христианства, желающего быть религией, а не безответственным миросозерцанием, отказаться от своего догматического содержания. Думаю, что сказывающееся во всем этом желание современных диктатур походить на христианские государства свидетельствует о правильности моей мысли, что в древности, традиционности и народности христианской идеи кроется нечто нужное для современного политического строительства, какая-то полезная правда. Имя этой правды, конечно, свобода. Сближая свое миросозерцание с христианством, современная диктатура как бы говорит народу: если я тебя и насилую, то я делаю это во имя той правды, которая издавна заложена в тебе самом.
Россия, которая после падения большевиков начнет духовно воскресать к новой жизни, будет в своей массе, вероятно, малочувствительна к свободе. Но для той ее творческой элиты, на которую мы только и можем рассчитывать, свобода будет бесспорно верховною ценностью. Поэтому мне и представляется не безнадежною попытка подлинно свободолюбивого начала новой эры. Страшно подумать, если в порядке какой-нибудь новой идеократической перелицовки на голову освобожденных русских граждан снова обрушится все то, что уже было: на торжественной авансцене долгожданного переворота флаги и медные трубы, марши и шпалеры, сиплые голоса ораторов и бурные аплодисменты, а по низу, у ног марширующих и за спинами витийствующих шепоты измен и провокаций, ведущие к виселицам и расстрелам. Какая безысходная тоска и угнетающая скука!
Соглашаюсь и допускаю: по трагической необходимости истории новая жизнь может начаться именно так страшно и безнадежно, но сознательно желать и готовить такую смену большевизма преступно и бессмысленно. Хотеть такой смены — значит хотеть увековечения духа большевизма в России.
Нет, серьезно задумывать новый облик России нельзя без веры в то, что после оглушительного агитационного крика, после нескончаемого потока бушующих, но мертвых слов для всех наиболее искренних, горячих, а потому, Бог даст, и наиболее сильных русских людей будет насущнейшей потребностью и величайшим счастьем перестать говорить об истине и начать в молчании, более руками, чем устами, заново творить ее образ.
74. Александр ЗИНОВЬЕВ
Россия никогда не была нацией в том смысле, что она сложилась не как результат размножения одного народа и ассимилирования им других народов, а как объединение (насильственное или добровольное) различных народов, не ассимилируемых друг в друге. Революция пресекла зародыши становления нации и расчистила дорогу имперскому началу. Москва явилась его идеальным олицетворением. Москва — не космополитическое объединение. Здесь национальную принадлежность чтут, хотя и лицемерно. Москва есть имперское объединение. Причем весьма своеобразное: основной народ этого объединения угнетаем здесь больше всех, ибо он здесь есть фундамент и косное тело его. Когда приходится слышать, будто в Советском Союзе русские угнетают другие нации, становится просто смешно.
Сравните жизненный уровень русского населения с другими, и вы сами увидите, что это — ложь. Другое дело — советские власти, опираясь на русское население и используя его, стремятся сделать жизнь в стране еще более однообразной. Но это вытекает из сути системы, а не из некоего русского национализма. Сейчас есть некоторая тенденция возродить русский национализм, создавая какие-то ограничения евреям и высылая их (в форме добровольной эмиграции). Но если даже в Москве не останется ни одного еврея, украинца, грузина, татарина и т. п., Москва от этого уже все равно не станет городом русским. Решающую роль тут играл стремительный поток жизни, захвативший всех. В Москве он проносился, как ураган. Обычно такие явления массовой психологии ускользают из поля внимания историков как несущественные и не оставляющие зримых следов. Но роль их огромна. Я вспоминаю, как в конце войны многие из нас были недовольны тем, что война кончилась. Мы хотели пройти через всю Европу до океана. Зачем? Мы тогда сами не знали, зачем. Просто мы были частицами того исторического урагана и несли его в себе. Мы чувствовали, что возвращение домой будет для нас падением в унылое болото провинциализма, которое уже отчетливо наметилось. Мы, конечно, не понимали того, что предвоенный и военный ураган тот был не взлетом, а падением. Все попытки послесталинского руководства сохранить если не стремительность жизни, то иллюзии таковой потерпели потом такой крах, ибо падать было уже некуда. Все возможности падения, воспринимавшегося как полет, были исчерпаны. Опьянение, владевшее людьми, прошло. Наступало похмелье. Но не протест. За это время выяснились многие преимущества жизни в болоте. Тем более уже выведен новый человек, пригодный к болотной жизни.
