Макс Гурин - Новый Космос
Нет по той причине, что это просто невозможно опровергнуть, так как для того, чтобы опровержение сработало именно как опровержение, оно, со всей неизбежностью, должно стать фактом нашего восприятия! Однако, став фактом нашего восприятия, оно тотчас же перестаёт быть опровержением; утрачивает свою сущность и обретает всю ту же вездесущую нашу!
Таким образом, на все вопросы касательно нашего восприятия, ради рассмотрения коих и была затеяна эта глава, можно дать вполне однозначные ответы: ничто, кроме нашего восприятия, нельзя считать существующим, и доверять, кроме него, нельзя ничему! Хотя бы потому, что кроме нашего восприятия… ничего нет…
Так сказать, было бы чему доверять, чтоб ему доверять!:)
III
Вместе с тем, чем тогда объяснить, что в рамках нашего восприятия, которое теперь можно смело назвать Единственной и Абсолютной Областью Бытия, время от времени возникают объекты, которые спорят с нами; придерживаются иных точек зрения, чем мы; причиняют нам вполне осязаемые неудобства, но при это мы всё же воспринимаем их Личностями, аналогичными нам самим или, во всяком случае, располагающими той же полнотой жизненных прав, что и мы? Иными словами, что заставляет нас считать их «себе подобными»?
То есть, скажем так, есть ли что-либо, кроме воспитания и силы привычки считать нечто вдолбленное с детства истинным (но никогда, при том, не проверяемым на практике!), что заставляет нас так считать?
Что конкретно заставляет нас делать различия между предметами одушевлёнными и неодушевлёнными, и далее — между Разумным, имеющим Душу, и Неразумным, имеющим только Аниму, но уж никак не Психею?
Ведь всё, что не является Мной, в какой-то мере может быть уравнено между собой — уже на том основании, что всё это является именно объектами нашего восприятия…
Например, человек говорит нам: «Мне больно!», но мы не можем ощутить его боль. Когда мы слышим фразу «мне больно!» — всё, что мы можем — это вспомнить свои собственные ощущения, когда «мне больно!» говорили, в свою очередь, мы сами, и сделать на этом основании всего лишь допущение — не более того — что человек, которому сейчас больно, чувствует что-то вроде того, что «там и тогда» чувствовали мы.
Однако в этом всё же никак нельзя быть уверенным полностью, так как чужая боль не является фактом нашего восприятия. Фактом нашего восприятия является лишь то, что мы слышим, как человек, который в данный момент находится в поле нашего зрения, говорит, что ему больно, а мы всего лишь слышим, как он произносит эти слова.
Мы уже говорили с вами о роли речи и языка вообще, неслучайно при этом вспомнив добрым словом Каббалу, полагающую Язык, как Систему, скелетом всего мироздания, и без многовекового влияния коей на лучшие умы человечества безусловно никогда не возникла бы кибернетика, в первую очередь являющаяся наукой об управлении и коммуникации, каковая последняя нужна прежде всего лишь, опять же, для эффективного управления (то, что ныне каждый из нас может в мгновение ока разместить фотографию своей глупой рожи на фоне изумрудной морской волны во всех «социальных сетях» — лишь её, кибернетики, побочный эффект).
Теперь же вспомним и о том, что природа Языка (как и природа самой по себе коммуникации), как вообще природа всякой Истинной Сущности, двойственна. Слава богу, в наше время остаётся всё меньше и меньше людей, которым нужно объяснять, что ни Добро, ни Зло не бывают абсолютными, и, более того, и то и другое является, как правило, одновременно и тем и другим, если посмотреть на это Объективно (то есть в истинном смысле слова «объективно»; то есть, по возможности со стороны и безлично). Так и с природой Языка.
Являясь наиболее эффективным средством коммуникации между людьми, он одновременно способен максимально и затруднять общение между ними; в тех ситуациях, например, про которые принято говорить как о «разговоре на разных языках». Но… можно ли сказать, что хоть когда бы то ни было мы говорим с кем-либо на языке одном?:)
Лично я не уверен в этом, а так как моей действительной целью является убедить вас в своей правоте (ибо сам себя я уже давно убедил), то я постараюсь сделать это, погрузившись, совместно с вами, в воспоминания о том, как происходило наше собственное первичное овладение своим родным языком. Именно родным! Поскольку овладение иностранным — это уже просто усвоение системы соответствий тому, что уже сформировалось в каждом из нас в тот период жизни, о котором мы, как правило, мало что помним.
Давайте попробуем проанализировать, как именно протекает процесс усвоения родного языка ребёнком; как именно новорожденное сознание фиксирует, что то, откуда он пьёт называется «чашкой»; то, из чего ест, называется «тарелкой»; то, что надевает на голову (часто с большой неохотой:)), называется «шапкой», и так далее.
Безусловно, соотнесение предметов с их наименованиями происходит в результате частого повторения этих наименований близкими в соответствующих ситуациях столкновения ребёнка с этими предметами — о да, понимаю, что это, конечно, некоторый удар по чванливой человеческой гордости, но, в сущности, сходство с формированием условного рефлекса у собак Павлова (и не только:)) не может тут не бросаться в глаза. Поэтому я бы даже, для удобства понимания последующего материала, ввёл бы новый термин: речевой рефлекс, понимая при этом, что речь здесь идёт всё же о материях существенно более тонких, чем в случае выделения собачьей слюны по звонку. Хотя, в общем и целом, как мы видим, это похоже.
«Речевые рефлексы» довольно быстро уходят у нас в подсознание, как и вообще память о первых месяцах и годах наших собственных жизней, но, в общем-то, это основы нашего мышления (мышления уже вербального, то есть, собственно человеческого), и они, первичные речевые рефлексы, при этом сугубо индивидуальны. Индивидуальны на том же уровне, на каком неповторимы отпечатки пальцев или радужка.
И я вовсе не беру сейчас то, что в лексикологии называется сигнификатами, то есть понятийные существительные (любовь, смерть, родина, ненависть, наслаждение и пр.), ибо там всё со всей самоочевидностью сложнее и бесперспективней в плане истинной коммуникации. Нет, я говорю лишь о простейших денотатах (стол, стул, руки, ноги, ботинки) и наиболее ходовых глаголах (дай, возьми, хочу, буду), но уже на этом уровне видно, что любое общение — по сути фикция, и если людям и удаётся порой друг друга с грехом пополам понимать, то роль Господина Счастливого Случая здесь, по большому счёту, ничуть не меньше, чем в лотерее! И в этом как раз повинны речевые рефлексы, каковые у каждого совершенно свои, и любой, казалось бы, безобидный контакт, вроде диалога за столом «передайте мне, пожалуйста, хлеб!» — «да-да, пожалуйста, одну минутку!», мгновенно подхлёстывает в каждом из участников этого спонтанного диалога (ведущегося вроде «на автомате») и без того не прекращающийся Внутренний Разговор — у каждого свой…
Если же вдруг подобный бытовой диалог за столом постепенно перерастает уже в беседу, то тут совершенно необходимо понимать, что каждая новая сентенция кого-либо из собеседников является откликом не только на предыдущую, адресованную ему, реплику, но и одновременно на конкретный момент внутреннего разговора, который, будучи бесконечным и запущенным не исключено, что ещё даже до физического рождения, постоянно подстёгивается с двух сторон: собственной логикой развития и внешними воздействиями (как, например, в случаях наших разговоров с другими людьми).
В той же лексикологии существует такое понятие — ЛСВ — лексико-семантическая вариативность, описывающая спектр значений слов в зависимости от речевого контекста. То, о чём мы говорим сейчас, вполне можно было бы обозначить, по аналогии, термином ЛСА: лексико-семантическая ассоциативность. И если в случае ЛСВ речь идёт о значениях как бы худо-бедно общеупотребимых, то в случае ЛСА мы имеем дело с чем-то, по меньшей мере, вроде генератора случайных чисел или… Не с той же ли Областью Небытия?..
И, возвращаясь к двум вёслам, обеспечивающим движение лодки нашего внутреннего разговора, можно ли сказать, что то из них, каковое мы обозвали «внешними воздействиями» является таковым в действительности (в нашей действительности, за пределами которой есть, извиняюсь за каламбур, только небытие), а, следовательно, можно ли тогда сказать, что «второе весло» есть вообще? Что оно в достаточной мере что-то из себя представляет, чтобы можно было выделить его как Отдельную Сущность? И в какой степени можно говорить о Внешнем вообще?..
